Шкура дьявола - Алексей Шерстобитов

Всплыла очевидная мысль – нужно узнать кто это и любыми методами выяснить что между ними было и есть! Но что-то параллельное толкало совсем на другое, а именно – оставить ее навсегда – подорвавшую свое доверие, а лучше и забыть, мало того, этого требует и обстановка, его работа и еще многое…, но как? Что останется?! И во что превратиться он сам? В зверя?! Ведь не даром он чувствует приближение этой черной массы изнутри, ей все тяжелее и тяжелее сопротивляться. Он чувствовал конец чему-то… и пол беды, если свой собственный.

Здесь Алексей вспомнил слова Андрея Рылева предупреждавшего по-дружески, о том что она, Весна, несет опасность, а «Ося» мол убежден в необходимости ее устранения. Скоро ему, сегодняшнему слепцу, начали с нарастанием представляться ее похождения, которые теперь в воображении росли и все больше терзали, хотя с реалиями вряд ли имели что-то общее, рисуясь в виде ее выбора все новых и новых мужчин из ее окружения!

Тогда, в скрытом противостоянии с главшпанами выгораживая и защищая свою женщину, нежданно-негаданно занявшую большую часть его сердца, он ставил условия, заставлял их делать выбор: или он и она, и их не трогают, или придется поиграть в войну, до тех пор, пока он не сгинет или же не перебьет всех их, и до сих пор, «Солдат» сам не понял, почему после такой дерзости остался цел.

Он вспоминал Весну еще «найденышем», и еще, и еще, и еще…, пока вдруг дверь «Тойоты» не открылась и из нее не вышли двое – мужчина и женщина, они сошлись у капота, взялись за руки, и пошли, после, уже обнявшись, к серого цвета «Жигули» девятой модели, дверцы которой открылись и… салон «девятки» поглотил обоих…

…Это взбесило! Что могло удержать человека, убившего уже стольких себе подобных, и могущего послать в след за этими еще как минимум половину от этого количества, будь он чуть кровожаднее… Так что могло удержать, этого становящегося в эти минуты монстром, от тарана своим тяжелым минивеном или просто… – душа металась, разрывая последние усилия воли, что-то еще держало это тело и основные мышцы были подконтрольны. Одни лишь кисти рук впились в рулевое колесо, кожаная отделка на котором начала лопаться.

Все пережитое разом обрушилось на силящегося удержаться мужчину… Со стороны он наверняка производил впечатление человека, испытывающего сильнейшую боль. «Сотый» не смог бы сказать ни сейчас, ни потом, какой бы исход был в сей минуте для него предпочтительнее, но явно одно – желание все забыть и остаться в вакууме, что бы не чувствуя ничего, пребывать где-нибудь, где нет даже и маленького ветерка, нет света, нет запаха, звуков – ибо все это сейчас стало раздражителями безусловными, и каждый из них, мог стать тем, что сдвинет эту, находящуюся на грани сумасшествия, машину смерти…

Да, да, да! Он хотел именно ее, «чистильщик» желал смерти и не важно своей или чужой… Отдаться ей всеми силами – пусть собирает, пусть жнет, пусть закрома ее переполнятся, его ли телом или с его помощью другими – это не важно!

Постепенно одержимость охватывала всего «Солдата», и лишь где-то, очень глубоко и очень далеко, слабый и бессильный голос, слыша который, он смеялся, но смеясь чувствовал, что именно он и есть спасение, именно в нем Свет Разума, и эта минута, а может и каждая секунда в ней, и последующая за ней в бесконечности и есть то, ради чего он жил и остался жив до сих пор.

Именно сейчас, оставшись совершенно один, в пустоте окружающей его ненависти ко всему, почти в беспамятстве, даже уже не имея возможность вспомнить, что вызвало такое состояние…, именно сейчас он должен сделать выбор: простить или убить! Причем выбор этот, кажущийся сейчас невозможным, несравненен с приложением сил для его исполнения в будущем… Какая-то глупость!

Почему все хорошее и доброе должно делаться с такими бешенными усилиями, с перешагиванием через себя, свое хочу, свою гордыню, ведь никто ради него, даже ради маленького кусочка его, 37 – летнего мужчины, испытавшего столько, сколько не перепало на всех его знакомых вместе взятых, с их родителями и прочими родственниками?! П-о-ч-е-м-у?!

Мозг разрывался от воплей, раскалывающих его на маленькие, сами по себе, кричащие разумы: «По-че-му, по-че-му, по-че-му!!! Как просто убить, просто и быстро… иии…, просто убить, пусть в наказание, пусть от несдержанности, почему я… ЯЯЯ должен терпеть! Зачем я должен сдерживаться… Ведь мне сразу полегчает, да, да, да – полегчает… – и что с того?! Даже если полегчает всего на секунду на момент… – не хочу, не хо-чууу!.. Нет, нет, нет, нет!!!.. Нет, не хочу – это слышать, не хочу ничего знать, не хочу ничего помнить. Почему я должен прощать? Кто простит меня?!.. Ведь это так сложно, это почти невозможно…, да никто не прощает… и я не прощу!.. Не ПРОЩУ!!!»… – вдруг перед глазами «Сотого» встала маленькая девочка…, лицо ее было обожжено, волосы растрепаны и частью слиплись от засохшей крови. Одного глаза не было – вместо него зияла пустота, не было и части черепа и серое с красным вещество выпирало, пульсируя под обвисшей и разорванной кожей. «Он» скривился в гримасе какой-то душевной боли, что-то резануло по всему сердцу, оказавшемуся больше него самого, Разрезанное ныло и кровоточило, но кровь, скорее была больше похожа на слезы, чем на настоящую красную, густую жидкость текущую в венах человеческих, хоть и была соленой на вкус, но прозрачной, именно как слеза:

– Это слезы моих родителей и тех кто видел, что со мной стало, здесь даже есть и твои… – я помню как ты плакал, запершись в ванной… – Девочка уже перестала быть похожей на призрака, Алексей всматривался и видел, что часть щеки отсутствовала, как и зубы с этой стороны, а шевелящийся маленький язык пытался не дать воздуху пройти через дырку, но направлял его через рот.

Странно, но слова должны были шепелявить, а были четкими, и хоть обладали детской интонацией, но звучали по взрослому:

– Не бойся, я прощаю тебя…, прощаю и буду за тебя молить Господа… Ты хороший, но падший…, ты очень сильный и добрый, но тебе остался всего один шаг и никакая милость Божия тебе после него не поможет…

– Кто ты, дитя…, кто тебя так… и за что ты меня прощаешь…, тебеее больно?… – Лицо девочки быстро заживлялось, и стало казалось почти ангельским, а как только прозвучало следующее сказанное ей, взгляд преобразился и стал будто с того Света, излучающий нестерпимый свет, какой-то пронизывающе-теплый и успокаивающий:

– Тогда, в гостинице, нас с мамой толкнул мужчина и мы попали под пущенные тобою пули… Мама год копила деньги, что бы купить мне платье, и мы купили его – я была именно в нем, и уже хотели возвращаться… К сожалению это были все наши сбережения, родственников у нас не было, а жили мы в другом городе… Нас похоронили как бомжей…, правда это оказалось к лучшему – мы попали, ради экономии, в один гроб…, я и мама…, мы и сейчас вместе…

– Я… убил… тебя…, тебя и твою маму?…

– Ты был одной из причин нашей смерти…, но мы с мамой тебя прощаем и будем о тебе молить Боженьку… – С последним словом все пропало и расточилось как маленькое облачко…

…Все увиденное и услышанное за это мгновение было настолько отрезвляющее и так поразило «Солдата», что совершенно лишившись сил и начав задыхаться, он пересиливая себя, кое как вылез из машины и хоть как-то попытался пошевелиться. Ноги еще держали, но руки, совершенно онемевшие висели просто безвольными плетьми.

На половину в бессознательном состоянии Алексей поплелся в случайную сторону, и сторона эта оказалась на пути к «девятке». Буквально ошарашенный, он мысленно уцепился за «прощаем», и как несомый волнами в безбрежном океане, отдался течению, не в силах сопротивляться Воле Божией…

… Кто-то у стены дома поставил толстую палку и «чистильщик» решил воспользоваться ей как опорой, пройдя, опираясь на нее еще метров двадцать он, проходя мимо «Жигули» серого цвета, совершенно отвлеченно бросил взгляд в салон, где девушка ласкала мужчину на разложенных сиденьях с опущенными спинками. Их тела были видны не очень четко, но си-лу-эты…

Память вернулась так же быстро и внезапно, как пропала. Организм почувствовал бешенный прилив сил, но «Солдат» все равно оставался слаб… Он узнал Весну и очевидность ударила в голову обжигающей волной заново… Дубина обрушилась на лобовое стекло, в нем и осталась… Другая рука открыла дверь, чуть не вырвав ее и схватила за горло ту, что еще час назад была дороже всего мира…, его спина наполовину выпрямилась и дикий оскал изверг животный рык, предвещающий быструю расправу. Одно движение и девушка, вырванная из машина, как снаряд, полуобнажённая и застывшая от ужаса, лишь стонала…, стонала, но не прикрывала свою наготу, только подаренную другому.

Водитель застыл, не думая шевелиться, приоткрыл рот и оперся взмокшей спиной на дверь со своей стороны, даже не думая вступаться…

Что-то мелькнувшее в сознании, заставило Алексея расслабить руки, полностью выпрямиться и развернувшись, направиться в сторону своего минивена. Губы его, не произнося ни звука, делали движения, по которым читалось «прощаю»…