Король-Бродяга (День дурака, час шута) - Евгения Белякова

Я мог бы, учитывая усталость, отдохнуть у Ветлухи, а потом, со свежими силами, подняться к своему домику; но любопытство, нетерпение, а в особенности страх, что Хилли уедет оттуда, пока я буду дрыхнуть в трактире, заставили меня направить свои стопы в горы сразу же, как только я сдал своего тяжело дышащего конька на руки трактирщику.

И только когда я поднялся уже довольно высоко, у меня зародилось нечто, похожее на сожаление.

Ветер дул так, словно хотел отцепить меня от крутой тропинки и покачать в своих лапах, напевая колыбельную. Пару раз я упал, споткнувшись — и вдруг вспомнил, что больше не бессмертен… и похолодел.

Спокойно, старик, Рэд и Хилли по нескольку раз на дню поднимались сюда… когда ты гонял их с бессмысленными поручениями в долину. Но они молодые и сильные, возразил я сам себе, и сам же ответил — зато ты въедливый и упрямый.

Я добрался до лестницы к каменному карнизу, на котором стоял мой домик и прищурился, стараясь понять, есть ли там кто. Дверь была полуоткрыта — правда, это ничего еще не значило. Прокляв ветер и свои годы, я, дрожа каждой жилкой в своем многолетнем теле, стал подниматься. Холод дразнил меня, покусывая через куртку, как расшалившийся щенок. Лестница скрипела, я тоже. Но мы справились.

Я зашел внутрь домика — дверь была открыта, — и прислушался. Было тепло — еще совсем недавно здесь топили камин, уж я-то знал, я на своей шкуре испытал все мыслимые температуры на этой высоте. Я пошел вперед, сопровождаемый звоном единственного оставшегося в оконном проеме колокольчика.

В большой комнате, где располагался камин, книги и мое любимое кресло, действительно кто-то был. Угли тлели, отдавая последнее тепло, и розовое свечение их выхватило фигурку, свернувшуюся в кресле под пледом.

Она.

Я присел рядом, на полу — как обычно садилась Хил, слушая мои байки, — и стал разглядывать ее лицо. Во сне она выглядела… как девочка. Та Хилли, которую я знал и любил, трущобное дитя… Хотя — любил ли я ее меньше тогда, когда она встретилась мне в порту Дор-Надира с ножом в руке? Или когда я при малейшем удобном случае сбегал из Академии к ее хрустальному гробу и пел ей песни? Или, когда, с лицом упрямым и злым, она выслушивала мои шуточки в период ученичества? Нет. Не меньше.

— Хил… — позвал я.

Она проснулась мгновенно.

— Ты мне снился, — сказала она.

— И что я делал?

— Сидел в кресле, здесь… ты держал на руках какую-то девочку.

Я вздрогнул, но заставил себя улыбнуться.

— Зачем ты приехал?

В голосе ее была надежда и опасение, что эта надежда бессмысленна.

— Поговорить. Попросить вернуться и простить.

— Простить? — она плотнее запахнулась в грязный плед. — Я предательница.

— Что?

— Я предала тебя, хотела тебя убить…

— Я… — попытавшись объяснить ей, что чувствую, я понял, что она сейчас слышит только себя и замолчал, дав ей выговориться.

— Я думала… много чего. Что ты вырастил меня для того, чтобы я бросила тебе вызов. Ученики всегда так делают, так ведь?… Что ты нашел меня в Дор-Надире и засунул в хрустальный гроб, чтобы использовать…потом. Что ты провел эксперимент — выживу ли я, если буду лежать в той жиже, но потом тебе стало скучно и ты бросил меня…

Я понял, что она ни за что не сказала бы мне этого, не раскрылась, не поймай я ее на тонкой грани между явью и сном. И еще понял, что она прекрасно знала, что за девочку я держал на руках в ее сне.

— Это чушь, маленькая моя. Вызов? Это гнуснейшая ложь, а насчет 'засунул'…

— Я знаю. Рэд мне рассказал. И я прочла твои записи.

Она кивнула на стопку исписанных листков, лежащих рядом под книгой, чтобы не унес ветер.

— И… я вспомнила. Почти все. Трущобы… набережную… даже то, как ты приходил ко мне, пока я спала в наших развалинах — смутно, но я чувствовала тогда, как ты заботишься обо мне, как ты… ты рассказывал мне сказки. А я…

— Я не поверю, даже если солнце упадет с небес, что ты сама взрастила в себе такую ненависть. Обиду — да, удивление, сомнение… но не ненависть.

— Я была у герцога.

Пальцы у меня чуть похолодели.

— Училась у него, недолго… но он показал мне, как уничтожить твое кольцо, а, значит, и тебя. — Она порывисто вздохнула, и, словно не была уверена в самой себе, потерла лицо. — А потом дал ветер, чтобы я добралась до столицы. Мне сейчас… не хочу думать, что я могла быть просто орудием, но, похоже, так оно и было. Вся ярость пропала куда-то, стоило мне… лишить тебя бессмертия.

— Хотелось бы мне спросить у него… — начал я, и, видимо, в голосе моем все же слышалась злость, потому что Хил покачала головой и сказала:

— Там снова только развалины. Ты не найдешь его… Он появился, наверное, только затем, чтобы вложить в меня жажду убийства и уйти снова.

— Но теперь-то… — я искал в ее глазах то, что одновременно и хотел, и боялся увидеть. — Ты больше не хочешь меня убить, правда?

— Но я почти сделала это. Я предательница.

— Вовсе нет. Ну, прилетела, чтобы меня убить, большое дело. Ты сделала то, что сделала, сообразно своей натуре — самое главное, что ты не предала себя. Сейчас я даже готов забыть о герцоге — пусть убирается в Ничто, откуда появился, я не лишу себя того, что есть, ради глупой мести. Тем более что частью виноват я сам. Мне… нужно было рассказать тебе раньше, тогда б я не оказался на волосок от смерти — от руки того, кого я люблю.

— Любишь?

— Странно такое слышать от древнего старикашки, верно?

— Ох, прекрати. — Она посмотрела на меня, и в глазах ее стояли слезы. Я лишь надеялся, что они — не от жалости ко мне и не от ненависти к себе.

— Чувство вины, детка — самое ужасное чувство в мире. Оно разъедает тебя изнутри, как червяк — яблоко.

— Я…

— Будем считать, что мы простили друг друга и забыли. — Я взял ее за руки, поцеловал обе и встал. — Если тебе нужно время, чтобы поразмыслить над тем, что я сказал — проведи его с толком… Приберись здесь, а то с крыши натечет на книги.

Я ухмыльнулся и легонько пожал кончики ее пальцев. Если мудрость моя не изменила мне, я не упущу это мгновение. Не сойду с дороги опять, в поисках чего-то недостижимого — как делал всегда, оставляя за спиной изломанную жизнь, друзей и любимых. А крепко вцеплюсь в свою Судьбу, от которой так долго бегал.

Тем более что цели своей, сумасшедшей и невозможной — я достиг. Я снова смертен.

Я улыбнулся Хил:

— А потом, когда наведешь порядок в доме и в мыслях, возвращайся.

Она вскочила, уронив плед на пол, и бросилась ко мне в объятья. А я — вдохнул полной грудью запах ее волос.

— Я хочу всегда быть с тобой, — прошептала она третьей пуговице моей куртки. Та, наверное, скончалась от счастья тут же, но я был сдержаннее: