Семь свитков из Рас Альхага или Энциклопедия заговоров (Тамплиеры - 6) - Октавиан Стампас

"Вот святая простота!" - подумал я, наблюдая вместе с ними за его муравьиной суетой.

Один из пучков был брошен монашком почти что под ноги палачу.

Палач поглядел через его голову в сторону и, заметив повелительный жест мрачного человека в роскошном черном балахоне, опустил головку факела на жаровню, полную горячих углей.

Первое пламя вспыхнуло.

Факел начал гордо подниматься ввысь, но вдруг раздался сдавленный стон, и, не достигнув неба, пламя стало вновь никнуть к земле.

Порыв теплого ветра обдал меня с головы до ног, и я едва успел заметить, как факел, вертясь, подобно огненному колесу, летит мимо меня и смертной оси, к которой я прикован, в сторону реки.

Серый балахончик маленького монашка, тем временем, оседал на землю, как облачко пепла.

Акиса! Конечно же, прекрасная черная Акиса была тем самым прилежным монашком!

"Если началась моя казнь и появилась Акиса, то больше нечего бояться, трезво рассудил я. - Такое сочетание происходит всегда только во сне."

В первую четверть наступившего мгновения я увидел, как палач, насаженный на ассасинский кинжал, валится на бок, опрокидывая с треноги горячую жаровню, и как валится длинная пика ближайшего к палачу стражника, а сам он так же бессильно и неторопливо опрокидывается навзничь, словно пытаясь получше разглядеть торчащую у него между бровей железную звезду.

Во следующую четверть мгновения я, во-первых, услышал шипение угодившего в реку факела, а затем - звонкий топот стражников; во-вторых, я увидел целый рой арбалетных стрел, вырвавшихся прямо из толпы и промелькнувших мимо меня; в-третьих же, вновь сменив зрение на слух, я услышал, что все войско с грохотом и стоном повалилось наземь за моей спиной, даже не успев достигнуть помоста.

В самом начале третьей четверти мгновения ужасный вихрь разбросал всех монахов и их хоругви - и понес к помосту не менее ужасного великана, вооруженного топором. То был Гвидо Буондельвенто. Своим прыжком едва не проломив помост, он подскочил ко мне и, замахнувшись на меня своим орудием, только и успел прорычать:

- Мессер, пригнитесь!

От первого удара я содрогнулся вместе со столбом, а от второго удара испуганно рванулся вперед, поскольку услышал позади себя страшный треск. Верный Гвидо, однако, успел, бросив топор, обхватить перерубленный ствол, который своим комлем едва не проломил мне хребет.

В продолжении всей последней четверти мгновения я сбрасывал с себя всякие железные путы, а Гвидо рычал мне в ухо:

- Удирайте, мессер! Туда! Туда! - Он указывал мне рукой через серые холмики и кочки с испугу бросившихся на землю доминиканцев, в сторону какой-то узкой улочки.

Мгновение, отведенное для устройства моей дальнейшей судьбы, истекло.

- Бегите! - крикнул Гвидо. - Я их задержу!

Задерживать было кого - как раз по силам Гвидо и моим бывшим ифритам, которых я мельком приметил над толпой в виде отдаленных горных вершин: целых три отряда королевской стражи, общим числом в половину сотни, спешило с трех сторон к месту неудавшейся казни.

- Гвидо! - сочувственно вздохнул я, желая принять главную битву вместе с ним.

- Бегите, вам говорят! - яростно вознегодовал Гвидо. - Неужто все мы зря тащились в такую даль?!

Он подтолкнул меня так, что я едва не покатился кубарем с помоста.

Соскочив вниз и, увы, сразу потеряв удобное место обзора, я пригнул голову еще ниже и кинулся в толпу через серые кочки и холмики доминиканской братии.

Люди Сентильи - их я узнавал по торчащим из рук кинжалам и коротким каландарским мечам - прокладывали мне дорогу, угрожая всем направо и налево, однако толпа, пережив первый страх, уже орала и улюлюкала, хлопая в ладоши и весело свистя мне вдогонку. Кто-то даже попытался сунуть мне в руку бурдючок с вином.

Поначалу мне казалось, что Гвидо, громко топая по камням, бежит следом за мной, но вскоре этот близкий топот затих, а затем послышались настоящие боевые ругательства и раздался звон мечей. Я понял, что теперь Гвидо честно исполняет то, что он обещал мне при первом нашем примирении.

Едва плотные стены, составленные из горячих, живых тел кончились, как меня сразу обступили с двух сторон другие стены - темные, сложенные из холодного французского камня. Однако из этих мертвых стен быстро высунулась человеческая рука и, схватив меня за локоть, дернула в какой-то сумрачный и дурно пахнущий закуток.

- Мессер, - дохнул мне в ухо Тибальдо Сентилья, сидевший тут в засаде. - Скорей меняйте личину.

Пока я лихорадочно натягивал на себя штаны суконщика, кожаную рубаху шерстобита и с удовольствием влезал в удобные сапоги конюха, служащего никак не ниже королевской конюшни, флорентиец заталкивал ногой в грязь, шутовские наряды осужденного на костер грешника.

Шум битвы, кипевшей где-то там, посреди волновавшегося моря толпы, вовсе не утихал, а, напротив, даже усиливался.

- Не потеряем ли мы Гвидо? - с тревогой спросил я Сентилью.

- Он провел здесь целый год в нестерпимом бездельи, - усмехнулся Сентилья. - Дабы он случайно не выдал себя и всех нас, я запретил ему совать нос даже в самую захудалую таверну. Как боевой конь, он едва не расшиб копытом все стойло. Теперь его все равно не удержать. Дайте ему отвести душу, мессер.

Целый год все они сидели в Париже, ожидая удобного случая, чтобы взяться за дело моего спасения! Я разинул рот и даже не нашел в себе сил, чтобы проговорить слова благодарности.

- Торопитесь, мессер! - стал подгонять меня порядочный трактатор.

- А где Фьямметта? - выдал я и другую свою тревогу, которую не мог не выдать.

- Не беспокойтесь, мессер, я все предусмотрел, - махнул рукой Сентилья. - За проценты с тех орденских денег, которые я получил от вас, я мог бы выстроить для нее прямо напротив вашей тюрьмы другой неприступный замок. Теперь возьмите это, - добавил он, протягивая мне не что иное, как Удар Истины, которого я не видел уже четыре года!

- Откуда?! - вытаращив глаза, воскликнул я.

- Тише, мессер! - поднял палец Сентилья. - Я сам бы хотел задать вам этот вопрос. Вчера ко мне в дом вошла незнакомая знатная дама, поразив у дверей всех моих головорезов, а затем - и меня самого своей красотой и решительностью. Я не успел и слова сказать, как она сунула мне в руки эту безделушку и потребовала отдать той "рыбке, на которую в Париже давно расставлены сети". Так она и сказала - "рыбке"...

- Чтобы "рыбка" сумела скорее выскочить из всех сетей, - усмехнулся я, вешая кинжал на шею, поскольку мое запястье было уже свободно от всяких петель. - А потом эта дама исчезла, как "черная молния".

У Сентильи приподнялись его редкие брови.

- Примерно так и случилось... как случилось и сегодня, - пробормотал он, - Палача я приберег для себя. Она же опередила мой кинжал. Признаюсь вам, мессер, уж если мне предложили бы выбирать между "черненькой" и "беленькой"...