Боги Атлантиды - Колин Уилсон

Невзирая на нарушение договора и появившиеся у китайцев подозрения, Браун продолжил работать в Баотоу. В результате китайские подводные лодки начали выходить в море с газогенераторами Брауна вместо огромных цистерн с пресной водой, а китайские ученые стали избавляться от ядерных отходов.

Браун вернулся в США в 1992 году, по-прежнему лелея надежду убедить американцев, которые стали в его глазах соотечественниками, вкладывать средства в его идеи. Многие посещали его лабораторию, наблюдали за опытами своими глазами и не понимали, почему Браун не может найти средства: идея использования воды в виде топлива кажется такой же выгодной, как и любое другое великое изобретение от парового двигателя до телевизора. Впрочем, и эти изобретения в свое время принимались в штыки.

Шон Монтгомери понял, почему Юллу Брауну «не везет», когда в апреле 1996 года отправился к нему в Калифорнию. Он выехал из Ванкувера, снял гостиничный номер в Лос-Анджелесе и позвонил Брауну, как тот и просил. К удивлению Монтгомери, он услышал необъяснимо гневную тираду на ломаном английском. Наконец, трубку взяла Терри Йорк, подруга Брауна. Она тоже была раздражена, но говорила на нормальном языке, и Шон смог объяснить ей, что не имеет никакого отношения к человеку, который ставил эксперименты в Торонто и вызвал гнев Брауна. (Этот экспериментатор наперекор всем инструкциям Брауна использовал в качестве «камеры внутреннего взрыва» пластиковый контейнер. Видимо, атомы водорода могли «протечь» сквозь пластиковые стенки, из-за чего точное соотношение атомов нарушалось и смесь газов становилась потенциально убийственной.)

Когда проблема была решена, Шон поехал в пригород Лос-Анджелеса, где наконец встретился с Юллом Брауном. Дверь открыла привлекательная, холеная женщина лет семидесяти, а за ней шел Браун — лысый, осанистый, небольшого роста (около пяти футов четырех дюймов) и в очках. Через минуту они сидели в уютной, хорошо обставленной гостиной, и хозяин рассказывал Монтгомери о своем изобретении.

Следовать за мыслью Брауна было непросто — он мешал болгарские согласные с австралийскими гласными, говорил тихо, часто бормотал что-то себе под нос. Тем не менее было очевидно, что он любит объяснять собственные идеи и обладает талантом учителя. Вскоре мужчины, избавившись от пиджаков, склонились над столом над растущей стопкой записей и диаграмм, при этом Браун яростно выкуривал одну сигару за другой.

Затем Шон переместился на кухню, где Терри Йорк заварила ему чай и рассказала о том, почему жить с профессором трудно. «Я понял, — говорил Монтгомери позже, что Браун — человек крайне раздражительный. К сожалению (хотя с такими учеными это бывает сплошь и рядом), его худший враг — он сам»[17].

По словам Терри, Браун в конце концов получил предложение, которого ждал так долго, от огромной американской корпорации, которая могла вывести изобретение на рынок и сделать Юлла богачом. И Браун, и его подруга считали, что сделка не состоится, поскольку в прошлом все подобные соглашения проваливались. Фирмы живо интересовались изобретением Брауна до тех пор, пока информация о нем не попадала на верхушку управленческой иерархии, после чего фирма резко теряла к Брауну интерес. Терри с Юллом считали, что так случится и на этот раз.

Они ошибались. Напротив, компания предоставила Юллу те же условия, что и китайцы, то есть снабдила лабораторией и промышленными ресурсами для производства газа. Казалось, мытарствам Брауна пришел конец.

В день, когда Браун стал главой исследовательского отдела, компания устроила ему торжественную встречу, после чего все работники отправились в лабораторию, чтобы показать все то, что они для него приготовили. Когда они шли к лаборатории, каждый заметил клубящийся дым от сигары великого изобретателя. Коллектив пришел в замешательство. Никто не решался сказать Брауну, что у компании есть строгие правила, запрещающие курить в лабораториях и тому подобных местах, и что этого требуют и страховые фирмы, и противопожарная инспекция. Когда Браун загасил сигару и раздавил ее подошвой ботинка, все облегченно вздохнули.

Они вошли в лабораторию. Все ждали, что же скажет Браун. Лаборатория являла собой, образно говоря, рай для изобретателя. Но как только Браун оказался внутри, он достал еще одну сигару и принялся ее раскуривать. Наконец, кто-то смущенно сказал ему, что курить здесь запрещено.

Браун одарил людей недоверчивым взглядом. Босс не разрешает ему курить в собственной лаборатории? Ему нескладно объяснили, что дело тут не в фирме, что таковы законы в этом государстве. Однако, сказал Браун, он не может не курить. Он не может работать без сигар!

Отчаявшись, коллеги предложили ему выходить в курилку. Браун ответил, что у него перекуров не бывает, поскольку он курит беспрерывно всегда, когда не спит. Когда он не курит, его мысли путаются, поэтому без сигар или сигарет он абсолютно бесполезен.

Положение было безвыходным. Никто и предположить не мог, что в одном шаге от цели, к которой Браун шел долгие годы, он откажется от компромисса. Они не знали Юлла Брауна. Он развернулся и ушел. В тот момент его мечта разбилась в пыль.

Шон Монтгомери полагал, что беспредельное упрямство Брауна и его нежелание уступать вполне объяснимы: достаточно вспомнить о том, что Браун провел много лет в русских и турецких тюрьмах. Однажды он решил для себя, что, оказавшись на свободе, не станет подчиняться ничьим приказам, если не будет с ними согласен. Не исключено, что тюремщики гасили о кожу Брауна окурки, потому он был особенно упрям в том, что касается сигарет.

В любом случае после смерти Юлла Брауна в марте 1998 года широкая общественность так ничего о нем и не узнала, и виной тому — пристрастие Брауна к табаку (как выразился мой друг, «надменная привычка»).

Когда Монтгомери наблюдал за экспериментами Брауна, ему казалось, что он находится в лаборатории алхимика. Почему — понятно. Если пламя с температурой около 135 градусов по шкале Цельсия может прожигать дыры в огнеупорном кирпиче и обращать в пар вольфрам, значит, законы природы по меньшей мере не столь просты, как мы думаем. Горящий газ Брауна словно знает, с каким именно веществом он вступает в контакт. Эта его чувствительность наводит на мысль скорее о средневековой алхимии, нежели о той химии, которую мы учили в школе.

То же самое можно сказать о способности газа обезвреживать ядерные отходы, что Браун демонстрировал неоднократно. Он расплавлял кусочек радиоактивного америция-241 на кирпиче вместе с кусочками стали и алюминия. «После двух минут под воздействием пламени, — пишет Кристофер Бёрд, — расплавленные металлы на мгновение вспыхивали, что, по словам Брауна, было признаком реакции, уничтожающей радиоактивность»[18].

Радиоактивность америция падала с 16 000 кюри в минуту до всего 100 кюри в минуту, иначе говоря, этот металл становился безвреден в той же степени, что и окружающие нас предметы.

Каким образом горящий газ Брауна вступает в химические реакции? Обычный огонь нагревает вещество до тех пор, пока его элементы не распадутся. Эту реакцию можно наблюдать, если поднести горящую спичку к листу бумаги. С другой стороны, если вы смешаете серу и металлические опилки и подогреете их на огне в металлической емкости, сера расплавится, приобретет бурый цвет, а затем начнет шипеть и пузыриться. Вы можете выключить огонь, но реакция продолжится до тех пор, пока вместо серы и железа вы не получите твердый кусок сульфида железа.

Или если поместить двуокись серы (сернистый ангидрид) и кислород на нагретый платинированный асбест, они образуют триокись серы (серный ангидрид), который, если его растворить в воде, образует серную кислоту. Платинированный асбест является катализатором, иначе говоря, в ходе реакции его состав не изменяется. Эта химическая реакция опять же кажется алхимической, как и испарение вольфрама при нагревании до 135 °C.

Иными словами, газ Брауна может попросту вызывать в вольфраме, огнеупорном кирпиче, золотосодержащей руде, радиоактивных отходах и других веществах обычную химическую реакцию наподобие той, в которую вступают сера и железные опилки, или той, какую мы наблюдаем, когда бросаем кусочек цинка в соляную кислоту, где он растворяется. Если так, значит, газ Брауна служит всего лишь катализатором химических реакций. Тогда понятно, почему возможно держать вольфрам в руке, пока он «горит».

Гипотеза, по которой древние знали секрет газа Брауна, представляется весьма правдоподобной. Ее, пусть и косвенно, подтверждает множество фактов. В июне 1936 года немецкий археолог Вильям Кёниг из Иракского музея в Багдаде проводил раскопки парфянского захоронения и наткнулся на глиняную вазу, в которой помещалась медная трубка. Эта трубка, залитая битумом и свинцом, играла роль железного стержня, и Кёниг решил, что перед ним — примитивная батарея.