Говорят сталинские наркомы - Георгий Куманёв

— Можете поправить дело? Честный отказ лучше затяжки, — сказал Сталин. У Анцеловича заблестели глаза. Он выпрямился и ответил:

— Все поправим, товарищ Сталин. В течение двух дней пошлем специалистов и вслед за ними начнем направлять квалифицированных рабочих.

— Смотрите! Обманете нас однажды, а себя навечно. И лягушка может утонуть.

— Не подведу.

— Идите, поправляйте дело.

— Слушаюсь! И Анцелович бодрой походкой вышел из комнаты… В этот момент я подумал: «Не знаю, что больше в его поведении: глупости или хитрости».

Сталин посмотрел в сторону Булганина.

— Проследите, чтобы в львиной шкуре не завелась моль.

Он подошел ко мне.

— Так Вы Чадаев?

— Да, я, Иосиф Виссарионович, — робко ответил я.

— Вот что: на Карельском перешейке после ухода финнов остались разрушенные предприятия, склады, жилые дома, а также трофейное имущество. Вы поедете туда с группой работников и возьмете все это на учет. Определите и порядок использования трофейного имущества. Понятно?

— Понятно, — ответил я.

Я в упор смотрел на Сталина. Глаза у него были несколько прищурены и придавали ему ироническое выражение. Мне показалось, что, когда он говорил со мной, в его взгляде, в чертах лица скользила чуть заметная улыбка. Мне показалось также, что Сталин как–то тепло посмотрел на меня и улыбнулся. Я был на седьмом небе. Лицо мое сияло. Я был безгранично счастлив.

— Следует помнить, — сказал Сталин, — что из этой работы мы должны извлечь не только ценность, но, главное, сохранить от расхищения народное добро и разумно использовать его. Помолчав немного, Сталин добавил:

— Надежных людей возьмите с собой. Но мы прежде всего на Вас надеемся. У толковой головы сто рук.

Я понял, что у Сталина сложилось обо мне положительное мнение. В эту минуту мне радостно было ощущать его доверие.

Сталин посмотрел в сторону Молотова. Последний тут же присел к краю стола и стал писать решение Совнаркома об утверждейии Комиссии по учету и определению использования трофейного имущества.

Сталин снова обратил на меня свой взор и сказал:

— Зайдите к Ворошилову и получите от него дополнительные указания.

— Хорошо, — произнес я и что–то еще добавил. Когда сердечно желаешь что–то сказать, обычно говоришь не то, что на уме.

С просиявшим лицом я вышел из комнаты. Во мне появилось даже какое–то чувство полета, словно прирастили крылья. Я был чрезвычайно горд и доволен, что получил задание лично от Сталина. И мной владело только одно желание — как можно лучше выполнить задание. Через минуты три я снова оказался в приемной Сталина, где за письменным столом сидел А. Н. Поскребышев, разбиравший поступившую почту. Закончив рыться в бумагах, он попросил меня рассказать на 5–7 минут свою биографию, потом задал еще несколько вопросов.

В это время в приемную вошли секретарь Кировского обкома партии Канунников и старый большевик, выходец из Кировской области Коковихин. Я с ними был давно знаком.

— Вот видишь, — сказал Поскребышев, — какая собралась гвардия вятичей.

— Да, очень приятная встреча, — проговорил я.

— Он только что, — показывая на меня, заявил Поскребышев, — пришел от товарища Сталина. Видите, какой у него довольный вид.

— Да, — вздохнул я, — впервые посчастливилось мне быть у товарища Сталина и получить от него поручение.

— Расскажите землякам, если не секрет, какое Вам дано задание?

Я кратко изложил суть задания и в заключение заметил, что этот

день навсегда сохранится в моей памяти.

Затем я вернулся к себе в Охотный ряд, где размещалась Комиссия Советского Контроля. Позвонил К. Е. Ворошилову. Получив сообщение из его секретариата, что Климента Ефремовича нет, и он обязательно примет меня на следующий день, остаток времени решил посвятить дневниковой записи в моей «особой» тетради.

Г. А. Куманев: Как произошло Ваше назначение управляющим делами Совнаркома СССР?

Я. Е. Чадаев: Под вечер 2 ноября 1940 г. я только что закончил разбор поступившей за день почты, как вдруг раздался звонок правительственной «вертушки» и знакомый голос И. И. Лапшова — помощника В. М. Молотова — попросил меня немедленно прибыть в Кремль к Вячеславу Михайловичу.

— По какому вопросу? — спросил я. — Может быть, бумаги какие надо прихватить?

— Приходи без бумаг. Видимо, поручение какое–то будет.

Я тут же отправился в Кремль.

— Как Вы отнесетесь, — спросил Молотов, — если мы Вас назначим на должность управляющего делами Совнаркома СССР? Хломов, нынешний управделами не справляется с работой, и мы решили его заменить.

Я встрепенулся. Меня будто по голове ударило.

— Не справлюсь, — сразу же ответил. — Ведь надо помогать Вам во многом, а у меня нет опыта. Для меня дело совсем новое, не справлюсь, — повторил я снова.

— Вы это серьезно? — подойдя ближе ко мне, строго спросил Молотов.

Я промолчал. Молотов продолжал:

— Этому участку большое значение придавал Ленин.

— Это большая честь, конечно, но не знаю… — запнулся я.

Молотов стоял, широко расставив ноги, быстро прервал меня.

— Мы остановились на Вашей кандидатуре потому, что Вас знаем. Знают Вас наркомы и встретят хорошо Ваше назначение. Я не сомневаюсь, что Вы справитесь с этой работой. Ну и поможем Вам, конечно…

Молотов устремил на меня свои усталые карие глаза. Его близкое присутствие буквально гипнотизировало меня, и я уже не мог выговорить слова об отказе.

— Разрешите подумать.

— Ну хорошо, подумайте. Только недолго, один день.

И он пожал мне руку.

Всю ночь я не спал, думал очень много. Мне казалось, что предлагаемая мне новая работа — одна сплошная канцелярщина, в которой утонешь и потеряешься. Но решение надо было принимать. И на следующий день я позвонил Молотову.

— Вячеслав Михайлович, если считаете правильным использование меня на этой работе, — согласен.

— Вот и хорошо, — ответил Молотов.

Это было накануне октябрьских праздников. На дачу я поехал с мыслями о предстоящей новой работе. Вечером встретил прогуливающегося по шоссе своего доброго знакомого Глеба Максимилиановича Кржижановского. Узнав о моем переводе, он заметил:

— Вы, кажется, не совсем довольны.

— Признаюсь, да. Отказывался. Правда, не особенно настойчиво.

— Конечно, — сказал Кржижановский, — это совсем иная работа, чем была до сих пор. Но должен сказать, что она очень и очень ответственная, требует большой внимательности, быстроты и четкости.

— Вы одобряете, что я согласился взяться за эту работу? — с нетерпением задаю ему вопрос.

— Насколько я знаю Вас, выбор сделан правильно.

Мне было приятно услышать эти слова.

Спустя некоторое время состоялось заседание правительства, на котором Молотов объявил о моем назначении на должность управляющего делами Совнаркома СССР. В зале послышалось одобрение, на что и рассчитывал глава правительства.

Ведение протокола заседания и оформление решений СНК СССР было моим первым «боевым крещением». Рубашка повлажнела от пота — так я старался. Молотов еще только успел после заседания чуть перекусить в своей комнате отдыха, как я явился с протокольными решениями Совета Народных Комиссаров. Он озабоченно посмотрел на меня, внимательно прочитал проекты решений.

— Вроде, все правильно, — проговорил он.

Я молча смотрел на него, радостный и взволнованный.

Г. А. Куманев: Что Вам известно, Яков Ермолаевич, о содержании переговоров В. М. Молотова с Гитлером во время поездки наркома иностранных дел СССР в Берлин в ноябре 1940 г.? Как расценивались в Кремле состоявшиеся переговоры и перспективы войны с Германией?

Я. Е. Чадаев: Это довольно широкая тема. Поэтому, отвечая на данный вопрос, я буду в основном опираться на мои записи выступлений Сталина и Молотова на заседании Политбюро с оценкой поездки в Берлин.

Утром 9 ноября 1940 г. мне позвонил Н. А. Булганин и пригласил прибыть вечером на Белорусский вокзал для проводов Молотова, отбывавшего из Москвы. Куда он уезжал во главе советской делегации, я узнал только на вокзале, возле которого стояла масса посольских машин с флажками. Было много провожающих.

В назначенное время от перрона Белорусского вокзала отошел необычный литерный поезд, состоявший из нескольких вагонов западноевропейского образца. В них расположились члены и сотрудники советской правительственной делегации.

Но не успел поезд пройти и десятка метров, как вдруг с резким толчком остановился. Что такое? Через несколько минут опять поехали. И вторично, не дойдя до конца платформы, поезд вновь остановился с еще более резким толчком. Забегали, засуетились железнодорожники, произошла какая–то заминка. Что случилось?