Смерть на мосту - Тэйлор Адамс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то утро Лена спала до десяти. Ее разбудил телефонный звонок от матери, которая давилась слезами. С ней связались из полиции штата Монтана.
Лена никому не сказала, что ночному СМС-сообщению сестры она значения не придала. Она сказала, что увидела его не сразу.
И это не имело значения – когда Лена его получила, Кэмбри уже была мертва больше суток. Она набрала сообщение за несколько минут до смерти и попыталась отправить его с моста Хэйрпин, где нет связи. Мертвая зона. СМС было в папке «Исходящие» и отправилось гораздо позднее, когда врачи уже везли ее тело. Маленькая дерьмовая раскладушка «Нокиа» с почти разряженным аккумулятором лежала в пропитанном кровью кармане, прижималась к холодному бедру и поймала сигнал от первой вышки в 1:48, отправленное письмо было словно послание из могилы.
И его не восприняли всерьез.
Хоть от полученного СМС Лене было не по себе, она была рада, что сестра, которой никто никогда не был нужен, ей написала. Это немного уменьшило ее душевную боль – что Лена все-таки что-то для нее значила, раз удостоилась последнего послания. Даже такого странного и подозрительного.
В особенности странным и подозрительным было последнее предложение: «Но ты, капрал Райсевик, надеюсь, сможешь».
Какого черта?
Что это означало?
Никто не знал, что это значит. Зачем в предсмертной записке упоминать случайного прохожего, который остановил твою машину за час до суицида? Почему не написать семье, оплакивающим ее родственникам, что сейчас в ужасе? Почему она ничего не объяснила? Совсем ничего. На поминальной службе родители стоически улыбались и держались как могли, но, по ощущениям Лены, Кэмбри отправила ей личное оскорбление. Напоследок показала ей средний палец.
О тайнах, связанных со смертью сестры, надо забыть. Кэмбри требовалось сказать только одно, и Лена хотела услышать только одну фразу: «Я тебя люблю…»
Ее мысли прервал металлический щелчок.
Это хлопнула дверца машины.
Райсевик возвращался. Наконец. Теперь он казался другим – натянул улыбку до ушей, словно маску.
– Прости, что так долго.
– Ничего страшного, – она вытерла слезу.
– Эта рация напоминает мне мою жену, – сказал он, выдавив из себя смешок. – Не умолкает целый день. Ни на час ее не заткнуть! Боже, я и во сне ее слышу, только теперь у меня бессонница.
Его губы снова растянулись в улыбке, и он стал напоминать морского черта. Напряжение, которое нарастало в течение последних нескольких минут, полностью испарилось, и Райсевик снова превратился в дружелюбного, сочувствующего (хотя и психически нездорового) человека, которого Лена впервые увидела перед кафе «Магма-Спрингс».
– С кем ты разговаривал?
________________
В девятнадцати милях от них мужчина, скрываемый темнотой, еще с минуту держал рацию в руке, потом с щелчком поставил ее на место. Рядом лежала написанная от руки записка:
«Лена Нгуен. Мост Хэйрпин».
На секунду он задумался, потом дописал:
«Не вооружена».
________________
– С диспетчером, – сразу же ответил Райсевик. – Пожарные, первая группа, передали, что поменялось направление ветра. Теперь огонь из Бриггс-Дэниелса идет сюда, нужно эвакуировать всех южнее автострады I-90. Думаю, на сегодня хватит. Я ответил на все твои вопросы?
– Почти.
Он остановился от нее в шести футах, развел руками и показательно пожал плечами. Мускулы перекатывались под рукавами песочно-коричневого цвета.
– Лена, имеешь что-то против полицейских?
– Не поняла?
– Не любишь полицейских? Меня лично? – он похлопал себя по бочкообразной груди, при этом прозвучал странный звук, словно грудь у него была из вольфрама. От его улыбки у нее по коже побежали мурашки. – Я из хороших парней.
– Не сомневаюсь.
– Нелюбовь к полицейским – фишка зумеров?
– Я с уважением отношусь к полицейским, Рай.
– Уверена?
– Мой дядя служил патрульным в полиции штата Орегон. – Лена смотрела Райсевику прямо в глаза. – Он был самым добрым и самым порядочным из всех, кого я когда-либо встречала. И я помню истории о том, как часто водители, проезжая по шоссе, показывали ему средний палец. Они воспринимали его как бойца штурмового отряда, а не как человека. И таких много. Отрешенных. Подозрительных. Но я на самом деле считаю, что служба в правоохранительных органах – это самая сложная работа в мире.
Он улыбнулся. Робко и застенчиво.
– Спасибо…
– Но вот касаемо тебя, Рай, у меня есть вопросы.
Улыбка с его лица исчезла.
Что-то в этих улыбках, которые то появлялись, то исчезали, напомнило Лене о коллекции кукол Барби, которая была у Кэмбри в детстве. Вместо того чтобы с ними играть, Кэмбри натирала их лица перекисью водорода. Краска сползала и превращалась в серую массу. После этого сестра усаживала этих кукол у себя на полках, они напоминали безликих маленьких манекенов в магазине. Зрелище было жуткое. Лена не понимала, почему сестра так делала.
Райсевик снова улыбнулся, словно ему подсказал суфлер.
– Если тебе нужно поговорить с кем-то еще из моего отдела или если ты мне не доверяешь, Лена, то тут никаких проблем. Это твое право. Ты потеряла близкого человека. Твоя сестра была душевнобольной, – он специально подчеркнул слово «душевнобольной» и внимательно следил за ее реакцией, глядя в глаза. – Она жутко страдала. Об этих страданиях она никому никогда не говорила. И решив умереть, она сделала неудачный выбор.
На приманку Лена не клюнула.
«Он подлизывается. Хочет посыпать соль на рану».
Она хотела с Райсевиком встретиться взглядом, но видела только черные стекла солнцезащитных очков. На нее словно смотрел робот.
– Мы не закончили наш разговор – то, о чем говорили раньше. Значит, ты остановил ее в восемь часов?
– Да.
– Но ты не просил ее сесть к тебе в машину?
– Нет.
– Хочешь сказать, что она никогда не сидела в салоне твоей машины?
Ответом ей была та же мягкая улыбка до ушей.
– Все так.
Лена оглянулась через левое плечо и удостоверилась, что кассетный магнитофон продолжает все записывать. Этот вооруженный полицейский постоянно оставался у нее на виду, причем она повернулась так, чтобы находиться от него под углом девяносто градусов – для лучшей подвижности.
Он ждал.
Лена решила, что пришло время нажать на спусковой крючок. Да, момент был подходящий. Любезности
