Друид - Клауде Куени

Встав со своей кушетки, я начал переходить от амфоры к амфоре и внимательно рассматривать надписи на них. Сосуды с дорогими сортами вин можно было узнать по этикеткам из папируса, на которых указывался год разлива и производитель. На амфорах с дешевым вином пометки делали мелом. Переходя по палатке от одного сосуда к другому, я крайне удивился тому, что мне без особого труда удавалось удерживать равновесие. Более того, мне казалось, будто мои движения никогда не были такими плавными, а мускулы — такими послушными. Неужели на меня столь удивительным образом подействовали божественные грибы? Я опускался на колени то у одной амфоры, то у другой, чтобы прочитать этикетки или сделанные мелом надписи. Наконец, я остановил свой выбор на сабинском четырехлетней выдержки, сухом, с горьковатым привкусом. Наверняка на дне амфоры, в которую его налили, осела мраморная пыль и немного золы. Должен признать, что мне приходилось пробовать вина с гораздо более приятным букетом… Например, темный кекубер из Лацио[58] и мамертин из сицилианской Мессины. Вкус этих вин показался мне восхитительным, и я решил для себя, что их можно пить сколько душе угодно без каких-либо последствий. Откупоривая одну амфору задругой, я пытался вести себя как настоящий кельтский друид во время приготовления целебного зелья — мне хотелось определить идеальное соотношение количества воды и разных вин, смешивая жидкости в кубках и дегустируя смеси. В результате своих опытов я сделал вывод, что вкус одних сортов идеально раскрывался при смешивании трех частей воды и одной части вина, а других — при добавлении одной части вина к двум частям воды. Некоторые предпочитают пить вино холодным, иногда даже со льдом. Многим нравится вино, подогретое с мятой, анисом или фиалкой. Я же пытался приготовить смесь, которая сужала бы кровеносные сосуды до того, как у выпившего ее человека начнутся приступы тошноты и рвота. Мне становилось все труднее принять окончательное решение, поскольку с каждым бокалом, выпитым мной исключительно в целях дегустации, меня покидала мудрость и божественная сила. Наверное, богиня земли никак не ожидала, что я после того, как съем грибы, захочу расширить свое сознание еще и при помощи такого количества вина, поэтому действие винных паров постепенно становилось сильнее, чем влияние на мой разум грибов, съеденных в священном лесу. Мало что понимая, я ползал от амфоры к амфоре, иногда беспомощно поглядывая на стоящих у входа в палатку рабов, и не мог вспомнить, какие вина я пробовал, а какие нет. Читая этикетки, я сам себе задавал вопрос: если я уже отведал вина из этого сосуда, то в какой пропорции я мог смешать его с водой? Мой язык заплетался, но я кое-как смог объяснить рабам, что они должны налить мне настоящего фалернского, профильтрованного через бронзовое сито с крохотными ячейками. Какой подарок судьбы! Мне казалось, будто боги собственноручно сделали этот великолепный напиток! В нем не было даже намека на привкус терпентина, мела, смолы, серы, соли, мраморной пыли или золы! Только такое вино могло называться настоящим!

Оно было темно-красного цвета, насыщенное и в меру крепкое, но в то же время мягкое, с едва уловимым привкусом старой дубовой бочки и орехов. Я выпил кубок фалернского, не разбавляя его водой. Затем, кое-как добравшись до одной из кушеток, я улегся на нее, чтобы насладиться тем чувством эйфории, которое вдруг вытеснило все мои заботы и страхи. Мне казалось, будто я вознесся на самую вершину славы и мог объявить всему миру, что я стал императором. Мне хотелось выйти из палатки, сесть на самого резвого коня и без остановки скакать в Рим, чтобы как можно быстрее провозгласить самого себя консулом! Однако когда я протянул одну из стоявших рядом со мной чаш рабу, чтобы тот наполнил ее вином, я потерял равновесие и рухнул с кушетки на пол.

— Друид, не хочу мешать тебе, но отвар уже остыл, — осторожно заметил личный повар Цезаря, подхватив меня под руки, чтобы помочь встать. К тому моменту я уже забыл о существовании моего зелья и повара… Покачиваясь из стороны в сторону, я подошел к столу и оперся на него обеими руками. Похоже, я в очередной раз не рассчитал… Стол перевернулся, чаши и кубки полетели в разные стороны. Падая, я перевернул несколько амфор, стоявших на железных подставках. Они глухо ударились друг о друга и треснули, словно яичная скорлупа. Для такого ценителя вин, как я, это было настоящей трагедией! Светлую ткань моей туники тут же пропитала кроваво-красная жидкость. Все вокруг поплыло. Мне казалось, будто чьи-то гигантские руки начали вращать вокруг меня стены палатки, сосуды, рабов, кушетки и кубки… Не в силах подняться, я лежал в луже вина, растекшегося по полу. Пальцы правой руки все еще сжимали чашу, из которой я пил фалернское. Ее быстро наполняла красная жидкость, вытекавшая из горлышка амфоры, которая перевернулась, но не разбилась. В тот момент это показалось мне знаком, ниспосланным богами. С трудом подняв голову, я подмигнул повару, со злостью смотревшему на царивший в палатке хаос.

— Перелей отвар в глиняный кувшин. Но будь осторожен! Только попробуй пролить хоть каплю! Затем добавь в тот же кувшин воды и фалернского. Учти: смесь должна состоять из одной части сваренного мною зелья, одной части вина и одной части воды.

Мне показалось, что повар вздохнул с облегчением, когда понял, что я не собираюсь смешивать все это собственноручно… На стенке большой чаши он отметил своим ножом, сколько в ней было отвара, и вылил все ее содержимое в глиняный кувшин. После этого наполнил чашу водой до сделанной им отметки и перелил ее в тот же сосуд, а затем таким же образом отмерил необходимое количество фалернского вина. Закончив эту процедуру, повар велел рабам собрать все уцелевшие амфоры и вынести их из палатки. Наверное, он беспокоился о моем здоровье. Затем настал момент, которого я больше всего боялся.

Поддерживаемый поваром, я неуверенной походкой направился в ту часть огромной палатки, где за перегородкой находилась личная комната Цезаря. Проконсул все так же лежал на ложе, закрыв глаза рукой. Больше всего на свете мне хотелось тоже куда-нибудь прилечь — хотя бы на голый пол! — и уснуть крепким сном. Но повар осторожно усадил меня на стул рядом с ложем, на котором покоился Цезарь, и наполнил небольшую чашу смесью из кувшина. От одной мысли о том, что может случиться с проконсулом после того, как он выпьет это варево, у меня душа ушла в пятки.

— Цезарь, — прошептал повар. Проконсул не спал. Он тут же открыл глаза и приподнял голову. Цезарь принял из моих рук чашу с жидкостью и начал пить небольшими глотками. Выпив все ее содержимое, он, так и не взглянув на меня, протянул чашу повару, требуя вновь наполнить ее смесью из кувшина. Повар нерешительно взглянул на меня. Я уверенно кивнул, хотя не имел ни малейшего представления, какое количество этой бурды должен был выпить Цезарь. В моей голове роились самые разные, приятные и безрадостные мысли. Я судорожно пытался вспомнить, из каких именно трав я приготовил варево, составлявшее третью часть смеси в кувшине. С одной стороны, я чувствовал себя богом, который беззаботно развлекается на небесах с юными красотками и нисколько не беспокоится о происходящем где-то далеко внизу, на земле. Но другую часть моего естества мучили тяжелые предчувствия… Я никак не мог заставить себя прекратить думать о смерти, настигшей Фумига после того, как он выпил подобный отвар, приготовленный чьими-то умелыми руками.