Любовь дикая и прекрасная - Бертрис Смолл

Кат вобрала воздух полной грудью, и Чикалазаде рассмеялся.

— Только не говори мне, любимая, что здесь пахнет сладостней, чем в моем саду.

— Это запах свободы, мой господин.

Глаза визиря затуманились, а потом он тихо сказал:

— Не горячись так, моя пленная голубка. Сегодня я возвысил свою невольницу. Дело в том, что моя жена, Латифа Султан, — османская принцесса, и я мог иметь других жен только с ее разрешения.

— А я-то думала, что мусульманским мужчинам дозволяется иметь четырех жен.

— Всем, кроме тех, кто женат на принцессах крови.

Но сегодня пополудни, с разрешения Латифы, я взял тебя второй женой.

Катриона только еще больше раскрыла глаза. А он, довольный, продолжил:

— Ты, знаю, удивляешься, как это может быть. Но, по мусульманским законам, твоего участия здесь не требуется. И ты больше не рабыня, драгоценная моя. Ты счастлива?

Визирь выжидающе смотрел на нее, и лицо его сияло от удовольствия.

А у Кат бешено застучало в висках. Огромным усилием воли она сумела все-таки с собой совладать. Тихим голосом, таким тихим, что новоиспеченному мужу пришлось наклонить к ней ухо, наложница отвечала:

— Вы оказываете мне невероятную честь, мой господин.

Боясь себя выдать, она не смогла больше вымолвить ни слова.

Но и сказанного хватило. Визирь потянул ее в свои объятия и припал к губам, которые легко раскрылись.

Покрыв ее лицо поцелуями, он двинулся вниз по стройной шее и дальше, к грудям. Одержимый страстным желанием, паша стал тут же расстегивать ее розовую блузку, в спешке даже разрывая кисею. Дорвавшись до голого тела, он с жадностью принялся теребить то один, то другой сосок, а потом, приложив голову к сердцу Катрионы, довольно вздохнул, уверенный, что теперь-то уж полностью ее завоевал.

— Сегодня мы начинаем все сначала, моя драгоценная Инчили. — Его глубокий голос дрожал от избытка чувств. — Прошлое умерло, моя прекрасная невеста. Нас будет заботить только настоящее и будущее. Посмотри!

Встает полная луна, а над ней — Венера, планета богини любви! Вскоре мы очутимся на острове Тысячи Цветов, а там, в Беседке звездного света, нам предстоит ночь блаженства.

Оторвавшись от ее грудей, визирь вгляделся в лицо Катрионы. В его серо-голубых глазах плясали золотые огоньки.

Ответом ему было молчание. Кат страшно хотелось завизжать. Чтобы скрыть лицо от паши, она прижала его голову к своей груди. Как это прабабка умудрилась прожить столько лет с мусульманами?! Итак, без ее согласия и даже без ее ведома! Теперь понятно, почему Хаммид так торопил ее принять ислам.

Евнух притворялся ей другом, убаюкивал, внушая ложное ощущение безопасности. И все это, чтобы помочь своему господину. Она никогда больше не станет доверять Хаммиду. Однако сейчас примет эту игру и сыграет ее по-своему — так, что никто и не догадается. Пока она будет визирю обожающей второй женой. Нельзя допустить, чтобы ее выдало возмущение. Пусть все думают, что укротили строптивую.

Лодка приближалась к острову. Кат уже чувствовала запах цветов.

— Мой господин Чика, — тихо сказала она, — мы почти приплыли. Я хотела бы привести в порядок свою блузу, иначе рабы увидят то, что им не следует видеть.

Паша со вздохом поднял голову.

— Я бы мог так остаться навечно, любимая.

— Мы почти уже в нашей свадебной спальне, мой господин, там вы сможете опять подремать, — игриво заметила она.

— Этой ночью не будем спать ни я, ни ты, жена моя.

Голос визиря погрубел от страсти, и Кат вздрогнула.

Лодка ткнулась носом о пристань, и Чикалазаде соскочил на берег, чтобы покрепче ее привязать.

— Вы не будете нужны до утра, — сказал он надсмотрщику. — Устрой гребцов поудобнее, но из цепей не выпускай. Соблазн убежать будет слишком велик. — Склонившись, паша за руку вытянул Кат из лодки. — Жаль, что придется пройти пешком, любовь моя, но я не хотел, чтобы в эту ночь из ночей рабы путались у нас под ногами.

— Мой господин Чика забывает, что перед ним не изнеженная восточная красавица. В моей стране женщины не только ходят пешком, но даже и ездят на лошадях. Ведите же меня, мой господин, я иду за вами.

Ступени, вырубленные в скале, уходили вверх, и остров показался Кат просто высоким утесом. Однако на вершине она с изумлением увидела прекрасный ухоженный сад, посередине которого стояла мраморная беседка. Луна светила так ярко, что легко удалось разглядеть и даже определить многие из цветов. Здесь росли бальзамины и розы, бугенвиллеи и лилии, сладкие ночные табаки и калоникционы. Вокруг журчащих фонтанов были посажены сосны и кипарисы вместе с грушевыми и персиковыми деревьями, склонявшими свои ветви под тяжестью спелых плодов.

— Это чудо! — искренне воскликнула Катриона. — Никогда не видела такого великолепного сада.

— Я сам его разбивал, — похвалился визирь. — Подобно моему господину султану, я обучался ремеслу.

Прежде с этой стороны она его не знала. И, взяв свою Инчили за руку, паша повел ее по дорожке, усыпанной белым гравием. Еще немного, и показалась беседка, стоявшая посреди овального пруда, в котором отражался свет неба.

Это строение, возведенное из желтоватого мрамора, имело продолговатые очертания и продолжалось небольшой верандой с колоннами. Пройдя по узкому решетчатому мосту, они оказались перед открытой деревянной дверью, обитой латунными гвоздями. Шагнув внутрь, Кат замерла в изумлении.

Из окон, составлявших всю противоположную стену, открывался вид за пруд и дальше, за сад на море, освещенное луной. Под ногами у Катрионы оказался огромный ковер, сплетенный из нитей красного, зеленого, золотистого цвета и разных оттенков голубого. На стене справа висел шелковый гобелен с изображением роскошного персидского сада. В стене слева была дверь, а рядом с ней — еще один шелковый ковер, запечатлевший пару влюбленных, тоже в цветущем саду. Один угол занимал низкий стол, окруженный подушками. С балок разрисованного потолка свисали золотые и серебряные лампы, и ароматное масло в них наполняло комнату благоуханием.

Но главным предметом обстановки здесь была огромная кровать, поставленная на самой середине и венчавшая крытое ковром возвышение. Она представляла собой квадратный топчан с шелковыми простынями и пуховыми одеялами. Рядом, на том же возвышении, располагались невысокие столики из черного дерева, выложенные пестрой перламутровой мозаикой. На них стояли графины с золотистой жидкостью и чаши с фруктами, маслинами и засахаренным миндалем.

Бесшумно приблизившись сзади, паша обвил Кат рукой, ладонью накрыв ей грудь и потирая сосок большим пальцем.

— Тебе здесь нравится, любимая? — спросил он.