Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помолимся, — вдруг согласился Колонелло, — помолимся за избавление души моей от тесных границ этой республики порока и зла. А мое избавление принесет твоей Церкви неисчислимые радости и богатства.
У иезуита открылся рот и расширились до пределов глаза. Он, видимо, хотел уличить Колонелло в непотребном погребении купца. Застращать и поживиться.
Но худой и тощий брат Витолино не ждал услышать от ужасного грешника о великой поживе для всей Церкви!
Глава 6
Когда специальный посланник Императрицы покидал избенку ссыльного майора, то после прощальных слов коротко сообщил о воровском намерении пошарпать у ссыльного майора. Сообщил, будто о чем обыденном, как нечто обыденное, передал в руки Артема Владимирыча два письма, сел на коня и ускакал в сопровождении казачьей свиты.
Артем Владимирыч разобрал в тусклом свете коптилки, что первое письмо было от отца — мать грамоте не умела, только цифирью знатно ворочала. А вот второе, долгожданное письмо — было от Лизы Трубецкой, нареченной и любимой.
Разворачивая письмо от Лизоньки, князь забыл про все, что его окружало. Сие письмо было первым от нареченной, пока он, князь, находился в ссылке. Оттого дрожали руки, и некогда было снять нагар с дымящего фитиля.
Конверт был плотно упакован. Артем Владимирыч, шипя бешеные словеса про малохозного Егера, искал по избе ножницы.
При тех поисках — малость остыл и начал думать. Например, о том, что намерился держать совет с Егером. Ежели б неделю назад ему передали навет о разбойниках, ни на миг не супротивился бы князь желанию размять кости в жуткой ночной резне. Но ныне, когда самой Императрицей доверено ему важное дело, бесчестно было бы отдать живот за десяток грязных шишиг.
Да, надобно собрать шаболье и уходить. Может, сегодня воры начнут потеху. Первый петух вот-вот прохрипит за полночь. Вдруг ноне ждать топоров и ножей?
Ножницы сыскались подсунутыми под матицу. Артем Владимирыч только надрезал жесткий конверт письма, как сенная дверь скрипнула. Шарясь без света, в избу мягко ступил огромный Егер.
— Что во дворах? — ровно спросил Егера князь Артем, убирая оба письма во внутренний карман мундира. — Гербертов сейчас намекнул мне о воровской шатии, намеренной нас пошарпать.
— Тихо во дворах, барин, — ответствовал Егер. — Я тоже сегодня о том воровском расчете оповещен. Но, вижу по лицу, ты, барин, ретираду готовишь?
— Ну ты, бесовран! А хоть бы ретираду! Риску раньше желал, теперь не желаю. Большое дело под ножи варнаков класть не намерен! И тебе потехи не дозволяю! Бери короб, укладывай!
Князь говорил зло и повысил голос от прилива крови. Оттого не услышал, кто вошел следом за слугой.
— Поспешать бы не надобно, княже, — раздался из-за спины Егера старческий говорок. — Нам тебе подсобить велено. Так мы подсобим. У люда нашего есть свой спрос к тем ворам, коих ты в гости ждешь.
Артем Владимирыч вытянул выше фитиль коптилки на земляном масле. Желтый свет осветил углы, дверь и говорящего возле двери. То был староста «деревянного конца».
— Здравствуй, Никодим, — в голос сказал князь. Таиться голосом застыдился, хотя воры могли подсунуть слухача прямо к позадкам избы.
Староста древоделов достойно поклонился старинным поясным манером.
— Никодим, — сказал ему князь Артем, — дело зреет убойное. Отсель резону не вижу мастеровым в крови руки мочить. Пока еще воло- детелем здесь Мятлев, Губернаторовы послухи ему о том донесут и вас как бунтовщиков возьмут в железо. За нарушение указа о безоружии простолюдинов. Не голой же рукой ты собрался воров гонять?
Егер прокашлялся:
— Стало быть, батюшка барин, Никодим не от себя пришел. Выборный он к твоей милости от ковалей, древоделов и торгашей. Им всем спокой надобен, а не топорники в ограде.
— Так, — подтвердил староста Никодим, — выбран я послом к твоей милости от городового общества. Видишь ли, княже, еще до тебя, пять годков назад, так же с обозом, прошли в город воры Митьки Приобского. Нас Губернаторова стража насчет топоров стреножила, а сама по кураям разбежалась. Воры взяли посады на поток, пожгли их и рвались в кремлину. Насилу толстобрюхие тогда пушками отбились. Мы же горя поймали до хлебала. Теперь общество решило того не допустить. На сходе народ наш выбрал тебя воеводой. Верховникам же того не доложили. Им недосуг до народной крови, они в Россию отбывать наладились.
Артем Владимирыч с тех слов опустился на табурет. Как же так? Кто мог язык распустить о его, князевом, возвышении из ссыльных до Императрицей поименованного генерала? Губернатор Мятлев о том один догадывался, но не знал! Ежели он сболтнул, ох и боек губернатор! Скотина! Народ против воров подзужил. И князя к народу хитро пристроил. Мало того, сквозь пальцы посмотрел на давно запретное русское вечевое право народа избирать непременно князя воеводой над ополчением.
Ловок Мятлев! Ибо, порезав и поковав воров, князь Гарусов тут же попадает в разряд людей вне закона. Что с того, что от воров отбивался! Сам на сам с ними хоть годами воюй! Но народ в то дело не влеки! Это же бунт!
— Бунт, значит, спроворили? — горько брякнул князь Артем. — И меня, значит, в заводчики записали? На виселицу меня, значит, готовите? Это кто же такой мудрый так порешил?
— Не кипи душой, княже! — спокойно молвил Никодим. — Тебя никто и не просит на белом коне вострой сабелькой махать. Всего-то от тебя требуется милость. Головой кивни, что согласен. А мы далее сами пойдем с Божьей помощью.
Егер зло хохотнул в кулак. Князь Артем встал с табурета.
— Это ты к чему гнешь, староста? К тому, что я согласие дам на резню, а сам, как наш губернатор, в кусты залягу?
— Заляжешь, княже, — елейно молвил Никодим. — Тебя ныне беречь требуется почище того губернатора. Нам то ведомо. Да ты за совесть свою не майся. Отмолена твоя совесть. И началие твое над нами отмолено.
Князь Артем ругнулся татарским черным словом.
— И я тоже так говорю, — быстро ответил староста. Но немедля притом перекрестился. Больно уёмист был матерный заряд. Противобожен. — Ты ведь, княже, в заблуду введен незнаемым лицом. Тебе, поди, сказано, что воров всего два десятка с обозом просочилось?
— Оно так! — встрял Егер. — Так было сказано. Я свидетельствую! А что, воров поболее?
— Две сотни нами насчитано к нонешней вечерне. Сотня в городе по затынкам набата ждет,
