Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка - Том Вулф

В результате всего этого жизнь Мюррея Кея переменилась в корне. Каждая радиостанция, практически каждый диск-жокей в городе отчаянно пытались нажиться на «Битлах», которые, пожалуй, стали самым крупным явлением поп-музыки за всю ее историю. Радиостанция «Даблью-эй-би-си», к примеру, теперь называла себя «Даблью-эй-битл-си» — и так далее. Однако никто здесь не мог соперничать с Мюрреем Кеем. Он поистине стал Пятым «Битлом»!

Сьюзен Тайлер, семнадцатилетняя девушка, прямо сейчас сидит в студии Мюррея Кея. Она появилась здесь для пока еще невесть чего под названием конкурс «Свингового суаре». Помимо нее есть и еще двадцать пять финалисток, каждая из которых, похоже, не имеет ни малейшего представления о том, что случится, если она победит. Сьюзен рассказывает, как все получилось в ее случае:

— Вообще-то я слушала Мюррея Кея, еще когда он только-только начал становиться популярным, знаете, с «Битлами» и другими английскими группами. — Замечу в скобках, что Мюррей Кей также ставит уйму других английских групп, таких как «Дэйв Кларк Файв» и «Энималз», все в таком роде. — Мюррей Кей… ну, знаете, — говорит Сьюзен, — ну, он вроде как то, что происходит.

Таким образом рейтинг Мюррея Кея вновь стрельнул вверх, и теперь его программу лишь с очень легким преувеличением можно было бы называть «Мюррей Кей и „Битлы“». Мюррей не только все время ставит записи «Битлов», все его шоу вроде как движется вперед в битловской среде.

Однажды вечером в газетах появляется рассказ о том, что «Битл» Ринго Старр собирается жениться.

— Я здесь, чтобы это отрицать, малыш, — заявляет Мюррей Кей в микрофон. — Я хочу сказать, я здесь, чтобы отрицать то, что Ринго на ком-то женится. Вы сами прекрасно знаете, что, если бы он собирался жениться, вы первым делом услышали бы об этом по радиостанции «1010 Даблью-ай-эн-эс», что в Нью-Йорке. А теперь, малыш, послушай, как сами «Битлы» все это освистывают!

У Мюррея Кея даже есть кассеты, которые все это иллюстрируют. Он говорит что-то вроде: «Пол, малыш, мы так рады, что ты нас на свою свадьбу позвал, правда, малыш». А Пол откликается: «Брось, Мюррей, я рад вроде как все это дело прояснить».

Мюррей всю ночь гоняет битловские диалоги. Порой в них проявляется какая-то странная нервозность, что-то такое, по поводу чего Мюррей Кей осведомляется:

— Эй, Пол, что происходит, малыш?

— Не знаю, Мюррей, все вроде как происходит.

— Знаешь, Пол, кое-кто попросил меня у тебя выяснить… я хочу сказать, они, некоторые твои фанаты, попросили меня у тебя спросить, так что я не стану тушеваться и задам тебе вопрос напрямик: «Какой твой любимый цвет?»

— Гм… ну, знаешь… вроде как… пожалуй, черный.

— Черный?

— Ну да, знаешь, черный. Думаю, Джон сейчас со стремянки спрыгнет.

Слышатся аплодисменты.

— Они аплодируют, — говорит Пол. — Совсем как на матче в крикет.

Символическая логика, малыш! Кому какое дело, что происходит? «Битлы» теперь здесь, и Мюррей Кей прямо сейчас совсем рядом с ними.

В какой-то момент Мюррей чувствует себя шоуменом, разыгрывающим роль под названием «Мюррей Кей на этой конкретной ступени своей карьеры». Роль, понимаете? На самом деле он вовсе не такой. Но уже в следующую минуту на первый план выходит весьма ревностная оценка своей роли Мюррея Кея и всех тех уникальных навыков, которые оказались в нее вложены. Символом гордости Мюррея, связанным со всем этим делом, является его шляпа. Гордо сообщая всем свое имя, он не снимая носит свою соломенную шляпу и даже готов за нее подраться. Как-то раз парень вел представление в театре Фокса в Бруклине, и один из бесконечной вереницы певцов, что приходят и уходят, вдруг сделавшись не в меру игривым, фамильярно сдернул с головы Мюррея Кея его шляпу и швырнул ее в публику. Мюррей Кей просто взорвался. Он немедленно прекратил представление, заставил того малого спуститься в зал, в беспокойную массу орущих подростков, и вернуть шляпу на место. Надо думать, что-то такое появилось тогда у Мюррея в глазах, отчего бедный певец ему беспрекословно повиновался.

То же самое касается музыки, которую Мюррей ставит, будучи диск-жокеем. В целом она называется рок-н-ролл, однако сам Мюррей Кей считает этот термин устаревшим. Он утверждает, что теперь это просто популярная музыка — не какое-нибудь там подростковое отклонение, а все равно как свинг в тридцатые годы. Мюррей по-настоящему выходит из себя, когда кто-то вроде Уильяма Б. Уильямса начинает поносить рок-н-ролл как нечто недостойное. Особенно сильно его возмутило, когда Уильямс взялся представлять первую хитовую запись «Битлов» под названием «Я хочу взять тебя за руку» как «Я хочу взять тебя за нос» и проигрывать всего лишь 12 секунд всей песни. Та же самая публика, говорит Мюррей Кей, постоянно с ослиным упрямством снова и снова заводит болтовню про Гленна Миллера, Томми Дорси, Арти Шоу и всю эту компанию с таким пафосом, как будто они и есть настоящие классики — все эти слезливо-сентиментальные баллады, весь этот тупой гламур придорожных гостиниц, которым несет от «Биг-Бенда», когда оркестром руководит какой-нибудь пожилой кавалер с круглой физиономией и зачесанными назад волосами. Бизнес Гленна Миллера по-настоящему достает Мюррея. В сегодняшней поп-музыке, по его мнению, есть такая энергия и такая сложность, какой Гленну Миллеру и за сто лет было бы не достичь.

— Когда я слышу, как люди начинают болтать про Гленна Миллера, — говорит Мюррей Кей, — нет, черт возьми, для меня это уже слишком.

По странной иронии рок-н-ролл (или как там еще назвать ту музыку, которую ставят истеричные диск-жокеи) сейчас в большой моде среди интеллектуалов Нью-Йорка, Парижа или Лондона. Они прямо-таки преклоняются перед ней как перед неким примитивным искусством. На вечеринках вечно ставят записи «Ширеллз», «Джеллибинз», «Бич Бойз», Ширли Эллис, Дионн Уорвик, Джонни Риверса и других подобных им музыкантов. Джаз, в особенности тот, который играют люди вроде Майлса Дэвиса и Телониуса Монка, считается безнадежно буржуазной музыкой. Примерно такого вкуса можно ожидать от приехавшего в Нью-Йорк на «стильный уикенд» парнишки из колледжа Уильямса с приглаженным «ежиком» на голове.

И все же эта мода никогда не включала в себя самих диск-жокеев, хотя о некоторых из них, в особенности о Мюррее Кее и Кузене Брюси, порой упоминают как о своего рода явлении поп-культуры. Таким образом, сами диск-жокеи остаются единственными людьми, которые по-настоящему ценят свое искусство. Разве кто-то еще способен понять, что произошло, когда Мюррей Кей взял власть над «Битлами»?

— Когда «Битлы» сюда прибыли, — говорит Мюррей, — я посчитал это для себя как бы проверкой. Ведь это было величайшее событие в истории популярной музыки. Пресли никогда не был таким крутым. А уж тем более Синатра. Тот факт, что мне удалось вот так связаться с «Битлами», жить вместе с ними, а с Джорджем вообще в одной комнате… н-да, этот факт вызвал со стороны других диск-жокеев такую ревность, какой я никогда в своей жизни не видывал.

Мюррей Кей встает и принимается расхаживать туда-сюда в своих ботинках с клинышками. Как только он начинает говорить о чем-то, что его действительно волнует, тут же прорывается его южный акцент. Мюррей родился в Виргинии.

— Но я не сижу у «Битлов» на хвосте, — говорит он. — На самом деле я думаю, что «Битлы» продержатся очень долго. Гораздо дольше, чем всем сейчас кажется. Я думаю, что у них есть природный ум и комедийный талант, что они классные, что они самые величайшие, что они даже чересчур круты. Но я не сижу у «Битов» на хвосте, и если они сойдут со сцены, я должен быть готов к появлению следующей культовой фигуры. Я сделал все, что в этом бизнесе вообще следует сделать, я не упустил ни единого шанса, я рассчитался наличными и оказался победителем, и теперь я хочу иметь все, что сопутствует этой победе, все уважение и все блага, потому что я их заслужил.

Мюррей Кей сворачивает свое шоу почти ровно в десять вечера, и как только он покидает стеклянную кабинку, туда заходит молодой человек в мятой шляпе (такой фасон обычно называется «защитным шлемом Медисон-авеню») и с дипломатом в руке. Выглядит он в точности как ответственный сотрудник рекламного агентства. Молодой человек садится за стол и изучает сценарий. Его зовут Пит Майерс. Внезапно он подается вперед к микрофону и говорит:

— Сейчас десять вечера, и теперь из «Спондж-Раббер-Холла»… идет «Безумный Папаша».

Внизу, на улице, на Сентрал-Парк-Уэст, три девушки поджидают Мюррея Кея. Когда он выходит из двери, поклонницы бросаются к нему за автографом. На одной из девушек мини-шорты в невероятную обтяжку; а по всей ее левой груд и спускается ряд пуговиц. На верхней написано: «Мы любим „Битлов“». На второй: «Мы любим Ринго», на третьей: «Мы любим Пола», на четвертой: «Мы любим Джона», на пятой: «Мы любим Джорджа», а на следующей… следующая шестая, она же нижняя, надпись вообще-то выполнена довольно грубо. Вокруг старой пуговицы просто обмотан клочок бумаги, а буквы на этом клочке гласят: «Мы любим Мюррея Кея». Но что с того? Буквы большие, и маленькая грудка девушки совершенно неподдельно подрагивает.