Сальто ангела - Марен Мод

Беатрис успокаивает меня:

— Ты знаешь, его же можно будет навещать. А потом он выздоровеет и вернется.

Франсуа упорно спрашивает, «что у папы болит».

— Головка, мой дорогой.

Мама спокойна. Ей даже как будто полегчало. Беатрис уходит. Потом и дядюшка Луи.

И вот мы идем навещать папу. «У четырех прудов» — психиатрическая больница в нескольких километрах от Руана. Нормандские домики из красного кирпича, черепичные крыши, просторные лужайки, высокие стены, решетки. Дома цепляются друг за друга и похожи на призрачные корабли в океане, которые плывут по воле волн…

Мама держит меня за руку. Мы заполняем карточку при входе, идем сначала по каштановой аллее, потом еще по какой-то, потом еще… Свидания проходят в большом доме с застекленной верандой, дверь за нами закрывают на ключ. Повсюду сидят люди, говорят тихими голосами. Вот девушка стоит перед пожилыми родителями. Она молчит. Скрестила ноги, сложила руки, словно в немой молитве. Но не произносит ни слова. Родители смотрят на нее, она смотрит на них. Медсестра уводит ее. Все свидание — это несколько минут молчания. Другие говорят много, громко, настоящая какофония голосов.

Отец уже там. Он как-то странно дрожит всем телом. Медсестра предупреждает: не больше пяти минут для первого раза.

Из-за этого не стоило и приходить.

Меня он просто не видит, его интересует только мама. Несвязные упреки, навязчивые идеи. Он слишком разволновался, и медсестра торопится его увести. Свидание не длится и пяти минут. Он послушно уходит, неуверенно ступая. На него тяжело смотреть. Очень. Мятый костюм, согнутые плечи. У мамы на глазах слезы. Мы возвращаемся по той же нескончаемой каштановой аллее, и она мне говорит:

— В следующий четверг пойдешь один, так будет лучше. Ему нужно внимание, он не должен чувствовать себя покинутым, надо обязательно навещать его, ты понимаешь?

— А ты?

— Пока я его только раздражаю. Может быть, позже.

И вот в следующий четверг я отправляюсь туда один. Я должен сесть на автобус № 12, тот, который проходит по улице, где живет Марк. Остановка рядом с его домом, и каждый раз я невольно вспоминаю ту сцену из моего детства, закрытую на ключ дверь, разбросанную по полу одежду… Я уже давно не встречал Марка, не ходил но этой дороге. Но болезнь отца и больница все изменили, и я возвращаюсь сюда каждые четверг и воскресенье…

Иногда мне хватает мужества бросить взгляд на дверь дома, и я как будто заклинаю злых духов. Но это мало помогает. И вот я уже перед больницей. Называю себя при входе, меня записывают в журнал, я прохожу по лужайкам, слышу странные крики, вижу странных женщин и мужчин. Некоторые ходят боком, точно заблудившиеся крабы, другие что-то говорят в пустоту или ужасающе неподвижно сидят на земле. Какие-то улыбающиеся люди наступают на меня, я сторонюсь, пропускаю их, они смеются у меня за спиной. Люди-привидения, они ничего не замечают вокруг, ничего не слышат, погружены в себя и двигаются, как автоматы. Мой отец живет в другом мире. Это мир живых мертвецов, куда меня посылают сказать, что «дома все в порядке».

Я не люблю шумную веранду. Я увожу его на улицу, в тенистый дворик, туда позволяют выходить больным, которые, как мой отец, «хорошо себя ведут». Он больше не дрожит, в его сосредоточенном взгляде нет безумия. Он медленно направляется к деревянной скамье с облупившейся краской, я сажусь рядом и говорю то, ради чего пришел:

— Дома все в порядке. Франсуа получил хорошие отметки по поведению и арифметике.

А он говорит то, что все время вертится у него в голове:

— Семья твоей матери заперла меня сюда. Пусть они не забывают, что я ветеран войны и требую к себе уважения. Если вдруг будет война, я тут же пойду за повесткой. Не то что твой дядюшка Луи, эта тыловая крыса. Он-то не покинул своего теплого местечка. Я буду жаловаться. Мне должны вернуть мою должность. Я хороший специалист. У меня есть знакомства… и в медицинских кругах… и среди высокопоставленных лиц… Я ими воспользуюсь, стоит мне только захотеть. Здесь все меня знают… И поверь, все понимают, с кем имеют дело. Меня оставили в покое. Да. Они знают…

Мне хочется поскорее уйти. Я с нетерпением жду момента, когда смогу побежать обратно по каштановой аллее и выплакать все слезы, чтобы он этого не видел. Я больше не выдержу.

И потянулись четверги и воскресенья — дни визитов. Автобус № 12, улица, где живет Марк, регистрация в больничном журнале, деревянная скамья с облупившейся краской… У меня почти не остается времени для себя, мне некогда побыть самим собой, надеть женское платье, спокойно вздохнуть, укрывшись от всех, хоть на несколько минут забыться и почувствовать полноту жизни.

Но я должен быть мальчиком в голубой куртке и брюках, в хорошо вычищенных ботинках, гладко причесанным. Этот мальчик идет навещать своего больного отца, а потом возвращается той же дорогой. Так заканчивается весна, и наступает лето, которое не приносит ничего нового. Иногда мне начинает казаться, что нервы у меня сдают так же, как и у моего отца.

Через некоторое время его переводят в другую клинику под Парижем. Я больше не навещаю его один. Мы отправляемся всей семьей, едем через весь город, и я вытягиваю шею, чтобы в окно поезда увидеть кусочек Елисейских полей или Эйфелевой башни.

В своей новой тюрьме отец чувствует себя лучше. Это связано с его статусом бывшего преподавателя. Он говорит, что здесь он «в более интеллигентной среде». Маме нравятся цветы в парке, Франсуа бегает по аллеям, а я обретаю надежду.

И напрасно. Собирается еще один семейный совет, и на этот раз я должен присутствовать.

Дядюшка Луи, дядюшка Гонтран, тетушки, мама, — все собрались в провинции, в Нормандии, родном материнском гнезде.

— Жан, тебе уже исполнилось семнадцать лет, ты теперь мужчина, ты должен будешь принимать решения, и мы считаем своим долгом не скрывать от тебя ничего. Прежде всего то, что касается твоего отца.

Что они от меня хотят? Я взрослый? Мужчина? Принимать решения?

— Ты старший сын, мать должна найти в тебе крепкую опору.

Это я-то крепкая опора… Я никто. Ничто. Почему я? Вот они крепкие. Но они не ходят в больницу по воскресеньям. Они обсуждают, решают, организовывают. Пусть они и берут на себя ответственность. Им мало смерти тетушки Луизы, мало жертвы, которую принесла моя мать, им нужен еще и я?

— Твой брат Морис должен вернуться домой, Франсуа еще слишком мал, мы рассчитываем на тебя, когда думаем о будущем семьи. Твой отец, к несчастью, не способен вести нормальную жизнь. Прогнозы в этом отношении самые пессимистичные… Врачи считают, что это типичный случай маниакально-депрессивного расстройства. Надо ожидать цикличного проявления болезни, бесконечные депрессии будут сменяться буйными периодами… Возникнет необходимость частого, даже постоянного, пребывания в больнице. Мы должны смотреть правде в лицо. У каждого в жизни свой крест.

Свой крест? И где же их крест? И где мой?

— Твоя первая обязанность — хорошо закончить учебу. Это необходимо для твоего будущего. Твоя мать нам сказала, что ты не слишком прилежно занимался в этом году… Ты нас огорчаешь, Жан. В шестом классе ты был среди первых, да и в прошлом году учился неплохо. Что же случилось? Нужно исправиться.

Мне нечего им ответить. Внутри у меня пустота, я совсем не думаю о выпускных экзаменах, мне наплевать на карьеру. Мне наплевать на протекцию моего дяди и его уроки морали. Я не хочу становиться мужчиной!

— Ты подумал уже, чем займешься потом?

— Да. Я хотел бы поступить в институт кинематографии.

— Ну, это ребячество!

Они все против меня. Они решили просто не замечать, каков я на самом деле. Игнорировать мои девичьи ноги, развивающуюся грудь, член новорожденного младенца. Им все равно, что у меня в голове. Я хотел бы ускакать на коне, а потом оказаться прекрасной принцессой при дворе русского императора. Вместо моего жалкого члена, который я давно уже перестал измерять, я хотел бы иметь волшебную палочку. Если бы он мог исчезнуть, отпасть сам собой, как незрелый фрукт, как падают первые летние вишни, слишком маленькие, чтобы удержаться, как весной со сломанной ветки опадают первые сморщенные, без кожицы, персики!

Почему я плохо учусь? Я нахожу себе тысячу оправданий. Мой отец, его приходы домой и возвращения в клинику, его депрессии; Морис, мой сводный дебильный братец. Он вырос, и ни одно специализированное заведение не хочет больше его держать. Он теперь все время дома и требует от матери любви и заботы, как животное, которое слишком часто покидали.

Они отправляют нас назад: маму, Мориса, Франсуа и меня, и мы вновь живем в нашей стандартной квартире среднего француза, со стандартной обстановкой, в кухне с пластиковой мебелью. Но сначала они нас как следует отчитали. Я не похож на них? Я не похож ни на кого? Тем лучше. Придет время, и я вырвусь из их окружения. Я не знаю как, но вырвусь. Я буду сочинять музыку, которая им не нравится, снимать фильмы, которые они презирают. Я буду жить. Мне надо сделать все, чтобы я жил по-настоящему, мне надо стать кем-то… мужчиной… или женщиной.