Двенадцать друзей Бошена (СИ) - Багрянцева Влада

— Не привык к такому вниманию. — Брюс вздохнул, позволяя доктору изучать твердыми умелыми пальцами мышцы груди и радуясь тому, что его натуральность никак не определяется на ощупь.

— Нужно приучать его к общению, так и до эректильной дисфункции недалеко… Дрочите?

— Когда? — заморгал Брюс, разглядывая мужественное породистое лицо под маской и улыбчивые глаза за черепаховой оправой.

— Не сейчас, разумеется, — усмехнулся доктор. — В принципе.

— А ну… Бывает. А что?

— Нет, ничего. — Пальцы скользнули выше, помяли плечи и даже слегка погладили. — Позовите следующего.

Недоумевая, Брюс покинул кабинет.

Альфы задерживались подолгу, но особенно долго пробыл Олби.

— Чего сказал тебе? — спросил Дарен, который шел последним.

— Что у меня божественное тело, — ответил тот растерянно. — Какой-то он чудаковатый — расспрашивал о моих предпочтениях…

— Профдеформация, — пожал плечами Дарен, открывая дверь. — Может, наш доктор — уролог и, кроме задниц, весь день ничего не видит… Доктор, вы уролог?

Дарена из кабинета доктор выпер сам, задержав меньше других — слишком много вопросов тот задавал.

— Короче, не ответил мне, уролог он или нет. — Дарен посмотрел на заснувшего на диване Джесси. — Какой он все-таки милый!

Брюс, тоже глянувший в сторону ведущего, не смог оценить сползшие на щеки гелевые хреновины, как и то, что спящий Джесси намочил обивку подушки слюной. Вот если бы это был Лоис… Но если Дарен находил ведущего милым даже в таком виде, это значило, что кое-кто уже вляпался в кое-что поинтереснее обычной симпатии.

Боб перескакивал через две ступеньки, торопясь снова принять душ — после ощупываний этого альфы ему хотелось отмыться. Он так дергался под руками этого Эндрю, чтобы тот не заметил отсутствие узла на члене, так глубоко дышал, что от этих феромонов и мускусного запаха у него начала кружиться голова. Он уже был готов к страшным последствиям. Даже к тому, что, обнаружив, как в стадо волков прокралась овечка, они вызовут полицию. Бить, конечно, не побьют, но жизнь ему поломают однозначно. Он даже мыслить не хотел, что пришлось его папке сделать, чтобы подменить документы и медицинские анализы. И как он себе представлял дальнейшее развитие событий — тоже не задумывался. Виноват, конечно, сбрендивший о-папка в желании отхватить легких денег. Но выполнял-то план он, Боб, а не кто иной. Когда небо не разверзлось и никто его за омежью жопу не схватил, он помчался в душ, смыть стресс и быстрее занырнуть в постель, хотя полагал, что заснуть вряд ли удастся быстро. Папку бы сюда, на его место… Чтобы покрутился ужом на сковородке…

Злые мысли жалили ровно до того момента, когда он вспомнил, каким он стал — его о-папа. И каким был. И как старался кусочек побольше и повкуснее подсунуть вымахавшему как альфа сыночку, пропадая днями на работе, хватаясь за любые подработки, лишь бы накормить и одеть его, неблагодарного сына. И что личной жизни у него никакой нет. От такого кто хочешь станет озлобленным и отчаянным. По-хорошему, пораскинув мозгами, Бобу надо было сливаться. Ну, недельку-две еще продержаться и как-то разонравиться зрителям, сделать что-то такое, чтобы его не раскрыли, но выпнули под зад. Вон Шон в день его коронования как себя чудесно показал с этой уборкой — Боб решил, что выйдет отсюда и найдет эти записи, чтобы вживую пересмотреть, как это было. А пока он сам очень слабо набирал баллы, потому что был «никакой» — это ему еще в школе говорили. Слишком трудно быть «каким-то», когда ты ни альфа, ни омега и все над тобой издеваются. Вот и привык быть серой мышкой.

Вообще-то участие в шоу о многом его заставило задуматься и начать меняться — в психологическом плане. Он теперь воочию убедился, что ничего страшного нет в геях. Что можно отдыхать вот в таких красивых и комфортных условиях, которые он раньше только на картинках и в интернете видел. Что он может отлично командовать даже здоровыми дядьками-альфами. И что он наконец-то действительно вырос и должен сам нести ответственность за свои поступки, а не сваливать их на того же замотанного и несчастного о-папу.

Из-за всех здешних альф, в отсутствии бет и омег, он пропитался их духом и видом, как сельдь в бочке рассола. Больше всего ему, как ни странно, импонировал хмурый и молчаливый Тим. Во-первых, они по возрасту тут больше всех подходили друг другу. Во-вторых, Тим был слишком серьезным, как о-папа, считай. Не то что балагур Дарен или громила Говард.

Поэтому когда, выйдя из душа, Боб, мокрый и распаренный, влетел прямо в гору мышц и это оказался Тим, Боб совершенно растерялся, узнав того, кто только что занимал его мысли, не удержался на ослабевших ногах и завалился вместе с предметом своих дум на пол. А поцелуй так и вообще вышел как-то случайно. Но так нежно, что последние мозги утекли на хрен в ноосферу.

Честно, он даже не собирался целоваться, но когда Тим, заботливо поддерживая его за жопень, прошептал: «Как ты, Бобби?» — Боба от нежности и запаха можжевеловых шишек обсыпало мурашками, а зад предательски хлюпнул.

После той уборки так некстати куда-то запропали таблетки, которые он должен был принимать, чтобы гасить свою половую принадлежность. Он и под кроватью искал, и под тумбочками, но они как в воду канули. И вот стоило только альфе посильнее сжать его в объятиях — и как не было этих нескольких лет на подавителях.

Оказалось, когда горячее тело под тобой, а на заду такие же горячие руки, а губы в миллиметре от чужих — очень трудно соображать внятно.

— Я… я нор… — все, что он успел сказать, и Тим его засосал.

Они даже не пытались встать, так и лежали: голый Боб с полотенцем в одной руке — сверху и одетый в труселя после проверки доктора Тим — снизу. Альфа под Бобом просто пылал жаром и был каким-то… вкусным, что ли. Как мягкий пружинистый матрац, только с большими ладонями и сочными губами, исторгающими из его организма какие-то мурлыкающие звуки. Тело под воздействием всех этих факторов начало самопроизвольно извиваться, и их стояки и одно желание на двоих смутило обоих.

Тим вскинул взгляд на камеру и разочарованно крякнул. А потом жарко зашептал на розовое ухо:

— Тут камеры, а я не хотел бы, чтобы все видели, что будет дальше. А ты? Ты хочешь? Дальше?

Боб замер подстреленной двухметровой куропаткой и удивился, как это он растерял все свои мозги за пару минут, хотя до восемнадцати лет дожил вполне себе адекватным человеком. И внезапно понял, что хочет. Хочет дальше и глубже, но не так и не на камеру. Попробовать-то ему давно хотелось, да не нужен был никому такой недоальфа. И он просто молча кивнул.

Конечно, он рисковал многим: как только Тим почувствует, что зад не альфий, а со смазкой, как только нащупает, что узла привычного на нужном месте нет, так и поднимет скандал. С другой стороны, если сделать это в темноте и не давать ему трогать свой член, то, может, и обойдется.

Боб прижался к самому уху Тима и зашептал сбивчиво, краснея до выступивших слез:

— Только я ни разу еще… понимаешь?

— Ох, бля…

Тим шевельнулся, и Боб почувствовал, как член — который, наверное, и правда был длиннее, чем возраст альфы, — стал еще больше. Если бы не голый зад перед камерами, Боб бы и не стал подниматься еще долго. Но он боялся, что его выдаст густо выделившаяся смазка.

А Тим подумал, что первый раз такого красавчика не заслуживает случиться перед камерами и в душевой кабинке. Хотя его поднимающийся член думал совершенно иначе: разложить и поиметь целочку. Заклеймить и поставить на нем метку: мое!

Трепетное тело в его руках, не жеманничающее, не карикатурное, просто очень нежное и юное для альфы, хотя и большое по комплекции, тянуло к себе почище наркотика, и выпускать его из рук не хотелось. Тим даже забыл про причину своих неудач и думал только о Бобе.

— Глянь, сконтачились, — улыбнулся Харви, показывая на экран телевизора.

Естественно, оператор все внимание уделил самому интригующему моменту. Основная масса участников шоу уже улеглась обратно спать, и только Харви с Дареном сидели в холле.