Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Иногда утверждают, что Татиан появился на свет слишком рано: его аскетизм легко был бы принят в IV в. после утверждения монашества, и он остался бы правоверным членом Церкви. Но это не совсем точно, так как разрыв его с Церковью мотивировался не только чрезмерной строгостью нравственных требований, но и разностью в учении: Ириней приписывает ему не только отрицательное отношение к браку, но прежде всего его учение об зонах, в котором он уподоблялся Валентину, а также мнение о том, что Адам не спасется. И апология в достаточной степени показывает, каким путем он пришел и даже фатально должен был прийти к схизме: она во всем обнаруживает жесткость его стремительного и страстного характера, нетерпимое отношение ко всякого рода авторитетам и определенным нормам, враждебность ко всякой мере; она дает возможность довольно ясно определить принципиальные тенденции его духа, очень склонного к таким идеям, которые могли привести к ереси. Хотя апология, если судить о ней с точки зрения того времени, не может быть названа явно еретической, но она заключает в себе несколько довольно подозрительных мест и стоит на крайней границе между православием и ересью.

Литературные особенности апологии Татиана

Апология Татиана представляет резкую, часто несправедливую и одностороннюю, но интересную критику эллинской религии, этики, философии и искусства; в своих положительных частях она отличается оригинальными богословскими и психологическими воззрениями. При первом чтении апологии поражает в особенности страстность и пылкость речи, горячность полемиста, который только и помышляет о том, чтобы возможно чувствительнее поразить противника, и удивительно владеет своим оружием, обнаруживая в то же время сильное и даже блестящее воображение, пылкое, но недисциплинированное. В некоторых местах, правда довольно редких, например, когда он исповедует свою веру и объявляет полную готовность умереть за нее, обнаруживается глубокое убеждение, искренний энтузиазм, который придает его красноречию больше простоты и важности.

К существенным недостаткам изложения относится прежде всего крайняя темнота речи, за которую его называли новым Гераклитом, ассирийским Тертуллианом. В последнее время положено много трудов на то, чтобы прояснить в апологии многое, что кажется непонятным, доказать, что Татиан не был врагом логического построения речи и не пренебрегал требованиям языка, на котором писал. Эти усилия увенчались некоторым успехом, но все-таки не очистили совершенно от тех обвинений, какие прежде предъявлены были к Татиану. Причина неотрицаемой темноты изложения в апологии заключается прежде всего в естественном недостатке точности выражения, общем у Татиана с большинством современных ему писателей, а затем в свойственной собственно Татиану малой заботливости о правильном расположении материала: почти никогда он не доводит до конца начатой аргументации определенным и правильным путем — одна идея у него пробуждает другую, постороннюю; один образ вызывает другой, аналогичный; ассоциации идей или образов делаются заправляющим принципом их раскрытия, вместо законов строгого метода. Отсюда совершенно неожиданные переходы и повороты в течении мыслей.

Достоинства и недостатки апологии Татиана с литературной стороны имеют основание в личности самого Татиана и условиях его образования и жизни. Восточное происхождение Татиана несомненно сказалось в крайней живости его чувства и пылкости воображения. Но существенные особенности его стиля заимствованы из современной софистики; хотя он осуждал искусство и красоту форм, но писал, как софист, потому что софистика сделалась его второй природой. Но в некоторых случаях ему как будто удавалось освободиться от оков софистических требований и проявить природное стремление к оригинальности и соединить с этим обычное у христианских писателей безразличное отношение к внешней красоте. Все эти влияния отразились в апологии Татиана и сделали это произведение очень своеобразным и привлекательным в его оригинальности, но и трудным для понимания, по крайней мере, в некоторых местах. Но и в содержании апологии, и в ее изложении — всюду видна значительная и оригинальная личность ее автора.

«Диатессарон»[479]

Евсевий свидетельствует, что Татиан, после того как выступил во главе энкратитов, составил, «[не знаю как,] какое-то согласование и свод Евангелий» (συνάφ€ΐάν τίνα και συναγωγήν ούκ οιδα δπως τών ίύαγγλίων) и назвал его τδ δια τεσσάρων [из (или: через, вдоль) четырех] (т. е. ύαγγέλιον). «Это сочинение, — прибавляет он, — и теперь еще находится у некоторых» (Hist. eccl. IV, 29.6). До Евсевия ни один писатель не упоминает об этом произведении Татиана. Сам Евсевий говорит о нем довольно неопределенно: он или совсем не видел этого произведения, или затруднялся точнее определить построение и характер его; если Татиан написал его на сирийском языке, то Евсевий мог видеть его произведение в библиотеке Памфила, но, не зная сирийского языка, не был в состоянии критически оценить содержание. Краткое сообщение Евсевия говорит только о том, что Татиан составил гармонию четырех Евангелий или историю жизни и дел Господа из четырех канонических Евангелий. Еще более кратко замечание Епифания, который говорит (Haer. XLVI, 1), что Татиан считается автором книги под именем το δια τεσσάρων ύαγγέλιον, но некоторые называют ее κατ' Εβραίους (έύαγγέλιον). Из греческих писателей первые более подробные сведения об этом произведении Татиана сообщает Феодорит Кирский. Свое известие о еретике Татиане он заключает такими словами: «Он составил так называемый "Диатессарон" (τό δια τεσσάρων καλούμ6νον ύαγγέλιον), отбросив генеалогии, а также и все иное, что указывает на рождение Господа по плоти от семени Давида. Но эту книгу употребляли не только его приверженцы (энкратиты), но и последователи апостольского учения, не замечая обмана в составе ее, и простодушно пользовались книгой как удобным компендиумом. Я сам нашел более двухсот таких книг, которые в Церквах нашей страны пользовались почетом; я собирал их и уничтожал, и вводил вместо них Евангелия четырех евангелистов» (Haeret. fab. comp. I, 20).

Сообщаемый Феодоритом факт свидетельствует о продолжительном влиянии произведения Татиана в довольно многочисленных христианских Церквах. Почти через три столетия после смерти автора мы находим его труд пользующимся большим почетом, т. е. несомненно употребляемым при богослужении в православных Церквах, которые, очевидно, ничего не подозревали относительно еретического источника его или несовершенства учения его. В большинстве Церквей кирского диоцеза, епископом которого был Феодорит, говорили по-сирийски; область сирийского языка начиналась к востоку от Антиохии, почти, так сказать, у ворот города, и простиралась далеко за Евфрат. {«Диатессарон», написанный на греческом языке, не мог получить столь широкого распространения в Церквах, подчиненных Феодориту. Поэтому возможно только одно заключение, что он говорит о сирийском «Диатессарон», который он заменял сирийским же переводом четырех Евангелий.} В сирийской церковной письменности начиная с «Учения Аддаи» (произведение в настоящей форме датируется различно, с половины III в.) находятся бесспорные свидетельства, что эта форма Евангелия широко, если не исключительно, употреблялась в сирийских Церквах в продолжение III и IV вв., и что это произведение непрерывно было известно и читалось сирийскими писателями до начала XIV в. Ефрем Сирин, диакон эдесский, комментировал евангельский текст по «Диатессарон». Несомненно, что Ефрем знал уже сирийский перевод, известный под именем «Пешитта», знал преимущества отдельных Евангелий четырех евангелистов перед'смешением их в «Диатессарон», но, вероятно, широкое распространение последнего среди верующих заставило его положить в основу своего толкования именно этот текст.

Так как «Диатессарон» Татиана в подлинном виде не сохранился до нашего времени, то комментарий Ефрема Сирина является лучшим источником для суждения об этой древнейшей евангельской гармонии. Но, к сожалению, и самый комментарий Ефрема сохранился не в сирийском оригинале, а в армянском переводе V в., который издан был мехитаристами в Венеции в 1836 г., но сделался предметом научных исследований только после издания его в латинском переводе в 1876 г. Другим источником служат беседы персидского мудреца Афраата, составленные в 336-345 гг., в основу которых также положен текст «Диатессарон»[480].

Эти источники дали возможность составить приблизительно ясное представление о произведении Татиана, которое до последнего времени известно было только по имени, без определенного содержания. В этом отношении особенно важное значение имеет труд Th. Zahn'a[481]. Со свойственной ему осторожностью и основательностью и со значительным успехом он предпринял реконструкцию произведения Татиана (в латинском переводе) через выделение объяснений св. Ефрема и при пособии бесед Афраата и представил цельный и более или менее ясно очерченный образ этого важного произведения. Он пришел к таким выводам относительно плана «Диатессарон». Чтобы изложить содержание четырех Евангелий как цельную историю жизни Господа, Татиан положил в основу хронологические указания Евангелия Иоанна; пролог этого Евангелия он поставил во главе своей истории и расположил весь материал по указанным Иоанном праздникам Пасхи. Повествования о Рождестве Господа и последующих за ним событиях, о крещении, искушении, призвании первых учеников и о браке в Кане он поместил во введении. Общественное служение Господа он начинает праздником Пасхи, на котором Господь выступил в первый раз, и заканчивает, по истечении двух,лет, праздником Пасхи, во время которого Господь пострадал. Смерть, воскресение и вознесение составляют заключение. В эти рамки вставлены повествования синоптиков, хотя некоторые синоптические отделы совершенно опущены. Апокрифическая письменность, как.показывает самое название, не была привлечена, и объем неканонических элементов, по мнению Th. Zahn'a, составлял не больше одной тысячной части. Исторический характер всего содержания канонических Евангелий признавался Татианом не подлежащим сомнению.