Год грифона - Диана Джонс

Все снова принялись вставать. Вермахт засунул большие пальцы в проймы своего одеяния и принялся расхаживать взад-вперед.

— Хорошо. Повыше, вы, в подержанной куртке! Ближе к подбородку. Да, так лучше. Теперь сосредоточьтесь и отыщите свой внутренний центр. О том, как это делается, написано под десятым большим заголовком в конспектах от прошлой недели. Сядьте и найдите это место в своих тетрадях. Там должно быть написано, что… Вы, громогласный, ищите, ищите!.. Что ваш внутренний центр… Вы, в подержанной куртке! Я сказал, смотреть в конспектах!.. Ваш внутренний центр представляет собой небольшое трехмерное солнцеподобное тело, которое у мужчин располагается прямо под грудиной, а у женщин — в районе пупка. Теперь встаньте и отыщите его у себя.

Все снова встали, на этот раз уже несколько устало, снова сложили ладони и лапы горсточкой… Но это был еще не конец. Вермахт, самодовольно расхаживая взад-вперед, то и дело поднимал и сажал их, точно сержант на плацу, до тех пор пока даже Эльда не сбилась со счета.

Наконец он сказал:

— Да, так лучше. А теперь, находясь в этой позе и концентрируясь на своем внутреннем центре, плавно перенесите часть энергии из своего центра в ладони.

Воцарилось напряженное молчание. Все пытались выполнить то, что им было сказано.

— Думайте, думайте! — снисходительно бросил Вермахт. — Представьте себе пламя у себя в ладонях…

— Так бы сразу и сказали! — буркнул Рёскин.

— Вы, громогласный! Вы что-то сказали? — ядовито осведомился Вермахт.

Рёскин ничего не ответил. Он просто стоял, и лицо его было освещено снизу широким языком пурпурного пламени, пляшущего в широких гномьих ладонях. Вермахт насупился.

Тут несколько студентов, стоящих ближе к кафедре, радостно вскрикнули и подняли вверх голубые круглые огоньки.

— Очень хорошо! — покровительственно произнес Вермахт.

После этого голубые огоньки стали вспыхивать по всей Северной лаборатории, словно зажигаясь друг от друга.

— На молнию похоже, — сказала Ольга. Она стиснула зубы и внезапно вызвала высокий язык зеленого пламени, раздвоенный наверху. Языки, сплетаясь, взметнулись едва не до потолка.

— Ох ты! — воскликнул Лукин.

Ему тоже удалось возжечь пламя, но его голубой огонек плясал почему-то не в ладонях, а в небольшой ямке посреди парты.

Вермахт издал гневный возглас и зашагал в заднюю часть лаборатории.

— Ну разумеется, эти никак не могут без выкрутасов! Вы, в подержанной куртке, возьмите свое пламя. Бережно, бережно… Берите-берите, оно вас не укусит. А вы, девушка с длинным носом, сделайте пламя поменьше! Немедленно представьте, что оно уменьшается, пока вы не испортили потолок!

Ольга гневно взглянула на Вермахта и сумела укротить свою ручную молнию: теперь язык пламени стал не больше фута высотой. Лукин наклонился и аккуратно, заботливо, как цыпленка, взял свой голубой огонек в ладони. Вермахт сердито, растопырив пальцы, взмахнул рукой над партой, и отверстие закрылось.

— В чем дело? — осведомился Вермахт у Лукина. — Такое впечатление, будто вас так и тянет ко всяким дыркам!

Лукин не успел ничего ответить — Вермахт уже обернулся к Фелиму. Тот небрежно играл с ярким, небесно-голубым, узким языком пламени, держа его на одной ладони.

— Двумя руками, я сказал!

— А что, есть какие-то причины делать это непременно двумя руками? — вежливо осведомился фелим.

— Да, есть! Перемещение огня мы будем проходить на следующей неделе, — ответил Вермахт.

Эльда все это время стояла с закрытыми глазами, мучительно разыскивая свой внутренний центр. Ей до сих пор так и не удалось его обнаружить. Она расстроилась и огорчилась. Ведь все остальные, похоже, без труда нашли это место! Но теперь, после Поликанта, Эльда спросила себя: «Почему?» Ответ нашелся тут же. Грифоны ведь не люди! Значит, и центр у нее должен располагаться где-то в другом месте. Эльда прекратила разыскивать его у себя в животе и принялась прислушиваться к собственному телу. Да вот же он! Славная, яркая, вращающаяся подобно волчку «суть Эльды» находилась внутри ее грудной клетки, под мощными грифоньими ребрами. Более того, в глубине души она всегда знала, что именно там этот внутренний центр и находится.

Она почувствовала, как что-то щекочет ей передние лапы.

Эльда открыла глаза и с восхищением воззрилась на большой, прозрачный, грушевидный язык золотисто-белого пламени, дрожащего между ее когтей.

— Ой, как красиво! — воскликнула она.

Теперь из всех студентов одна только Клавдия оставалась без пламени. Вермахт отвернулся от Фелима и обнаружил, что Клавдия стоит с закрытыми глазами, закусив губу и вся сморщившись от напряжения.

— Нет-нет! — воскликнул Вермахт. — Откройте глаза! Пламя необходимо видеть мысленно.

Клавдия открыла глаза и покосилась на Вермахта.

— Я закрываю глаза потому, что вы меня отвлекаете, — объяснила она. — Понимаете, я невезучая, и для меня все это очень сложно.

— Невезение — это предрассудок! — заявил Вермахт. — Вы просто неправильно направляете свою энергию. Смотрите на сложенные ладони и сосредоточьтесь.

— Я это и делаю! — ответила Клавдия. — Пожалуйста, отодвиньтесь.

Но Вермахт нависал над Клавдией, и все прочие тоже на нее глазели. Эльда подумала, что девушка вот-вот разрыдается. И как раз в тот момент, когда сама Эльда непременно бы разревелась, Клавдия сказала:

— Да ну его!

И уронила ноющие от усталости руки. И почти все, кто был в лаборатории, воскликнули:

— Вот оно!

— Где — вот? — сердито осведомилась Клавдия.

Вермахт взял ее тощую правую руку и развернул запястьем к Клавдии.

— Не знаю, как вам это удалось, — сказал он, — но оно здесь. Смотрите сами.

Клавдия ошеломленно и угрюмо уставилась на маленький бирюзовый огонек, пляшущий у нее на запястье.

— Я же вам говорила, что я неудачливая, — сказала она.

— Чепуха! — фыркнул Вермахт и вернулся к кафедре.

— Теперь втяните пламя обратно к своему центру, — распорядился он.

Это оказалось удивительно легко для всех, даже для Эльды, хотя у нее душа болела — так не хотелось расставаться с чудесным полупрозрачным огоньком!

— Сядьте, — приказал Вермахт. Все послушно заскрипели стульями.

— Запишите все, что вы сейчас говорили и делали. И вы, неудачница, тоже. Прекратите любоваться своим уродством, уберите его и сядьте.

— Но я же не могу! — возразила Клавдия. — Я не понимаю, как я это сделала.

— Тогда стойте, пока не додумаетесь, — сказал ей Вермахт. — Конспект допишете потом. А остальные пусть описывают весь процесс так точно, как только смогут.

Все принялись писать. Одна Клавдия стояла потерянная, пытаясь стряхнуть с руки свой огонек, пока наконец Эльда не вспомнила свой собственный опыт и не прошипела ей:

— Задавай себе вопросы, как Поликант!

Клавдия уставилась на Эльду, потом сказала:

— А-а!

Огонек исчез. Клавдия села и сердито принялась писать.

— Очевидно, я у него теперь буду «вы, неудачница!», — сказала она остальным, когда студенты хлынули во двор.

— Присоединяйся к нашему клубу! — сказал Лукин. — Эх, вот бы к кому ассасинов подослать!

Фелим вздрогнул и посерел.

— Не бойся, Фелим, — сказала Эльда. — Ты ведь защищен такими заклятиями, каких еще свет не видывал!

Время показало, что Эльда была права.

В тот же вечер, около полуночи, Коркоран запер свою лабораторию, собираясь отправиться спать. Его комнаты располагались в Доме заклинателей, на том же этаже, что и библиотека, рядом с комнатами Финна и казначея Денча. Они трое были единственными волшебниками, что проживали в университете. Все прочие жили в городе. Коркоран вышел во двор, окунувшись в прозрачный холодный туман, от которого его руки, едва прикрытые рукавами футболки, покрылись гусиной кожей. Университет сейчас выглядел как нельзя романтичнее. Царила глухая тишина — что было весьма странно, учитывая обычаи студентов. Лишь несколько золотистых окошек горели в высоких зданиях с башенками, окружавших двор. Башенки были словно черные непроглядные силуэты, наложенные на темно-синее бархатное небо. Лишь кое-где их слабо подсвечивали огни города, лежащего за стенами университета. А над туманом, бок о бок с башней обсерватории, висела луна. Луна была видна только наполовину и походила на огромный надкушенный персик, плывущий над сизоватыми облаками. Коркоран залюбовался ею. Он остановился, прислонясь к статуе волшебника Поликанта и неотрывно глядя туда, куда ему так хотелось попасть. Такая далекая, такая недоступная… Но его лунный корабль уже наполовину готов! Еще несколько лет — и его мечта исполнится.

— Я сделаю это! — сказал он статуе волшебника Поликанта и хлопнул ее по каменным ногам.

И тут, словно по сигналу, раздался невообразимый грохот. Если вы способны вообразить одновременный гул сорока гонгов и сотни жестяных подносов, по которым колотят лопатами и топорами, в то время как на десяти звонницах трезвонят во все колокола, а с башни обсерватории на землю рушится тысяча телег кирпича и такое же количество кастрюль, то вы можете получить некоторое представление о том, что это был за грохот. И одновременно с ним, едва слышный за этим грохотом, раздался зычный голос.