Одна судьба на двоих - Ольга Покровская

– Из Владивостока, – отозвалась я.

– Врёт она, – тут же вклинился Славка. – Не из Владика, а из поселка поблизости – типа нашего.

– Нет, я правда жила в детстве во Владивостоке, а потом уже в поселке, – возразила я.

Я совершенно не собиралась кичиться тем, что родилась в большом городе, просто хотела внести ясность. Но восприняли это почему-то в штыки.

– Типа такая крутая, да? – поддела меня девчонка с подведёнными глазами. – Тяжело тебе, наверно, тут, в деревне.

– Нормально… – протянула я.

– Да она чокнутая, – заявил Славка. – Ни с кем не разговаривает, всего шугается. Ходит на пустырь и сидит там с собаками, прикиньте?

Понятия не имею, откуда он узнал об этом. То ли проследил за мной, то ли Виталик поделился с ним своими наблюдениями. Так или иначе, моя тайна оказалась раскрытой.

– На пустырь? – скривилась девчонка с голубой подводкой. – С собаками? Они же дикие…

– Да она сама дикая, не видишь, что ли, – хохотнул Славка.

– Точно! Маугли! – подхватил заросший парень.

Все загоготали. Я поняла, что не хочу больше стоять и слушать всё это. Наверное, ещё можно было как-то исправить ситуацию, наладить контакт. К примеру, отшутиться или поставить глупого Славку на место. Но я просто толкнула стоявшего ближе всего ко мне парня ладонями в грудь, буркнула: «Отвали!» – и, пробившись через толпу одноклассников, вышла из класса.

Эта первая школьная перемена стала буквально эпиграфом ко всем моим последующим отношениям с одноклассниками. Если дома, в своей привычной школе, я была человеком, на которого просто не обращали внимания, то здесь вышло так, что я сразу же стала мишенью для насмешек всего класса. Стоило мне войти в кабинет, как кто-нибудь обязательно отвешивал реплику:

– О, вот и наша лесная фея явилась!

Если я становилась с кем-то рядом, этот человек, сморщив нос, отпрыгивал от меня:

– Фу, от тебя псиной несёт.

И всякий раз в такие моменты я замечала, как Славка мстительно ухмылялся.

Я пыталась не обращать внимания на насмешки, надеясь, что отсутствие реакции им надоест. Но, как назло, в школе царила смертная скука, и, похоже, я была единственным развлечением.

Моей настоящей отдушиной по-прежнему оставались собаки. Я старалась наведываться на пустырь каждый день, ближе к вечеру. Псы радостно встречали меня, наскакивали, каждый норовил потереться, подставить голову под мою ласкающую руку. Вожак, как и раньше, смотрел на меня как-то вскользь. Видно, ему, властелину стаи, негоже было открыто проявлять своё расположение ко мне. Однако теперь мне была открыта дорога в лес. Покормив собак, я частенько направлялась через пустырь туда, и тогда вожак поднимался и следовал за мной.

Я даже дала ему имя, назвала его Ветер. Мне тогда казалось, что ветер – это воплощение всего, чего я была лишена – силы, свободы, возможности легко перемещаться в пространстве. Именно это имя я и дала своему единственному другу. Ветер…

Когда я заходила в лес, Ветер, до этого трусивший у меня за спиной, вырывался вперёд и начинал идти рядом, опережая меня разве что на полкорпуса.

То ли от регулярного питания, то ли просто от незнакомого ему до сих пор человеческого внимания и участия, шерсть его стала как будто гуще, ярче, налилась блеском. И когда он выступал вот так, чуть впереди, выглядел даже красивым, несмотря на разбойничью морду и отсутствующий глаз.

Именно в лесу я научилась видеть его горделивую природную грацию. В посёлке, на загаженном пустыре, он и в самом деле казался ободранным бродягой, но здесь, в царстве природы, в нём проступала сила и грация прирождённого хищника, лидера, воина. И когда Ветер, статный, широкогрудый, большелапый, шёл по лесной тропинке или останавливался, настороженно подняв уши, или пригибался к земле, выслеживая добычу, я невольно замирала, заворожённая его мощной красотой.

Лес здесь был не такой, как дома: всё было чужим и неизведанным, и всякий раз, когда я шла сюда, у меня замирало сердце и по спине пробегал холодок.

Однако мой Ветер, казалось, взял на себя обязанности Гриши, сам определил себя на роль моего сопровождающего и защитника. Как-то раз, помню, я забралась в незнакомую мне до сих пор чащу. Стояла уже осень. Всю неделю до этого лили дожди, но сейчас вышло солнце, и весь лес засверкал под его ласковыми, но уже прохладными лучами яркими красками. Зазолотились прозрачные берёзы, вспыхнули рыжим огнем осины, заискрились непросохшие дождевые капли на тёмных тяжёлых лапах елей.

Тропинка, по которой мы шли с Ветром, свернула в сторону, я сошла с неё и побрела по раскисшему ковру из листьев, радуясь про себя, что, уходя из дома, отыскала в привезённой из Владивостока сумке старенькие резиновые сапоги.

Я полной грудью вдыхала особенный осенний лесной воздух. Пахло хвоей и прелью, смолой и недавним дождём. Я бездумно брела вперёд, когда вдруг услышала, что Ветер низко зарычал. Обернувшись, я увидела, что он остановился, ощетинился и припал к земле, глядя куда-то вперёд. Я проследила за его взглядом, на секунду испугавшись, что мы забрели в логовище опасных лесных животных, однако ничего странного не заметила.

– Ну что там? Что ты там увидел? – ласково спросила я и потянулась приобнять пса за шею.

Только наедине он позволял мне эту ласку. Если же поблизости была стая, Ветер дергал в сторону крупной серой головой и отходил от меня со скучающим видом.

– Всё хорошо, – сказала я. – Там никого нет, видишь?

И шагнула вперед, как бы желая приободрить моего серого спутника, показать ему, что бояться нечего. В эту секунду Ветер вдруг метнулся вперёд и ухватил меня зубами за подол куртки. И в ту же секунду я почувствовала, как кочка, на которую я наступила, подалась вниз под ногой и, хлюпнув, провалилась. Пес рванул меня назад, и я, не удержав равновесия, с размаху плюхнулась на землю. Сидела, моргала глазами и пыталась прийти в себя. Значит, впереди было болото. Оно, наверное, пересохло за лето, но сейчас, от долгих дождей, снова раскисло, приготовило неосведомленному путнику свою затягивающую ловушку.

Меня буквально парализовало ужасом, когда я вдруг осознала, что чудом избежала мучительной смерти. Я бы увязла здесь, трясина медленно затянула бы меня в свои удушающие холодные объятия, сдавив грудь, не позволив вырваться.

– Спасибо, – едва слышно прошептала я псу.

Тот подошёл ближе и положил голову мне на плечо. Я прижалась к его горячему, покрытому серой шерстью телу и внезапно почувствовала, как под веками вскипают слезы. Кажется, это было впервые с тех пор, как я переехала к тёте Инге.

– Ветер… Ветер, ты знаешь, скоро приедет Гриша, – шептала я ему, и мне становилось легче от того, как убедительно звучали эти слова, произнесённые вслух. – Он тебе понравится, правда. Вы с ним подружитесь. Он очень хороший, Ветер. Он обязательно приедет…

Пес слушал меня, склонив голову набок, а затем подался вперёд и горячим языком слизал слезу с моей щеки. Я обняла его, припав лицом к его шее. Пахло от него не псиной, а лесом – хвоей, землёй, травой. Моя рука, обхватывавшая его широкую мощную грудь, казалась на её фоне совсем хрупкой, маленькой. Сам же Ветер рядом со мной выглядел настоящим волком-великаном. Я прижималась к нему и неожиданно почувствовала, что он понимает меня, жалеет, словно бы даёт безмолвное обещание любить и защищать. Должно быть, у него тоже никого не было в этом мире, и мы, две заброшенные души, потянулись друг к другу со всей силой нашей нерастраченной нежности.

Так мы и сидели с ним, привалившись друг к другу, и весь лес словно замер, укрывая нас своим зелёным куполом.

В конце сентября Виталику пришла повестка в армию. Инга принялась рыдать, причитать и проклинать горькую судьбу.

– Сына у меня забирают, – жаловалась она приятелям, опорожнив очередную бутылку. – Что ж за жизнь-то такая, проклятая? Девку эту мне на голову навязала, а сыночка отнимает…

Этой навязанной девкой, конечно же, была я. Друзья Инги вяло поддакивали, сочувствуя. Сам же Виталик, впрочем, воспринял новость едва ли не с радостью.

– А чё, – возражал он матери. – Я ж мужик, не какой-то там интеллигент вшивый. Отслужу как все. Нормально всё…

Я, впрочем, по каким-то обрывкам разговоров и ходившим по посёлку слухам подозревала, что Виталькиными темными делами заинтересовались в полиции, и армия стала для него возможностью исчезнуть ненадолго легально – до тех пор, пока всё не уляжется. Я, честно говоря, была несказанно рада этому обстоятельству. С виду Виталик вроде бы относился ко мне лучше, чем другие члены семьи. Не считая, конечно, маленького Ваньки, который едва ли не сразу избрал меня в наперсницы и порой даже прибегал ко мне ночами, если ему снился страшный сон. Тогда он забирался ко мне под бок и беспокойно крутился на постели до самого утра.

Уехать Виталик должен был через неделю. Тётя Инга, несмотря на скупость, была большой блюстительницей традиций и требовала, чтобы всё было «как у людей», а потому последние дни вовсю готовилась к проводам. Поминутно посылала меня добежать до стекляшки, принести ещё картошки, майонеза, консервов, квашеной капусты. Из всего этого мне же потом поручалось стругать немыслимые горы салатов. Сама Инга рьяно паковала в походный рюкзак блоки сигарет, запасы носков, какие-то майки, трусы, шариковые ручки. Зачем могли понадобиться ручки Виталику, который за всё время, что я провела в этом доме, ни разу не был замечен что-то пишущим, я не знала. Вероятно, тетка считала, что это побудит его почаще посылать ей письма.