Мир на краю бездны - Александр Шубин

События разворачивались невероятным образом, опровергая все столь логичные расчеты Сталина. Микоян вспоминал: «Когда на рассвете 22 июня война все-таки разразилась, мы, члены Политбюро ЦК, сразу же собрались в Кремлевском кабинете Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным»[1002]. Гитлер сумел перехитрить. Но на что он рассчитывает? Как собирается действовать? В обстановке неопределенности советское руководство пыталось действовать по намеченному плану, хотя силы для его осуществления не были собраны. Утром была выпущена директива Наркома обороны № 2, в которой предлагалось разгромить противника, вторгшегося на нашу территорию. В это время в Москве еще сохранялась иллюзия, что противник атакует относительно небольшими силами с двух основных направлений, и советская приграничная группировка имеет перевес. Переходить на территорию противника пока было признано нецелесообразным — а вдруг Гитлер решил спровоцировать советский удар, пока Сталин не завершил приготовлений. Для наступления на Москву у Гитлера, конечно, нет сил. Но обескровить советский контрудар вермахт вполне в состоянии — советская разведка постоянно фиксировала оборонительные приготовления немцев накануне войны. Но к вечеру 22 июня стало ясно, что Гитлер замыслил не хитрую провокацию, а наступление. Поэтому вечером 22 июня была принята директива № 3, которая предписывала переход в контрнаступление. План 15 мая должен был быть приведен в действие, хотя и не все предусмотренные им силы еще были собраны. Б. Н. Петров считает, что «задачи, поставленные директивой наркома обороны № 3 от 22 июня, являлись попыткой привести в действие наступательный план, разработанный перед войной»[1003]. От Западного фронта требовалось окружить Сувалкинскую группировку противника и 24 июня войти в Сувалки. Также предполагалось разгромить и люблинскую группировку врага. Если бы немецкие группировки были сосредоточены только в Сувалках и Люблине, это было бы не худшее решение. Но в тыл Западному фронту, парировавшему удар с северо-запада, выходил танковый клин из района Бреста. А его не замечали, потому что с точки зрения наступления по ожидаемому варианту стратегических «клещей» малые клещи в центре фронта означали невероятную группировку сил.

А. М. Соколов, обобщая сообщения оперативных сводок Генштаба за 22 июня, пишет: «На основании донесений фронтов нарком обороны и начальник Генерального штаба сделали заключение, что в основном бои ведутся вблизи границы, а самые крупные группировки противника — это сувалкинская и люблинская, именно от их действий и будет зависеть дальнейший ход сражений. Мощную немецкую группировку, наносившую удар из района Бреста, советское Главное Командование из-за дезориентирующих докладов штаба Западного фронта явно недооценивало…»[1004]. Конечно, во всем виноват штаб Западного фронта. Это еще в июле 1941 г. установил НКВД, за что и расстрелял начальника штаба Климовских вместе с командующим Павловым. Но вот неувязочка: уже 22 июня на Западный фронт прибыла самая большая группа представителей Сталина во главе с заместителями наркома обороны Шапошниковым и Куликом. И даже мудрейший Шапошников не заметил опасного удара от Бреста. А ведь именно этот удар и обеспечил окружение Западного фронта — самой по себе сувалкинской группировке это было не по силам.

Наступление вермахта по направлению Брест — Минск казалось невероятным именно потому, что оно никак не укладывалось в вариант стратегических «клещей» и означало, что главный удар наносится в центре. Удар в районе Бреста означал невиданное распыление сил, отвлечение их от главных направлений — северного и южного. Только через три дня Сталин понял, что речь идет не о Прибалтике и Украине, а о самом существовании СССР, о Москве.

22 июня Молотов выступил по радио: «до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к советскому правительству… Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины». Молотов призвал советских людей еще теснее сплотиться вокруг партии, правительства, «вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[1005].

Сам товарищ Сталин в это время не сидел в прострации, как рассказывал после смерти Хозяина Хрущев, а принимал по 20–30 человек в день. Только 28 июня, отдав принципиальные распоряжения о переходе к стратегической обороне, Сталин взял тайм аут до 1 июля, чтобы обдумать принципиально новую ситуацию.

А пока, 22 июня, Западный фронт нанес контрудар на Гродно по Сувалкинской группировке противника. На других направлениях Красная армия тоже пыталась наступать. Так, 23 июня Пинская флотилия и 75 дивизия нанесли успешный удар по немецкому армейскому корпусу. Но в условиях прорыва немцев на нескольких направлениях такие успехи нельзя было развить, не оказавшись в мешке.

Когда 25 июня ситуация прояснилась, был разрешен отход Западному фронту. В этот же день было принято решение о создании стратегического оборонительного рубежа на линии Могилев — Витебск — Орша. 28 июня кольцо окружения вокруг Западного фронта замкнулось у Минска. К 8 июля остатки фронта были уничтожены. Уже 3 июля Гальдер писал: «В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные силы»[1006]. Может быть, так бы оно и было, если бы коммунистический режим не начал готовить «новую армию» еще до начала войны. Так что теперь она выходила на линию верхнего течения Днепра.

4 июля руководители Западного фронта во главе с Павловым были арестованы и 22 июля расстреляны, ответив за просчеты и Сталина, и Шапошникова, и Жукова. Народ должен был знать своих антигероев, чтобы не мешать героям исправлять положение. Существенно, что к 1942 г. Сталин отказался от расстрелов провалившихся командующих. За одного битого двух небитых дают. Провалы терпели Тимошенко, Еременко, Конев и другие военачальники, позднее руководившие и наступательными операциями. Если бы Павлова не расстреляли, он тоже мог бы набраться опыта.

До 28 июня советские войска удерживали львовский выступ, с которого планировалось наносить упреждающий удар. И он был бы нанесен, если бы не разгром Западного фронта, который делал наступление невозможным. Потеряв 2648 танков, Красная армия оставила Львов и в порядке стала отходить к Киеву. В образовавшемся на день вакууме украинские националисты провозгласили самостийную республику. Но в этих условиях заметная «третья сила» была невозможна, и подошедшие германские войска разогнали правительство своих союзников.

Принципиальное решение о переходе к стратегической обороне не означало отказа от контрударов. Они были неудачны, советские войска несли большие потери, попадали в окружение. Сама по себе Красная армия не была уж совсем беспомощной. Так, например, 30 июня советские войска отбили только что занятую немцами Ригу, обеспечив планомерный отход войск Северо-Западного фронта.

Когда командование Юго-западного фронта обсуждало линию дальнейшего поведения, начальник штаба фронта Пуркаев предложил перейти к обороне, вместо того, чтобы наносить контрудары. Историки спорят: может быть ли решение о переходе к обороне было оптимальным в тех условиях, и неудачи Красной армии вызваны стремлением наносить контрудары.

Почему контрудары были малоэффективными, и можно ли было обойтись без них? Как уже говорилось, первый удар немцев привел к цепи необратимых последствий, катастрофических для РККА. Первым ударом немцам удалось накрыть 668 самолетов, сосредоточенных на аэродромах недалеко от границы. После этого немцы захватили господство в воздухе, и план Сталина «расчистить» путь своим тихоходным машинам с помощью новейших мигов и яков провалился. В первые же дни немцы сбили еще 222 самолета.

Немецкое господство в воздухе затруднило переброску к месту боев горючего, боеприпасов и запчастей, эвакуацию поврежденной и вышедшей из строя техники. Хотя запасы всего этого были велики, они располагались вблизи границы, но не там, где прорвались немцы и закипели решающие сражения. Инициатива в нанесении удара дала немцам и здесь очень много. В руки наступающих немецких частей попадали запасы, у наступающих сохранялась возможность ремонта своей техники, в то время как советские поврежденные, сломавшиеся и оставшиеся без горючего танки попадали к противнику. Войскам приходилось маневрировать в незапланированных направлениях, что выматывало их еще до вступления в бой, приводило к потерям в технике, нарушало проводную связь. Радиосвязь в войсках была, но в недостаточном количестве. К тому же ей советские командиры не очень доверяли, так как во время Зимней войны финны прослушивали советский эфир. Так что радиосвязь считалась «опасной» в этом отношении.