Компонент - Али Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господи, – сказала Мартина Инглз у меня на экране. – Да это же кроншнеп!
– Глаза у нее были, как черные огоньки, – сказала я. – Потом она как бы с трудом поднялась и забила крыльями, их размах был великоват для этой комнаты, и она зацепила абажур, тот закачался, и птица как бы подпрыгнула в воздухе и пристроилась на плече у девочки, которое та сама ей подставила и повернулась ко мне.
«Так можно мне их взять или нет?» – сказала она. «А у меня есть выбор? – сказала я. – А твои где?» – «На ногах одного хлыстуна, который их с меня стянул». – «Когда?» – сказала я. «Когда у нас был чес», – сказала она. «Ты играешь в группе?» – сказала я. В смысле, она казалась слишком молодой, чтобы заниматься чесом с группой. Но она кивнула.
«Я была в Братстве ремесленной компании», – сказала она.
Я порылась в памяти, но не, я никогда о них не слышала.
«Что они поют?» – сказала я.
«Все, что нравится. Я больше не с ними, – сказала она. – Они меня бортанули. Ничего страшного, инструменты при мне, теперь странствую».
Что-то типа групи[16]? Слишком уж юная для бездомной наркоманки.
«Если, к примеру, гвозди, – продолжала она, – шипы или украшения всякие – я та, кто вам нужен. Что тут починить? Не считая этой бедной собачки, которую вы сломали. У нее трещина внутри – вам и чинить, а я не могу, но зато обменяю домашнюю утварь, требующую починки, на ночлег под крышей, у меня сносные руки: котлы, замки, решетки, чайники, подсвечники, дверные петли – всю жизнь прослужат, зуб даю, у меня ножи хорошо получаются, многих с моим ножом и похоронили, чтоб в следующей жизни пользовались».
Она была под кайфом, под какой-то наркотой. Ну, или научилась такому синтаксису по старому сериалу «Полдарк»[17].
Но упоминание ножа…
«Как тебя зовут?» – сказала я. «Я воздержусь, если вы не против, – сказала она. – Лучше не надо». Она подняла руку, взъерошив при этом птицу, вздернула руку вверх и двинула головой так, будто придушила саму себя удавкой, сломав при этом шею.
«Господи, – сказала я. – Не делай так».
«Так я могу взять ботинки или нет?» – сказала она.
Она ухитрилась всунуть ноги в мои отличные ботинки и теперь восхищалась молнией на одном из них.
Я сказала, что она может взять ботинки при условии, если расскажет, кто ее родители, где они живут и как я могу их найти, чтобы сообщить, что с ней все в порядке, и вкратце о том, как она поживает.
Она пообещала все рассказать, если я поклянусь дать этой собаке то, что ей причитается. Я пообещала. Я сказала, что она проницательна и совершенно права: я не давала собаке того, в чем она реально нуждалась помимо пищи и воды. Девочка кивнула, и птица, сидевшая у нее на шее, сверкнула мне своим загнутым вниз клювом, пересекавшим плечи и грудную клетку девушки, точно праздничная лента или стоп-линия, за которую никто не смеет заступать.
Девушка опустилась на ковер, птица при этом на мгновение вспорхнула и снова уселась ей на плечо.
Затем девушка пожелала мне удачи в поисках ее родителей, поскольку они давно уже умерли, а рассказ о ее жизни сводился к тому, что она умела управляться с лошадьми. Она сказала, что ее выгнали из дома за прелюбодеяние. Затем ее прорвало, и она поведала длинную запутанную историю о святом человеке, с которым связалась (по имени Лой? или, может, Ллойд?). Видимо, он работал там же, где и она, и однажды его вызвали подковать лошадь с больной ногой, которая никого к себе не подпускала, брыкалась-лягалась и уже троих отправила в нокаут. В общем, этот святой человек взял остро заточенный нож и отпилил лошади больную ногу целиком, а лошадь преспокойно стояла на трех оставшихся и наблюдала, как святой человек подковал копыто отрезанной ноги, а затем приставил ее обратно к лошадиному туловищу и прочно припаял расплавленным железом.
«Ох уж этот Ллойд, самого черта за нос ухватил, – сказала девушка. – Может держать его на большом-пребольшом расстоянии, сжимая в своих клещах»,
и птица у нее на шее раскрыла и снова закрыла клюв, словно наглядно это демонстрируя.
Девушка рассказала мне все это с такой убедительностью, какой я не ожидала или, наверное, могла бы ожидать только от человека, обдолбанного чем-то вусмерть.
«Мы договаривались, – сказала я, – что ты сообщишь мне, где твои родители, и поделишься рассказом о своей жизни, а ты вместо этого несешь какую-то ахинею».
«Если я говорю, что это рассказ о моей жизни, – сказала она, – кто вы такая, чтобы это отрицать? Хотите мне помочь? Подарите ботинки. Дайте мне отдохнуть где-нибудь в темноте, блин».
«Можешь оставаться здесь сколько угодно», – сказала я.
«Я останусь сколько мне нужно».
«Может, помыться хочешь?» – сказала я.
Она спросила, какой сейчас месяц, и, когда я сказала, что апрель, она сказала: нет, она же мылась в мае. Короче, я принесла ей одеяло, отвела ее вниз и видела, как она укрылась им на диване. Она наконец улеглась. Птица пристроилась у нее на груди, повернув голову назад и снова засунув внутрь себя клюв. Отцовская собака тоже спустилась и легла на полу рядом с диваном, словно была с ними, а не со мной.
Я села в другом конце комнаты и подождала, пока гостья заснет. После этого зашла в интернет и набрала: «музыка братство ремесленной компании». Но это ничего не дало: лишь какая-то информация об олдовой группе 70-х, победившей на Евровидении, и об американском пиве под названием «Братство». Потом я решила проверить, нет ли в интернете каких-нибудь фотографий пропавших людей, похожих на нее.
Пониже шеи у нее на коже был дефект – отталкивающий зигзагообразный шрам на ключице, типа инфицированного ожога.
Птица с повернутой назад головой открыла один черный глаз. У девушки один глаз тоже был открыт и к тому же устремлен на меня.
«Что у тебя с ключицей?» – спросила я.
«Это для красоты, – сказала она. – Когда заживет, будет четкая линия».
Бред какой-то. Может, дело не в наркотиках? Может, это интоксикация от сильного ожога?
«У меня в туалете “савлон” есть», – сказала я.
«Савл он, – сказала она. – Я тоже умею лечить, меня научили. Могу исцелить дамочку охлаждающей водицей и кривоногого ребенка ею же, а раскаленное железо хорошо помогает при любых ранах, особенно при воспалении пасти у лошади, если у вас есть лошадь с воспаленной пастью».
Я покачала головой.
«Нет у меня лошади», – сказала я.
Она закрыла глаза.
«Жалко», – сказала она.
Птица у нее на груди, укрытой одеялом, тоже закрыла свой глаз.
Теперь я тоже закрыла глаза на экране перед Мартиной Инглз, словно произнесла слово «конец».
Я сосчитала до пяти.
И снова открыла глаза.
Мартина Инглз сидела в пустом пространстве, глядя в свой экран с моим изображением на нем и широко, как ребенок, распахнув глаза.
– И все. Вот
