Впусти меня - Йон Линдквист

— Я... мне пора.

Оскар кивнул. Пару секунд девочка смотрела ему прямо в глаза, затем повернулась, собираясь уходить. На мгновение замерла на краю горки, затем села, скатилась вниз и пошла к своему подъезду. Оскар продолжал сжимать в руке кубик Рубика.

— Ты завтра будешь?

Девочка остановилась, тихо произнесла, не оборачиваясь: «Да» — и пошла дальше. Оскар проводил ее взглядом. Она прошла мимо своего подъезда и исчезла в арке, ведущей на улицу. Раз — и нет.

Оскар взглянул на кубик, зажатый в руке. С ума сойти.

Он повернул грань, сбивая цвета. Потом передумал и вернул на место. Ему захотелось оставить все как есть. Пока.

Юкке Бенгтссон посмеивался про себя, идя из кино домой. Все же чертовски смешной фильм эта «Турпоездка»[15]. Особенно те мужики, что весь фильм бегали, разыскивая пивную «Пеппес Бодега». А потом один из них провозил своего в жопу пьяного приятеля через таможню в инвалидном кресле: «Invalido». Оборжаться.

А может, взять и рвануть вот в такую поездку с кем-нибудь из мужиков? Да только с кем? Карлссон такой зануда, что стрелки часов залипают, — с ним через два дня на стенку полезешь. Морган, как выпьет лишнего, начинает скандалить, а уж там-то он точно нажрется, раз бухло дешевое. Ларри в принципе ничего, если бы не был такой развалиной — и будешь потом его всю дорогу катать в инвалидном кресле, как того мужика: инвалидо.

Остается только Лакке.

Вот бы они там гульнули недельку... Да только Лакке беден, как церковная мышь, он себе такого в жизни позволить не сможет. Каждый вечер — пиво да сигареты. Хороший мужик, ничего не скажешь, но Канары явно не потянет.

Оставалось признать — никто из завсегдатаев китайской забегаловки в спутники не годился.

Может, одному съездить?

Вон, Стиг-Хелмер[16] взял и поехал. Хотя, казалось бы, таких неудачников еще поискать. Познакомился там с Уле, бабу себе нашел, все дела. Юкке бы тоже от такого не отказался. Мария уже лет восемь как ушла от него и собаку забрала впридачу, и с тех самых пор он ни разу бабы-то и не знал в библейском смысле.

Да только кто на него позарится? Впрочем, почему бы и нет? С виду он еще ничего, уж получше Ларри. Конечно, алкоголь наложил свой отпечаток и на лицо, и на фигуру, как он ни старался держать ситуацию под контролем. Сегодня, например, он за весь день не выпил ни капли, а ведь на часах уже девять. Зато сейчас он придет домой и опрокинет пару джин-тоников, прежде чем отправиться к китаезе.

А о поездке стоит еще подумать. Правда, получится небось как со всеми остальными затеями последних лет — пшик. Но помечтать-то можно.

Он шел по аллее парка между Хольбергсгатан и районной школой Блакеберга. Было довольно темно, фонари стояли метрах в тридцати друг от друга. Справа на пригорке, как маяк, светился китайский ресторан.

А может, гульнуть сегодня? Пойти к китаезе, не заходя домой, и... Не. Слишком дорого. Остальные решат, что он выиграл в лотерею, еще и в жлобстве обвинят, — мол, мог бы и угостить... Лучше сначала домой, выпить для затравки.

Он прошел мимо здания прачечной с трубой, на которой горел огонек, похожий на красный глаз. Изнутри раздавался приглушенный гул.

Как-то раз, когда он шел домой хорошенько набравшись, с ним приключилось что-то вроде галлюцинации — он увидел, как труба отделилась от крыши и поползла к нему, рыча и шипя. Он плюхнулся на землю, прикрывая голову руками в ожидании нападения. Когда же он наконец отнял руки, труба как ни в чем не бывало возвышалась там, где положено, внушительная и неподвижная.

Фонарь у моста под Бьёрнсонсгатан был разбит, и арка зияла черным провалом. Был бы он навеселе, — наверное, поднялся бы по ступенькам вдоль моста и продолжил путь по улице, хоть это и дольше. Спьяну в темноте черт знает что привидится. Он по этой причине даже спал со включенной лампой. Но сейчас-то он ни в одном глазу.

И все равно его так и подмывало воспользоваться лестницей. Пьяный бред начал просачиваться даже в трезвое сознание. Он остановился посреди аллеи и заключил: «Совсем крыша едет».

Значит так, Юкке, слушай меня внимательно. Если ты не возьмешь себя в руки и не осилишь эти несчастные несколько метров под аркой, не видать тебе Канарских островов как своих ушей.

Как это?

Да так — ты же, чуть что, бежишь, поджав хвост. Чуть что — идешь на попятную. С чего ты взял, что тебе хватит духа позвонить в турагентство, сделать новый паспорт, купить все нужное для поездки, не говоря уж о том, чтобы отправиться неизвестно куда, если ты даже не можешь пройти этот жалкий участок пути?

Хм, в этом что-то есть. Так что? Если я сейчас пройду под мостом, — значит, я в самом деле еду на Канары? Значит, это не пустые фантазии?

Тогда ты завтра же позвонишь и закажешь билет. Тенерифе, Юкке. Тенерифе.

Он тронулся с места, представляя солнечные пляжи и коктейли с разноцветными зонтиками. Все, решено, он едет! И никуда он сегодня не пойдет — останется дома и будет просматривать объявления. Восемь лет! Пора уже выходить из спячки.

Он задумался о пальмах — интересно, есть ли они там, были они в фильме или нет? — как вдруг услышал какой-то звук. Чей-то голос. Он остановился под мостом, прислушался. Где-то возле стены раздался стон:

— Помогите...

Его глаза начали привыкать к темноте, но пока он видел лишь листья, занесенные ветром под мост и сбившиеся в кучи. Голос, похоже, был детский.

— Эй? Кто здесь?

— Помогите...

Он огляделся по сторонам. Вокруг никого. Из темноты донесся шорох, и он различил какое-то движение среди листьев.

— Пожалуйста...

Ему безумно захотелось повернуться и уйти. Но это было исключено. Ребенку явно было плохо, может, на него кто-то напал.

Маньяк?

Маньяк из Веллингбю добрался до Блакеберга, но на этот раз жертва уцелела.

Вот черт!

Ему не хотелось ни во что ввязываться. Он же едет на Тенерифе! Но ничего другого не оставалось. Он сделал несколько шагов в ту сторону, откуда доносился голос. Листья зашуршали под его ногами, и перед ним возникли очертания тела, застывшего в позе зародыша среди листвы.

Черт, черт!

— Что с тобой?

— Помогите...

Глаза Юкке окончательно привыкли к темноте, и он увидел, как ребенок тянет к нему бледную руку. Ребенок был обнаженным, — наверное, изнасилование. Нет. Подойдя ближе, он понял, что на ребенке розовая водолазка. Возраст? Лет десять-двенадцать. Может, его избили приятели. Или ее. Если это девочка, то, конечно, вряд ли.

Он сел на корточки, взял ребенка за руку.

— Что случилось?

— Помогите мне подняться...

— Тебе больно?

— Да.

— Что случилось?

— Поднимите меня...

— У тебя что-то со спиной?

В армии он был санитаром и знал, что людей с травмами позвоночника и шеи нельзя трогать, не зафиксировав голову.

— Это точно не спина?

— Нет. Поднимите меня.

Черт, что же делать? Если он принесет ребенка к себе, полиция решит...

Придется отнести его или ее к китаезе и оттуда позвонить в «Скорую». Точно. Так он и сделает. Тело ребенка было маленьким и щуплым, наверное, все же девочка, и, хотя Юкке был не в лучшей форме, он наверняка справится.

— Ладно. Я отнесу тебя туда, откуда можно позвонить, хорошо?

— Да. Спасибо.

От этого «спасибо» у него защемило сердце. Да как он мог раздумывать? Что же он за сволочь такая?! Хорошо хоть вовремя опомнился — теперь он поможет девчушке. Он просунул левую руку ей под колени, обхватив другой за шею.

— Так. Сейчас я тебя подниму.

— Мм.

Она почти ничего не весила. Поднять ее было проще простого. Килограммов двадцать пять, не больше. Может, она голодает. Неблагополучная семья, анорексия. Может, отчим обижает. Бедолага.

Девочка обвила руками его шею, прижалась щекой к его плечу. Ничего, сейчас он ей поможет.

— Ну, как ты?

— Хорошо.

Он улыбнулся. Внутри у него разлилось тепло. Все-таки он хороший человек. Ему уже представлялись лица товарищей, когда он войдет в ресторан с девочкой на руках. Сначала они решат, что он вляпался в какую-то передрягу, но потом поймут, оценят, и посыплются похвалы: «Молодец, Юкке!» — и все такое прочее.

Он направился к ресторану, погруженный в мечты о новой жизни, которая должна была вот-вот начаться, как вдруг почувствовал боль в шее. Что за черт? Будто укус пчелы, и левая рука невольно дернулась, чтобы нащупать, стряхнуть. Но не мог же он отпустить ребенка.

Он безуспешно попытался наклонить голову, чтобы хоть что-то разглядеть, но у него ничего не получалось, так как голова девочки крепко прижималась к его скуле. Руки ее крепче впились в его шею, боль усилилась. И тут он понял.

— Какого черта?!

Он почувствовал, как заработали ее челюсти. Боль в шее становилась все невыносимее. За шиворот потекла теплая струйка.