Гоголь в воспоминаниях современников - Сборник Сборник

Так развивался в нем образ мыслей, обнаружившийся перед публикою изданием «Переписки с друзьями», перед друзьями гораздо ранее, до издания первого тома «Мертвых душ».

В статье о сочинениях Жуковского мы говорили об одном из тех людей*, вместе с которыми, отчасти под руководством которых, жил теперь Гоголь. Теоретические основания были одни и те же у них, но результаты, произведенные этою теориею, вовсе не одинаково отразились и на нравственной, и на литературной, и даже на органической жизни Гоголя и его сотоварищей-учителей, потому что его натура была различна от их натур. То, что оставалось спокойным, ничему не мешающим и даже незаметным во внешности у них, стало у него бурным, все одолевающим, неудобным для житейской и литературной деятельности и невыносимым для организма. В этом отношении все другие, кроме Гоголя, были сходны с Жуковским, которого мы и берем для сравнения с Гоголем, ссылаясь на нашу статейку о сочинениях Жуковского, вышедших в нынешнем году.

Умеренность и житейская мудрость — вот отличительные черты натуры Жуковского по вопросу о применении теории к жизни. При таких качествах теория оказывалась содействующею у Жуковского мудрому устроению своей внутренней жизни, мирных отношений к людям, нимало не стесняющею сил и деятельности таланта.

У Гоголя было не то. Многосложен его характер, и до сих пор загадочны многие черты его. Но то очевидно с первого взгляда, что отличительным качеством его натуры была энергия, сила, страсть; это был один из тех энтузиастов от природы, которым нет средины: или дремать, или кипеть жизнью; увлечение радостным чувством жизни или страданием, а если нет ни того, ни другого — тяжелая тоска.

Таким людям не всегда безопасны бывают вещи, которые всем другим легко сходят с рук. Кто из мужчин не волочится, кто из женщин не кокетничает? Но есть натуры, с которыми нельзя шутить любовью: стоит им полюбить, они не отступят и не побоятся ни разрыва прежних отношений, ни потери общественного положения. То же бывает и в отношении идей. Человек «разумной середины» может держаться каких угодно теорий и все-таки проживет свой век мирно и счастливо. Но Гоголь был не таков. С ним нельзя было шутить идеями. Воспитание и общество, случай и друзья поставили его на путь, по которому безопасно шли эти друзья, — что он наделал с собою, став на этот путь, каждый из нас знает.

Но все-таки что же за человек был он в последнее время своей жизни? Чему верил он, это мы знаем; но чего теперь хотел он в жизни для тех меньших братий своих, которых так благородно защищал прежде? Этого мы до сих пор не знаем положительно. Ужели он в самом деле думал, что «Переписка с друзьями» заменит Акакию Акакиевичу шинель? Или «Переписка» эта была у него только средством внушить тем, которые не знали того прежде, что Акакий Акакиевич, которому нужна шинель, есть брат их? Положительных свидетельств тут нет. Каждый решит это по своему мнению о людях. Нам кажется, что человек, так сильно любивший правду и ненавидевший беззаконие, как автор «Шинели» и «Ревизора», неспособен был никогда, ни при каких теоретических убеждениях окаменеть сердцем для страданий своих ближних. Мы привели выше некоторые факты, кажущиеся нам доказательствами того. Но кто поручится за человека, живущего в нашем обществе? Кто поручится, что самое горячее сердце не остынет, самое благородное не испортится? Мы имеем сильную вероятность думать, что Гоголь 1850 года заслуживал такого же уважения, как и Гоголь 1835 года; но положительно мы знаем только то, что во всяком случае он заслуживал глубокого скорбного сочувствия…

Да, как бы то ни было, а великого ума и высокой натуры человек был тот, кто первый представил нас нам в настоящем нашем виде, кто первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими. И что бы напоследок ни сделала из этого [великого] человека жизнь, не он был виноват в том. И если чем смутил нас он, все это миновалось, а бессмертны остаются заслуги его.

Комментарии

Воспоминания современников о Гоголе в большинстве своем разбросаны по различным дореволюционным журналам и газетам и малодоступны для широкого читателя. Неоднократно переиздавались общеизвестные воспоминания — И. С. Тургенева, П. В. Анненкова, С. Т. Аксакова. Из других материалов перепечатывались в разное время лишь незначительные отрывки (например, в сб. «Гоголь в рассказах современников», под ред. Вл. Львова, М. 1909, и книге, сост. В. В. Каллашом «Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников и переписке», вышедшей двумя изданиями: М. 1909 и М. 1924). Свидетельства современников были широко использованы в известных книгах В. В. Гиппиуса («Н. В. Гоголь в письмах и воспоминаниях», М. 1931) и В. В. Вересаева («Гоголь в жизни», М. — Л. 1933). Однако «монтажный» принцип, положенный в основу этих изданий, лишал читателя возможности цельного восприятия мемуарных документов. Отрывки из них играли здесь лишь чисто иллюстративную роль в освещении того или иного периода биографии Гоголя. Что касается книги Вересаева, то ее порочность определялась прежде всего совершенно некритическим отношением составителя к мемуарным источникам. В. В. Вересаев воспроизводил без каких бы то ни было комментариев противоречивые, а порой и взаимно исключающие друг друга свидетельства.

Настоящее издание является наиболее полным, хотя далеко не исчерпывающим, сводом мемуарных материалов о Гоголе. В отборе этих материалов мы руководствовались желанием дать советскому читателю лишь самое ценное и важное, что помогло бы воссоздать живой облик великого русского писателя. В книгу не включены воспоминания, содержание которых основано на малозначительных или сомнительной достоверности фактах (И. Г. Кулжинского, В. Н. Репниной, А. С. Стурдзы, И. Ф. Золотарева и др.). Некоторые мемуары (С. В. Скалон, И. К. Айвазовского, К. С. Аксакова, Д. К. Малиновского и др.), не вошедшие по тем или иным причинам в книгу, но содержащие интересные свидетельства о Гоголе, используются в комментариях.

Ряд воспоминаний воспроизводится нами с сокращениями, главным образом за счет мест, не имеющих мемуарного значения или содержащих явные ошибки, грубо фальсифицирующие образ Гоголя. Из общих воспоминаний В. А. Соллогуба, И. И. Панаева, В. В. Стасова, Ф. И. Буслаева и др. даются отрывки, имеющие непосредственное отношение к теме книги.

Воспоминания расположены в книге в хронологическом порядке — в соответствии с этапами биографии Гоголя.

Тексты воспоминаний воспроизводятся по первопечатным или последним прижизненным изданиям. Мемуары С. Т. Аксакова, издававшиеся весьма неисправно, со множеством ошибок, сверены с рукописью.

Комментарии преследуют цель: дать читателю краткую характеристику личности мемуариста, раскрыть фактическую историю публикуемого материала, расшифровать содержащиеся в нем намеки, исправить ошибки и пр. Некоторые объяснения, дающиеся в тексте, заключены в угловые скобки (например, инициалы, расшифрованные нами фамилии, окончания сокращенно обозначенных слов, и т. д.). Все подстрочные примечания, за исключением переводов иностранных слов и выражений, принадлежат авторам воспоминаний.

В конце книги приложен аннотированный алфавитный указатель упоминаемых мемуаристами имен.

Тимофей Григорьевич Пащенко вместе со своим братом Иваном Григорьевичем были младшими соучениками Гоголя в Нежинской «Гимназии высших наук», которую они закончили в 1830 г.

Настоящие воспоминания были записаны со слов Т. Г. Пащенко литератором Виталием Пашковым и с подзаголовком: «Рассказ современника и соученика Гоголя» опубликованы в петербургской газете «Берег» от 18 декабря 1880 г., № 268, откуда мы и воспроизводим их с некоторыми сокращениями.

1 (Стр. 41) Нежинская «Гимназия высших наук» была рассчитана на девятилетний курс обучения. В ней было три отделения: низшее, среднее и высшее — по три класса в каждом. При гимназии существовал интернат. Помещения, в которых размещались ученики-пансионеры, назывались «музеями».

2 (Стр. 41) Егор Иванович Зельднер служил в Нежинской гимназии надзирателем и преподавателем немецкого языка в 1820–1829 гг. Отец Гоголя в 1821 г. привез сына в Нежин и поручил Зельднеру присматривать за мальчиком и сообщать о состоянии его здоровья, об успехах в гимназии и пр. Услуги Зельднера оплачивались щедрыми дарами, присылаемыми из гоголевского имения. Система воспитания, которой придерживался Зельднер, раскрывается одной характерной его фразой в письме к Василию Афанасьевичу Гоголю: «Без маленьких благородных наказаний не воспитывается ни один молодой человек» (П. Е. Щеголев, «Детство Н. В. Гоголя» — в кн. «Исторические этюды», изд. «Прометей», изд. 2-е, стр. 89. Здесь впервые опубликован ряд писем Зельднера к В. А. Гоголю). Ограниченный и чванливый Зельднер не пользовался никаким авторитетом у воспитанников гимназии. Его терпеть не мог и Гоголь.