Некто или нечто? - Михаил Ефимович Ивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ивановский опроверг Вудса, доказав, что «развитие мозаичной болезни без всякого участия внешней заразы» просто немыслимо. «Гипотеза Вудса опровергается твердо установленным фактом заразительности мозаичной болезни», — читаем мы в диссертации.
В те годы появилась и другая догадка: вирус — комочек измененной больной протоплазмы растений. Ивановский, основываясь на своих многочисленных опытах, считал и эту догадку неосновательной.
И в Никитском саду, и в петербургской лаборатории Ивановский много времени посвящал изучению клеток табачных листьев, пораженных мозаичной болезнью. Он обнаруживал под микроскопом много такого, что не наблюдалось в здоровых листьях. Возле ядра клетки попадались какие-то тельца, похожие на амеб. Прижатые к оболочке ядра, они имели такой вид, словно собирались вот-вот проглотить ядро. В клетках больного листа было гораздо меньше хлоропластов — этих крошечных чечевичек, содержащих хлорофилл. Но самое интересное, что открыл Ивановский в клетках желтой, пораженной части листьев, — некие таинственные кристаллические образования. Вот как говорит о них в докторской диссертации сам Дмитрий Иосифович: «В качестве включений, совершенно отсутствующих в зеленой части препарат, часто (если не всегда) замечаются какие-то бесцветные кристаллообразные отложения, похожие всего более на отложения воскообразных веществ… Растворить их мне ни в чем не удалось… По-видимому, сходны с ними и отложения в форме тончайших бледных пластинок… При наблюдениях на живом препарате мне случалось видеть перемещения такой пластинки вместе с плазмой; в других случаях легко было убедиться, что они лежат в том же слое, как и хлоропласты, причем часто раздвигают последние».
Дмитрий Иосифович тщательно зарисовал эти «включения» (теперь они широко известны в мировой научной литературе под названием «кристаллы Ивановского») и приложил в виде цветной таблицы к диссертации.
Но что они такое, эти кристаллы? Ивановский этого не знал, спросить было не у кого, он первый их наблюдал. И никаких предположений он делать не стал. Это было не в его правилах — строить догадки, ни на чем не основанные.
Между тем Ивановский своими глазами видел, зарисовал и описал скопления вируса табачной мозаики — того самого возбудителя, который тщетно разыскивали и Майер, и он, и Бейеринк, и Леффлер, и Вудс. Да, каждая пластинка, каждый кристаллик, едва различимые в микроскоп, состояли из биллионов вирусных частиц. Уже потом дознались, что в зараженных растениях вирус часто образует кристаллы и каждая частица кристалла несет в себе заразу. Мог ли предполагать Ивановский, что заразное начало примет форму кристалла, свойственную лишь минералам? Ведь он считал возбудителя табачной мозаики живым микробом. Какие же тут могут быть кристаллы?
Тайна удивительных кристаллов раскрылась спустя много лет после смерти Дмитрия Ивановского…
Открыть и не знать, что ты такое открыл! Искать годами и не знать, что нашел. Это самая драматическая страница в научной биографии Ивановского.
Спор о возбудителе табачной мозаики, возникший на рубеже двух столетий, и сейчас интересует не только историков науки. Дело в том, что спор продолжается. Природа вируса не ясна и доныне. Вот почему ученые проявляют такой интерес к диссертации, которая защищалась более полувека назад.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава седьмая
Бешенство и дикование
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В 1903 году, в то самое время, когда Ивановский защищал свою докторскую, произошло еще одно событие: было доказано, что возбудитель бешенства проходит через бактериальный фильтр, то есть что он принадлежит к тому же невидимому племени вирусов, что и возбудитель табачной мозаики.
Впрочем, оба события — и защита Ивановским диссертации и открытие вируса бешенства — были замечены лишь узким кругом специалистов. Даже в мире науки вряд ли в ту пору кто мог оценить в полной мере значимость открытия Ивановского. Что же касается второго события, то широкая публика твердо знала: пастеровские прививки вполне предохраняют от бешенства; а проходит или не проходит через фильтр микроб, или как его там ни назови — это уж от лукавого…
Но все ж таки, выходит, Пастер научился предупреждать смертельную болезнь, не зная ее возбудителя? Да, так. Вспомним, что Дженнер почти за сто лет до Пастера ввел прививки против оспы, уж и подавно ничего не ведая о заразном начале, вызывающем эту болезнь.
Пастер назвал Дженнера «одним из величайших людей». Сам Луи Пастер принадлежит к той же плеяде ученых, которые останутся в памяти человека, пока существует род людской.
Дженнер был сельский доктор, Пастер — химик и кристаллограф. Дженнер лечил пахарей и доильщиц, не думая вначале ни о каких открытиях. Пастер тем более не помышлял о научной карьере, в школьные годы он довольно равнодушно относился к наукам.
Потом у молодого Луи Пастера пробудился интерес к химии. Он начал с того, что, казалось, не имело никакого отношения к болезням, — занялся изучением виноделия и пивоварения. Английский торговец написал ему, что французскими винами, несмотря на их высокое качество, торговать рискованно: «Вначале мы охотно покупали эти вина, но очень быстро пришли к грустному выводу, что торговля ими приносит большие убытки из-за болезней, которым они подвержены».
Подобные же неприятности происходили во Франции с пивом: оно прокисало.
Пастер долгое время постигал тонкости виноделия и пивоварения. И пришел к неожиданным для того времени выводам: портят вино и пиво микроскопические растения (дрожжи, плесени, бактерии) — не те, что участвуют в брожении, а посторонние, «дикие». Пиво и вино, не содержащие живых микроорганизмов, не болеют.
Пастер нашел и способ предупреждать винные болезни. Он предложил прогревать вино перед перевозкой до температуры 50–60 градусов. Такая процедура не изменяет свойств вина, но зато обезвреживает попавшие в него микроорганизмы. «Для проверки моего метода, — писал Пастер своему другу, — в Габон будут посланы партии прогретых и непрогретых вин; до сих пор наши соотечественники, работающие в колониях, пили чистый уксус».
Проверка показала, что прогретое вино может храниться долго, не меняясь, а непрогретое быстро прокисает.
