Любовь дикая и прекрасная - Бертрис Смолл

Страшный смысл этих слов сразил Ботвелла, превратив его лицо в маску боли и страдания. Шагнув к выходу, он рывком открыл дверь и вышел. Конолл медленно подошел к приговоренной и какое-то время стоял, молча ее разглядывая. Анджела перепугалась, ибо этот мужчина не смотрел на ее обнаженное тело с вожделением.

И даже вообще не выказывал никаких чувств.

— Ты злая женщина, — негромко сказал он, — но не думай, что ты выиграла. Мы вернем ее. Не для того я присматривал за ней с самого детства, чтобы она так кончила.

Мужчина вынул нож и перерезал веревки. И, прежде чем Анджела поняла, что он делает, поднял корзину со змеями и вытряхнул ей на колени.

Покидая камеру и слыша позади вопли ужаса, Конолл улыбался, показывая волчий оскал.

— Запри снова, — велел он стражнику. — Открывать нельзя до утра.

На следующий день Конолл Мор-Лесли не удивился, узнав, что ночью за душой Анджелы ди Ликоза приходил дьявол, который оставил на память о своем визите ее бренное тело вместе с полудюжиной змей. Толпа, собравшаяся посмотреть, как будут казнить живую Анджелу, оказалась разочарована. Труп привязали к столбу и сожгли, а горожане приветствовали это слабое утешение одобрительными возгласами.

53

Конолл позволил Ботвеллу предаваться скорби ровно двадцать четыре часа. А потом отвез его в турецкий квартал Неаполя и затащил в бани, где пара дородных молодцов оттерла пьяного Френсиса дочиста. Затем его держали в парной, пока не открылась каждая пора и не стала сочиться потом. А когда вывели, то окатили чуть теплой ароматной водой и позволили поспать на мраморной скамье в другой парной. Однако час спустя разбудили, дали чашку горячего кофе по-турецки, и тогда страдалец сблевал большую часть выпитого вина. Его перевели в теплую комнату, побрили, опять вымыли. И после этого одели в его же собственные чистые одежды, которые Конолл не забыл захватить. Старые сожгли. Наконец, графа с поклонами проводили на улицу, где его ждал капитан.

Ботвелл так ослабел, что едва смог взобраться в седло. Он немедленно разразился проклятиями в адрес Конолла, а тот в ответ просто сказал:

— Я нашел за несколько улиц отсюда одну таверну, где хозяин англичанин и умеет весьма прилично готовить говядину.

И повел за собой графа на Ла-Роза-Англо. Там, в отдельной комнате, их уже ждал накрытый столик. Трактирщик, сам с севера Англии, подал горячие ломти жареного мяса, кровяной сок с которых каплями стекал на огромные куски йоркширского пудинга. На столе также стояли глиняная миска с артишоками в масле и уксусе, бадья с несоленым маслом и круглая буханка горячего поджаристого хлеба. В графинах, залитых по самое горлышко, пенился темный эль, и при виде его брови у Ботвелла радостно взметнулись вверх. Хозяин усмехнулся, обнажив крепкие зубы.

— Да, милорд! Октябрьский эль, он самый! Делаю собственноручно и разливаю по бочкам каждый год. А здесь это не так-то просто!

Ботвелл уселся за еду. Он не ощущал особенного голода, но аромат говядины начал оказывать на него свое волшебное действие, и он потянулся к солонке. А полчаса спустя отодвинулся от стола и сказал:

— Спасибо, Конолл.

Тот кивнул.

— Я взял на себя смелость и попросил господина Кира с вами встретиться. Он, верно, нас сейчас уже ждет, милорд.

— И что, может помочь?

— Кто знает, милорд. У них в Стамбуле и глава семейства, и главное отделение банка.

Ботвелл встал и расплатился с трактирщиком. Увидев, какую ему дают монету, тот даже рот разинул.

— Спасибо, сэр, — пролепетал он. — Всегда горды оказать услугу пограничному лорду!

Но Ботвелл уже сидел в седле и направлялся в еврейский квартал к Пьетро Кира. Конолл улыбался, довольный, что не дал графу умереть от жалости к самому себе. В доме их немедленно провели в большую гостиную; прибежали слуги с вином и бисквитами.

Затем вошел сам Пьетро, облаченный в изысканную длинную мантию, отороченную мехом; на шее у него висела массивная золотая цепь с кулоном. Банкир ухватил графа за руку со словами:

— Мне жаль, что приходится принимать вас при таких обстоятельствах, милорд. Давайте присядем. Расскажите мне все, что знаете.

Ботвелл повторил то, что узнал от юной Мэй и от Анджелы ди Ликоза.

— Да, — кивнул Пьетро, — мы знали все это, но хорошо было бы получить подтверждение. И мы уже послали письмо в Стамбул. Не беспокойтесь за свою жену, милорд. Подле нее есть друзья, и, придет время, мы свяжемся с ней. Она смелая и находчивая дама.

— Я отправлюсь в Стамбул при первой же возможности, синьор Кира.

— Конечно, милорд, но вам не следует этого делать.

По крайней мере пока. Надо удостовериться, что графиня туда прибыла, что с ней все благополучно, что наши люди ее нашли. А если вы сейчас появитесь в султанской столице и станете требовать назад свою жену, то дело может кончиться роковым образом для вас и, возможно, для нее. Султан Мохаммед — странный человек, подверженный колебаниям настроения от великой доброты до невероятной жестокости. Он очень любит своего визиря. И если Чикалазаде-паше пришлась по нраву ваша прелестная супруга… Давайте действовать неспешно и наверняка. Пока миледи в безопасности. Причинять ей вред не входит в замыслы великого визиря.

— Но как я получу ее назад, Пьетро Кира? Как?

— Когда мы узнаем все, что требуется, насчет ее положения, тогда и станем предполагать, милорд. Возможно, удастся выкупить вашу жену. Однако скорее всего придется ее похищать. А пока, прошу вас, вернитесь домой и ожидайте от меня известий. И еще, милорд. Думаю, вы знаете, что деньги вашей супруги находятся в полном вашем распоряжении. Перед приездом в Неаполь она распорядилась, что, если с ней что-либо случится, вы и ваши дети унаследуете ее состояние.

Тут Ботвелл явно огорчился:

— Я не могу и пенни тронуть из ее денег.

Однако капитан заметил:

— Чтобы содержать виллу, нужны средства, милорд.

Почему бы вам просто не отсылать все счета к синьору Кира? Он скрупулезно поведет всю бухгалтерию. Знаю, вы никогда не возьмете ее деньги для себя. Но, Боже мой, дружище, вы же ее муж, и миледи не поблагодарит меня, если я позволю вам умереть с голоду прежде, чем она вернется.

Ботвелл печально кивнул:

— Что считаешь правильным, Конолл, то и делай.

Тот снова повернулся к банкиру.

— Ваши курьеры быстрее наших, сэр. Не соблаговолите ли вы известить молодого графа Гленкерка, что дети миледи останутся пока у него до особого распоряжения?

Она послала письмо, чтобы их отправили сюда, но теперь, конечно, это невозможно.

— Будьте уверены, капитан, — отвечал Пьетро Кира, который уже продумывал, какую депешу отправит он своему дядюшке в османскую столицу.