ТВ-эволюция нетерпимости - С. Муратов

Позиция сотрудника этой рубрики — в подборе, полноте и последовательности освещаемых фактов

С подобными правилами знакомили всех дебютантов, которым посчастливилось быть принятыми на НТВ.

«Первое, что нам сказали: никаких оценочных прилагательных, мы — объективная компания, — вспоминала ведущая утреннего выпуска «Сегодня» Жанна Агалакова /«Новая газета», 1998, № 31/. — Субъективности в наших выпусках не бывает, она выжигается. Моя личная точка зрения никого не интересует, я должна изложить факты и комментарий компетентного специалиста».[21] «Если говорит об эмоциях, то они просто неуместны, — подтверждает ту же мысль Аркадий Мамонтов, — Даже употребление таких слов, как «ужасный». «страшный», «кровавый», недопустимо. Нужно все делать спокойно, без накруток и домыслов».[22]

«Журналисты нашей информационной службы — первое поколение, которое абсолютно деидеологизированно., - заключает О. Добродеев. — Для них важен факт, а не идеологема, заложенная в сюжет. У нас резюме никогда не опережает факта».[23]

Новички сразу же усваивали, что в программе «Сегодня» нет места событиям, произошедшим вчера /если не обнаружились новые последствия тех событий/. Что каждый выпуск /в том числе и утренний, и дневной/ верстается заново. Кроме того есть табу на некоторые слова — например, «разборки», «стволы»… «Целый список, составленный Добродеевым, был вывешен в каждом кабинете, — свидетельствует Ж. Агалакова. — Прочитав его, скажешь: да, это лексика для уважающей себя компании».

Опережая телевизионные службы других каналов, НТВ оказывалось первым в центре драматических событий, происходящих в стране. Оно стало общепризнанным реформатором в информационном вещании

Когда в середине декабря 1994 года российская авиация нанесла ракетно-бомбовый удар по военным объектам Грозного, две группы кампании находились в республике. Не удивительно, что именно НТВ первым начало давать экранные сообщения. Затем к репортажам с поля боя присоединились «Вести» /РТР/, а впоследствии и другие каналы.

Профессия военного корреспондента оказалась едва ли не самой популярной, а бронежилет — повседневной формой одежды. Телевидение превратилось в главный источник информации о войне. При этом новости НТВ оставались не только лидирующими /за последнюю неделю года аудитория «Сегодня» увеличилась почти вдвое, тогда как число зрителей «Времени» — лишь на шестую часть/. Репортажи компании были признаны наиболее объективными по опросу самих журналистов.

Освещение войны в Чечне сразу же привело к столкновению между средствами массовой информации и теми, кто развязал войну. Федеральные власти стремились всячески воспрепятствовать репортерам. «Люди, принимавшие решения, просто попрятались по щелям, и никакими силами добиться от них комментария было невозможно», — вспоминал И.Малашенко. Зато проблемы, как взять, например, интервью, у Явлинского, Гайдара или Сергея Ковалева не возникало. Что же касается чеченской стороны, то она обеспечивала журналистам максимальный доступ к местам событий, отлично понимая, что это в ее интересах,

Такое полярное отношение к средствам массовой информации не могло не сказаться и на экране. Официальные источники сообщали о прекращении бомбардировок Грозного, а телеэкраны на следующий день показывали эти бомбардировки. Те же официальные источники информировали о том, что потери российской армии минимальны, а зрители видели переполненные палаты госпиталя в Моздоке. Телевидение ежедневно давало возможность зрителям наблюдать за событиями своими собственными глазами.

Многие депутаты Думы пытались обвинить журналистов в том, что те подкуплены. В докладе комиссии по расследованию причин возникновения кризисной ситуации они высказывали предположение о том, что «дудаевские» деньги прокручиваются в Мостбанке, финансирующем НТВ. «Защищать чеченцев, с которыми мы воюем, — преступление, — утверждали депутаты, — в любой стране в этой ситуации вводится военная цензура. Оспаривать это могут либо сумасшедшие, либо люди, которые демонстративно не хотят считаться с реальностью».

«Мы никогда не защищали чеченцев, — от лица оппонентов неоднократно отвечал на такие доводы С. Ковалев. — Ни чеченцев, ни русских, ни армян, ни евреев, которые проживают в Чечне. Мы защищаем права человека. А эти права не зависят ни от пола, ни от возраста, ни от национальности, ни от цвета кожи».

«Да какое место на войне занимают права человека? — раздраженно воскликнул адвокат, представлявший Думу, на телевизионной дискуссии несколько лет спустя /«Слушается дело», 12 августа 1999 г./. — На войне господствует закон сильного — кто с автоматом или на танке, тот и прав!». — «Но существуют Женевские конвенции, — отвечал С.Ковалев. — . Они федеральными войсками грубо и массово нарушались. В конфликтах такого рода никогда не бывает ни одной безупречной стороны. Вначале чеченская позиция была гораздо гуманнее, нежели федеральная…».

НТВ стремилось давать в своих сообщениях минимум комментариев и максимум репортажности, предоставляя зрителям спектр различных мнений и возможность самостоятельно делать выводы. /Хотя, конечно же, само количество фактов и их последовательность уже способствовали определенному взгляду на события, и каждый канал определял для себя степень своей оппозиционности/.

«Нынешние военачальники очень бы хотели объявить войну народной и священной, — писала в «Семи днях» И.Петровская. — Обвиняют журналистов: они-де дискредитируют армию, умаляют ее подвиги и доблести, сгущают краски. А журналисты, рискуя собственной жизнью, всего лишь выполняют свой долг: говорят и показывают правду. И во многом благодаря им общество не впало в шовинистический раж и сострадает в равной степени как своим, так и чужим детям, оказавшимся в кровавой мясорубке. И, может быть, впервые не делит жертвы на «наших» и «не наших»…».[24]

Военный конфликт впервые в отечественной истории стал достоянием общественности. Телекритики называли его «первой телевизионной войной». Они считали, что поведение НТВ во многом повторяло политику Си-эн-эн во время войны в Ираке. Знаменитые репортажи Питера Арнетта во время бомбардировок в Персидском заливе подвергались иракской цензуре, но это обстоятельство постоянно подчеркивал журналист, давая возможность зрителю догадываться о том, что осталось за кадром. Тогдашнее введение цензуры, обусловленное соображениями национальной безопасности, не означало невозможности объективного освещения хода событий.

Хотя непредвзятая позиция документалиста, выступающего как «беспристрастный» корреспондент, во время чеченских событий вызывала настороженность по обе линии фронта, но понимание того, что такому свидетелю аудитория верит больше, заставляла полевых командиров /дудаевцы это поняли первыми/ содействовать ему в сборе фактов, тем более, что каждая из сторон была уверена в собственной правоте.

Реальная практика вновь поставила вопрос о различиях профессиональных амплуа информаторов и аналитиков.

Насколько важен аналитический дар в работе не комментатора /здесь такой дар не вызывает сомнений/, но — репортера, интервьюера, ведущего новостей? В чем состоит содержание понятия «авторская позиция» по отношению к информационным рубрикам да еще в военное время? Должен ли информатор осознавать пружины любого события, чтобы его показывать?

Безусловно должен, ибо в противном случае «мы скользим по поверхности и не определяем свое местонахождение в политических координатах», — утверждал Е. Яковлев в сборнике «Становление духа корпорации», опубликованном тогда же в 1995году. Ставший к тому времени главным редактором «Общей газеты», он привел в доказательство эпизод чеченской войны о жестоком кровопролитии в селе Самашки. Одни эксперты утверждали, что имела место карательная экспедиция, другие это начисто отрицали, возлагая вину на самих чеченцев. Обе стороны были непримиримы, хотя обе заслуживали доверия. «Я оказался в вакууме, я ни о чем не могу составить представление, потому что по любому поводу получаю прямо противоположную информацию, — признавался Е. Яковлев. — Если там была карательная экспедиция — я живу в фашистском государстве… причем осознанно фашистском, потому что оно не только совершает карательные акции, но еще и ведет дезинформацию, скрывающую суть происходящего… Поэтому я уперся рогом в эти Самашки и не могу дальше двигаться».[25] Иными словами, если дело журналиста — поддерживать государственную дезинформацию, то при чем тут истина?

При всем критическом отношении к сталинским временам, подчеркивал Е. Яковлев, тогда была заинтересованность в том, чтобы журналист имел какую-то точку зрения. Точка зрения могла быть навязана властью, но отсутствовало деморализующее состояние неопределенности. «Нет, мне лучше идти неправильным путем, чем вообще не идти».