Охотник - Тана Френч

Когда осознала впервые, что он слишком хлипкий для такой ноши, Трей уж и не упомнит. Думает о Брендане — до того, как он в последний раз вышел за дверь, со всей серьезностью пообещав ей ко дню рождения новый велосипед.

— А если он золота не найдет? — спрашивает Трей.

Джонни щерится.

— Найдет.

Вдали, среди деревьев выше по склону, — треск крыльев в ветвях и резкий птичий крик тревоги. Трей внезапно и остро хочет уйти с улицы в дом.

— Я пойду, — говорит.

Отец секунду смотрит на нее, затем кивает.

— Иди. Скажи мамке, я скоро. — Когда Трей, огибая дом, оборачивается глянуть на него, он все еще опирается о забор, лицо вскинуто к луне.

Шила протирает столешницы в кухне. Кивает Трей, когда та заходит, но головы не поднимает. Трей отыскивает ломоть нарезного хлеба, мажет его маслом, свертывает и ест, опершись о холодильник. Банджо тяжко оседает у ее ног и исторгает несусветный вздох. Хочет завалиться спать.

— Он на улице, — произносит Трей. — Говорит, скоро придет.

Мама отвечает:

— Где ты эту худи взяла?

— У Лены.

Шила кивает. Трей спрашивает:

— Ты ему дашь остаться?

Шила продолжает тереть.

— Он тут живет, — говорит она.

Трей отщипывает для Банджо кусочек хлеба, смотрит на мать. Шила женщина высокая, жилистая, мосластая, с густыми рыже-каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой, затянутыми в хвост. Лицо у нее как старое дерево — кое-где вытерто до блеска, а кое-где грубое — и неподвижное. Трей ищет в нем красоту, о которой говорил отец, но слишком уж много раз видела она это лицо и в таких понятиях истолковывать его не может. Говорит:

— Это ты ему сказала, что Брен ушел его искать?

С тех пор как они промеж собою произносили имя Брендана, прошло почти два года. Шила знает то же, что знает Трей, — плюс-минус. Трей слышит, как мать шумно выдыхает через нос.

— Я.

— Чего это?

Шила смахивает крошки со стола в ладонь.

— Я хорошо знаю отца твоего. Вот чего.

Трей выжидает.

— И еще я ему сказала, что вы тут все скучали по нему люто. Все глаза выплакивали что ни ночь, вы с Мэв в школу не шли, потому что стыдно было, что нет у вас папки. И стыдно, что мне годная одежда не по карману.

— Мне насрать было, что он уехал, — говорит Трей. — Да и насчет одежды насрать.

— Я знаю.

Кухня пахнет беконом и капустой. Мать двигается медленно и ровно, словно растягивает запас сил.

— Если совесть его заест как следует, — говорит Шила, ссыпая крошки из ладони в мусорное ведро, — он от этого сбежит.

Шила тоже хочет, чтоб он ушел. Трей не удивляется, но это знание не очень-то ее утешает. Хвати у Шилы сил выселить Джонни, она б это уже устроила.

По коридору несется сонный плач:

— Мамочка!

С тех пор как отец уехал, Аланна спала с матерью, но ее плач доносится из комнаты Лиама. Шила вытирает руки о посудное полотенце.

— Дотри стол, — говорит она и уходит.

Трей запихивает остаток хлеба в рот и протирает стол. Слушает, как бормочет капризно Аланна, как беспокойно шевелятся деревья. Заслышав хруст шагов за входной дверью, щелчком пальцев зовет с собой Банджо и двигает спать.

3

Лена идет домой утром, уже жарко и трещат насекомые. Отправляясь к Келу, иногда она оставляет машину дома — особенно для того, чтобы назавтра вот так шагать домой пешком, лениво и вразвалочку, в мятой одежде, и солнце в лицо, и запах Кела на коже. Так она чувствует себя молодой и немного бесшабашной, ей бы еще туфли нести в руке, будто вытворяла что-то буйное и наслаждалась каждой минутой. Давно не выпадало Лене ничего буйного, что хотелось бы вытворить, но вкус этот ей по нраву.

От Норин Лена собиралась некоторое время держаться подальше. С сестрой она ладит — в основном позволяя привольно изливаться потоку сестриных советов и предложений, — но предпочла бы погодить немного, прежде чем обсуждать Джонни Редди, а Норин ожидание переносит плохо. В том, чтобы совать свой нос во все подряд, и состоит, среди прочего, работа Норин. Лена подозревает, что Норин вышла замуж за Десси Дуггана — по крайней мере, отчасти — ради того, чтоб оказаться за прилавком, то есть в центре тяготения, куда устремляются любые сведения из Арднакелти и шире. Пока они были детьми, лавку держала миссис Дугган, мать Десси. Она была крупной непроворной женщиной с тяжелыми веками, от нее пахло притиранием «Викс» и «грушками»[9]; Лене она никогда не нравилась. Миссис Дугган дело было до всего, а вдобавок она еще и копила это все без разбору, всасывала, что слышала, и хранила подолгу, иногда годами, и извлекала на свет, только когда оно имело наибольшую силу. Норин же, напротив, человек широкой души и удовлетворение получает не от накапливания или применения того, что ей известно, а от разбазаривания охапками — кому угодно, лишь бы слушали. Лена не против — на ее взгляд, Норин заслуживает все свое удовлетворение до капли, ухаживая за Димфной Дугган, коя теперь обширна, из-за своего ишиаса едва-едва выходит из дому, плоское хладноглазое лицо в гостиной — смотрит, как мимо скользит деревня. Это значит, что уж если кто знает хоть что-то о том, в какую передрягу вляпался Джонни в Лондоне, так это Норин.

Лена в чужие дела не лезет. К этому решению она пришла в тот же день, когда собралась выйти замуж за Шона Дунна. До этого намеревалась отряхнуть с себя паутину Арднакелти традиционным методом, свалив из Доджа[10], — собиралась в Шотландию, чтоб там учиться на ветеринара и возвращаться только на Рождество. Шон же никуда с семейной земли уезжать не намеревался. Когда Лена решила, что Шон заслуживает того, чтобы ради него остаться, ей пришлось придумать другой способ не давать округе лезть к себе ни в какие щели. Тридцать лет она держала городок на расстоянии вытянутой руки: не иметь мнения насчет разрешения на строительство для Ошиня Магуайра, не давать Лианне Хили советов насчет стремного парня ее дочери, не подключаться к «Чистым городкам»[11] и не тренировать местную девичью команду гэльского футбола, взамен же никому не говорить ни слова о финансовых обстоятельствах фермы, об их с Шоном браке, а также о том, почему у них нет детей. Интересоваться исключительно своим делом — черта, в Арднакелти не самая почитаемая, особенно в женщинах, и Лене это создало репутацию либо зазнайки, либо попросту странной, в зависимости от того, кто это обсуждал. Лена быстро поняла, что ей без разницы. Иногда ее забавляет наблюдать, до чего отчаянно некоторым хочется нащупать в Лене хоть что-то, за что можно уцепиться.

Не нравится Лене чувствовать, что она теперь имеет касательство не к кому иному, а к Джонни Редди. Хочется ей только одного: наблюдать, как вся округа встанет на уши вокруг Джонни, пока он не выметется отсюда, а по пятам за ним коллекторы или кого он там взбесил, — а затем вновь выкинут его из головы. Но есть Кел не в своей тарелке — и Трей, поневоле в самой гуще всего этого.

Собаки ускакали