Вилы - Алексей Иванов

Невеста сидела, опустив глаза. С какой стороны ни глянь, жених уже был женат. У казака Емельяна была супруга Софья, у царя Петра Фёдорыча – супруга Екатерина. Но Пугачёв объявил, что десять лет живёт с Катеринкой порознь, а по-божески хватает и семи годов, чтобы считаться разведённым. И потом произвёл сестру Устиньи и её подружек во фрейлины и статс-дамы.

Емельян Пугачёв не был подлецом. Он взял от Устиньи то, что ему навязали, но ничего лишнего. Отношения Емельяна с Устиньей, похоже, сложились отчуждённо-сдержанные. Когда в марте Пугачёв ушёл из Яицкого городка отражать атаку князя Голицына, Устинья осталась в отцовском доме. Больше она не увидит супруга: её арестуют в апреле, когда Емельян укроется в Башкирии.

Женитьбу «царя» народ расценил как признание в самозванстве. Простые казаки считали, что до свадьбы Пугачёв «воевал счастливо». Дескать, войска князя Голицына тоже сдались бы ему, как все прочие, но солдаты узнали про женитьбу – и поняли, что Пугачёв не Пётр Фёдорыч: от живой жены не женятся. Капитуляции теперь не жди.

У казаков Устинья будет виновата в разгроме. У мужа Емельяна – в смерти Татьяны Харловой. У государыни Екатерины – в самозванстве. У бога – в обмане венчания. Судьба атаманской дочки окажется не лучше судьбы капитанской дочки. И эта судьба не дозволит Устинье пожаловаться хотя бы одним словечком.

Пугачёвщина разметалась по времени и пространству. Далёкая от Яика Прибалтика помнит мучеников мятежа, и суровая крепость Корела, построенная при Иване Грозном, – тоже участница великого бунта

Власть не пощадит ни «царского тестя», ни «царицу-казачку». Пётр Михалыч умрёт в оренбургской тюрьме, а Устинью сошлют в крепость Кексгольм, в древнюю Корелу. Всю свою безрадостную жизнь Устинья проведёт на холодной Ладоге в одном каземате с Софьей Пугачёвой.

Каземат семьи Пугачёва в крепости Корела

Через много лет после смерти Устиньи по Яику вдруг прошелестит слух, что в Кексгольме Устинья родила от Пугачёва сына. Ребёночка забрала Екатерина и «подарила» его какому-то бездетному королю, чтобы унаследовал престол. Эта наивная сказка – жалкая попытка народа переиграть печальную историю несправедливости по-хорошему.

Осада Оренбурга

Нынешний Оренбург – большой степной город, подпоясанный неширокой тёплой рекой и продутый горячими ветрами. Он весь в пыльной зелени, чуть смуглый от загара, ненавязчиво-многоэтажный, разнообразный лёгкой азиатской пестротой. Он с достоинством изжил в себе травму бунта и ничем не похож на Оренбург образца 1774 года.

Тот город был обширным плоским селением высотой в один этаж. Зимой он был чёрно-белым, как голод и дисциплина. В осаде его держали не столько пугачёвцы, сколько дикие степные снега. Сквозь них можно было пробраться только по наезженным санным трактам, а на трактах дежурили конные разъезды башкир и калмыков, готовых в любой миг свистнуть подмогу из Бёрдов. Караульные солдаты Оренбурга угрюмо вышагивали по валам туда-сюда от бастиона до бастиона и смотрели, как по окоёмам ходят огромные сизые бураны.

Вопреки решению военного совета от 7 октября, губернатор Рейнсдорп несколько раз дозволял своим офицерам вылазки против мятежников, но каждый раз это кончалось плохо. Мятежникам тоже было скучно, и они дрались охотно и с азартом.

Главный бой осаждённые решили дать, когда Пугачёв укатил в Яицкий городок. 13 января из Оренбурга, хрустя снегом, вышли три колонны: 1700 солдат и 400 казаков на отощавших лошадях. Канониры тянули 29 заиндевелых пушек. Войско медленно побрело к Бёрдам. Разбойничье гнездо оживилось: наконец-то потеха! Пугачёвские полковники Хлопуша, Максим Шигаев, Тимофей Подуров и Дмитрий Лысов второпях опохмелились и вскочили на коней. Мятежники потащили к оврагу пушки. Казаки шомполами выбивали лёд из стволов ружей и пистолетов.

Оренбургские колонны подошли к оврагу, что отделял Бёрды от Оренбурга. Солдаты глянули вниз и увидели кучи мёрзлых трупов. И тут другой берег оврага взорвался залпом из шестидесяти орудий. Войско словно очутилось в лесу из снежных фонтанов. В овраг полетели оторванные ядрами руки и головы солдат. А едва фонтаны рухнули, во фланг колоннам врезалась конница мятежников.

Восстановленные Водяные ворота Оренбурга

Мятежники на пиках донесли солдат обратно до Оренбурга и бросили за ворота. На растоптанной дороге осталось три сотни убитых и 13 пушек. Валы и бастионы крепости заполошно затрещали ружейной пальбой, не давая мятежникам ворваться в город, но те и не думали, довольные одержанной победой. Больше осаждённые не пытались ударить по Бёрдам: «однакож свалки бальшой не было».

Рейнсдорп решил ждать избавленья извне, но и Пугачёв тоже ждал избавленья извне. Он знал, что его атаманы уже взяли Самару и Челябинск. Под угрозой трепетали Екатеринбург и Тобольск. Чика осаждал Уфу, а Салават – Кунгур. Пугачёвская идея казачьего переустройства России кружила по огромным пространствам, а сам Пугачёв сидел возле Оренбурга, как пёс на цепи. Казаки Яика урезали Пугачёву поле свободы до своего огорода. Пускай тогда генералы разгромят казачий бунт на Яике, зато он, Пугачёв, вырвется на простор.

Взаимное терпение яицких казаков и Пугачёва лопнуло 1 марта. В этот день Пугачёв, Ванюшка Почиталин и атаман Митька Лысов ездили в Каргалу к хлебосольному Мусе и набрались по брови. Лысов, яицкий казак, был с Пугачёвым с самого начала, с Узеней. Но сейчас, как и многим на Яике, ему не нравилось, что в бунте самозванец стал самым главным. И на обратном пути из Каргалы пьяные Лысов и Пугачёв разодрались насмерть. Митька схватил пику и ткнул Емельяна в бок. На счастье Пугачёва, под шубой у него была надета кольчуга. Верный Ванюшка вцепился в пику Митьки, не давая снова ударить Емельяна.

В Бёрдах Пугачёв устроил суд над Лысовым. Суд оказался недолгим: яицкие казаки уговорили Емельяна простить Митьку. Пугачёв вроде как простил. А потом, уже на попойке, мигнул верным людям, и те, круша столы и лавки, повалили Лысова и уволокли из-за стола сразу на виселицу.

Пугачёв поднял руку на своего сподвижника. Это означало, что он больше не будет служить интересам Яика. Он берёт бунт за горло и дальше поведёт туда, куда сам считает нужным. Начиналась весна перемен, последняя весна в жизни Емельяна Пугачёва.

Оренбургский Фауст

В осаждённом Оренбурге летопись обороны добросовестно писал старенький академик Пётр Рычков. Эту летопись потом прочитает Пушкин.

Рычков попал на южный Урал в 22 года. Он был бухгалтером Оренбургской экспедиции. Тихий счетовод, он увидел древние сарматские курганы, яростные атаки батыров, сожжённые карателями аулы, залпы орудий с бастионов новых «транжементов». Рычков остался здесь навсегда.

Он работал с Кириловым, Татищевым, Неплюевым. Когда Иван Неплюев предъявил России Оренбургскую губернию, Пётр Рычков предъявил свой первый серьёзный научный труд: обзор губернии. Никакая другая российская губерния не создавалась с такой описательной базой.

В 1759 году вышло в свет капитальное исследование Рычкова «История Оренбургская», а в 1762 году – «Топография Оренбургская». За эти труды по настоянию Ломоносова Рычкова приняли в Академию наук.

Жизнь Рычкова проходила на степных ветрах. Рычков прокладывал дороги и чертил карты, собирал гербарии и минералы. В зарослях на дне оврагов он видел страшного зверя бабру – «отродие тигра», а на камышовых старицах Яика – лебедей, огромных, как волшебная птица Рух. Их всех потом перебили казаки.

Рычков первым рассказал о нефти Заволжья. Подземное нефтяное море простирается от Волги до Агидели под Татарией и Башкирией. А пугачёвский бунт таинственным образом обошёл это море по кругу.

Памятник академику Рычкову в Оренбурге

Академик Рычков оказался хорошим бизнесменом и чиновником: основал в Оренбуржье три медеплавильных завода и стал управителем конторы соляных дел. Этими делами он управлял так успешно, что бароны Строгановы, главные солеторговцы России, вскоре потеряли барыши и тоже принялись строить заводы.

Рычков был награждён сельцом Спасское под Бугульмой. Здесь он построил завод и возвёл церковь, под алтарём которой его и похоронят.

Младший сын Петра Рычкова Николай продолжит отцовские дела в науке, а старший сын Андрей – в службе. Андрей Рычков будет жить в Симбирске. После того, как пугачёвцы в Бёрдах казнили симбирского коменданта полковника Чернышёва, Андрея назначили новым комендантом. Командовать городом Рычков будет примерно полгода – летом 1774 года он погибнет в бою с мятежниками. Бунт отнимет у академика Петра Ивановича слишком многое: заводы сожгут, поместье разграбят, соляные промыслы разрушат, и ещё вот сына убьют…

Дом, где Рычков жил во время осады Оренбурга