Зачем мы вернулись, братишка? - Алескендер Рамазанов

– Никого не… – с тоской спросил Горшенев, опасаясь услышать худшее.

– Вот именно, что «кого»! Крыша поехала: начал-то он с портрета Горбачева, ну, того, без пятна, официального. Его и пописал, мудозвон, каким-то мудреным ножичком с крючком на конце. Вроде портрет успели спрятать. Сидит на гарнизонной гауптвахте. А менты местные вокруг ходят, присматривают, чтобы не выпустили. Он много тут принял?

– Да не пил. Крест святой, не пил. Обещал вернуться к утру, точно.

– Обещал, – отстраненно повторил Курьянов. – Вот и крутись теперь с его обещаниями. Только бы не сболтнул лишнего.

– Думаете, он это намеренно? – Акбар рискнул вмешаться в тягостный разговор. Курьянов пристально глянул на него. – Есть такой прием: напиться и забыться. А потом, по-нашему, нет того позора. С пьяного какой спрос? Я такого комдива знал.

Курьянов махнул рукой и, тяжело поднявшись, пошел к двери, очевидно на шум, растущий в коридоре.

– Кто видел Курьянова, братцы? Командир, отзовись! Да был он здесь. Товарищ майор! – ворвались в открытую дверь энергичные голоса.

Горшенев округлил глаза:

– Сработало, Акбар? Что, решили разбегаться? Эх, мать твою, химии!

Вдвоем рванули за майором. А в коридоре – столпотворение. Вывалили из всех картонных келий, и вопрос наперебой один: «Когда? Надоело тут водярой травиться. Для чего собрали? Почему сидим, командир?»

Горшенев ткнул незаметно в бок Акбара, мол, выкусил, экспериментатор?

– Но как работает, а? – быстро шепнул Аллахвердиев, впитывая происходящее до мельчайших деталей. Черт, даже осанка у них, будто сейчас, прямо вот в сей миг в поход. И все в такой ситуации зависит от командира. Ну, майор Курьянов, давай.

– Все… Я вас услышал. Позвольте спросить, что или кто вас укусил? Сидели, в ус не дули. Сказано же: ждать команды. Теперь так: с запахом, тяжело похмельных – сниму с маршрута. Один уже доигрался. С этого часа быть в полной боевой. Подъем по моей команде. По коридору не шляться. Дайте поспать перед… – не окончив фразы, повернулся в Горшеневу: – Зайди. Доведем до ума…

Доведем… Доведем до… Где у них тут умывальник? «Жиллетт» – это вещь. Покруче «Золингена». С холодной водой берет. И пену эту придумали толковые мужики. «Афган, Афган, Аф-га-ни-стан». Ну, вот, главное достоинство мудрого прапора Мусия – бритая голова – есть теперь и у нас… Теперь проверим.

– Мусий, свинота, ты… А… Акбар? Ни фига себе! – так встретил Джума Аллахвердиева, осторожно просунувшего голову в комнату.

– Миша, слушай, в таком раскладе вас никто особо проверять на «нитке» не будет. Вы все знаете, куда и на каких условиях идете. Правда? Скорее всего списком пустят. Соберут паспорта. Здесь документы Мусия? Где его паспорт?

Горшенев молча показал на тумбочку. С черно-белой фотографии на Акбара глянул худой чернобровый и опять же с бритой головой хлопец. В точку! Или так хочется видеть? Брови…

– Найдем пробку, Джума? Кусок обычной пробки. И будут у меня такие же брови. Брежневские! Брови черные густые, речи звонкие, пустые. Кто даст правильный ответ, тот получит двадцать лет…

– А дальше? С нами пойдешь? Скажи честно, ты Мусию ловушку устроил. Как?

– Честно. Только слегка прижал баллончик к ладони, а потом попрощался за руку. Откуда же я знал? Ну, шел человек к женщине. Но это ли? Ты вот зачем его диссидентом назвал?

– Не юли, твой спрей – вот причина. Или повод? Какая, на хер, для нас разница? Только ты этим баллоном больше не балуйся. Человек, ведь знаешь, сейчас одно, потом другое… Постой, лучше пробки есть средство. – Джума расстегнул сумку, достал плоскую коробочку косметического набора «кабулподвал»: – Вот. Все подделка, химия злостная. А черная – сурьма. Настоящая. Эту так просто не смыть. «Густо щеки набелю, брови подведу сурьмой». Помнишь, Уразбаева пела? Помочь?

– Давай. Рисуй. Теперь легенда: прапорщик Мусий явился на рассвете. Ему стыдно показываться на глаза командиру. Не катит? Ну и не надо. Твоему Курьянову – все это поперек горла. Ему главное выполнить задачу.

– А назад? Если там проверят, как положено?

– Будет молчать Мусий – проскочим. А рассусоливать не в его интересах. Держись покрепче, брат Мусий. Вернемся – выручим.

Присели к столу. Джума не мог сдержать улыбки при всяком взгляде на Акбара. Потом упал лицом в подушку, отхохотал вволю. Выслушав рассказ о «Торнадо», заключил его соответственным моменту выводом:

– Понимаю, почему ты так крепко медбрата пригладил. Думал, на тебя охотятся?

Разлили остатки водки. Пошла, как вода. Включилось, значит, «оборонное сознание». Точно, точно, поскольку из глубины души поднялась мелодия: «Хорошо над Москвою-рекой услыхать соловья на рассвете». Пели негромко, отдавшись во власть баллады детства. В конце, не сговариваясь, встали: «Очень вовремя мы родились, где б мы ни были, с нами – Россия!» Хорошо вытянули, душевно. Вот она – главная военная тайна и сила. Где надо думать – пей, хлещи родимую, где плакать – пой военные да разбойничьи песни. И не выдать эту тайну, не продать.

ТОБЕ ПОКЕТ…

Все чужое. Чистое, но чужое. Плохая примета перед… Перед чем? Нагадай козе смерть! Акбар не удержался, хохотнул меткости русской пословицы. Джума, шнурующий берцы, встревожился: «Что-то не так?» Все так, брат! И гомон, и лязг, и мат в коридоре, и привкус «голимого» спирта. «Плохо в роте, лейтенант… Да я же только там был… Не в роте, а во рту плохо, сынок!»

Все чужое. И нет ничего слаще, чем оно. Если ценится добытое трудом, то отчего же война не труд? И мясо в мясо втыкает сталь. За мясо? А? О, бля, монголоиды!

– А вещи Мусия? Куда? Кому оставим?

– Все с собой. До последнего патрона. Приказ был такой. Сюда не вернемся, точно знаю. Кто у нас теперь Мусий?

Не сговариваясь, прихватили по новенькому казенному одеялу – пригодится, не май месяц!

– Командир, «Чайка» у парадного подъезда. Можно грузиться. Доброе утро.

– Как голова, Николаша? – с притворным участием осведомился у Рубцова Джума. – С ранья не болит?

– Голова – кость. Она болеть не может, – отбоярился тот. – А маскарад – ничего, в темноте сойдет. Только у товарища майора комплекция поуже, чем у Мусия. Похудел, значит, за одну ночь. Выходит, теперь вас Василием звать надо?

– Не надо меня звать, Коля. Я сам прихожу, – Аллахвердиев шагнул за дверь, протянул ладонь. – Давай знакомиться, прости, что так получилось. Акбар. За речкой так и зови.

Колонна вытянулась на удивление быстро и толково. Стараясь особо не засвечиваться, Акбар все же разглядел в предрассветных сумерках, что бортовые номера на технике отсутствуют напрочь. Вспомнилось, как в декабре семьдесят девятого и в марте еще восьмидесятого без паспортов пересекали границу, да еще с год на борты можно было пристроиться без всяких командировочных, комендатур да пересылок. Новый виток?

В стальном брюхе внавал зеленые коробки «эрпе» – последний писк армейской сухомятки, матрасы, вещмешки. Мягко закачался «бронник» на восьми резиновых лапах – «Волге» не уступит. Сейчас нагреется скамья и спинка, и будет хорошо. Эх, в броне, да с автоматом, да по своей земле – чем не жизнь? Миру-мир! А вот баночка с любимой гречкой. Надо поесть. Показал жестами Рубцову, тот сморщился, провел ребром ладони по горлу. Ну и ладно! За броней февральский «афганец» – ледяной, мутный. Искать разум в безумии – крайняя степень последнего.

«Мусий здесь? Отдыхает… Паспорт заберите». Голоса ворвались в тяжелую сладкую дрему. Легкое сосущее чувство страха перед разоблачением Аллахвердиев подавил внутренней командой расслабиться. Как учили: от больших пальцев ног – до макушки и обратно. Рубцов блеснул влажными зубами в душном полумраке: «Граница, товарищ ма…, извиняюсь, прапорщик. Паспорта собирают».

Снаружи звякнуло по броне: «Рубцов, люк открой… Здесь двое… Вот, прапорщики Мусий, Рубцов». Акбар напрягся, проклиная некстати застучавшее сердце. Сейчас докопаются, выведут с позором, и уж чего только не пришьют! Между тем синие книжечки служебных паспортов невнимательно и неловко листал ну прямо юный друг пограничника. Курьянов, стоящий рядом, смотрел куда-то поверх башни. Отлегло. Все тут – подстава. И вся эта колонна, и люди в ней, и граница.

– Эй, а паспорта? Он что, их забирает с собой, товарищ майор?

– Спокойно, Рубцов. Ты кому там его будешь предъявлять? Царандою или моджахедам? Первые читать не умеют, а вторым не советую, – пробурчал Курьянов.

– Во, дела, – озадачился Рубцов, – назад тоже по списку? Да ладно, теперь этот паспорт ни к чему. Афганский.

– Пригодится, – обнадежил его Акбар, – на пять лет выдается, еще продлить можно. В Польшу или в Венгрию определишься.

Сладкая аргументация развеселила фельдшера:

– У вас… Ха-ха… Брови потекли… Как у Карабаса теперь. Выходит, и голову брили зря?

– Зато вшей с вами не нахватаюсь. Дай салфеток, что ли?

Осторожно пройдя зыбкие ржавые понтоны, остановились за песчаным наметом – Курьянов приказал перестроить колонну. Бронетранспортеру капитана Горшенева предстояло идти первым, на расстоянии полукилометра от головной машины.