Физиология брака - Оноре Бальзак

Литература строится на семи положениях, музыка выражает все с помощью семи нот, у живописи в распоряжении имеются всего семь цветов; подобно этим трем искусствам любовь, возможно, исходит из семи принципов, исчисление которых мы предоставляем потомкам.

Если средства, которыми обладают поэзия, музыка и живопись, неисчерпаемы, еще большим богатством должны блистать наслаждения любви; ведь названные три искусства, помогающие нам — быть может, безуспешно — искать истину с помощью аналогий, оставляют человека наедине с его воображением, любовь же — не что иное, как соединение двух тел и двух душ. Разве не очевидно, что если три основных способа, с помощью которых люди выражают свои мысли, требуют от людей, которых природа создала поэтами, музыкантами или художниками, предварительного обучения, то нельзя стать счастливым, не проникнув вначале в тайны наслаждения? Все люди ощущают тягу к продолжению рода, подобно тому как все они хотят есть и пить, но не всем дано быть любовниками и гурманами. Современная цивилизация доказала, что вкус — это наука и что умение пить и есть ведомо лишь редким избранникам. Наслаждение как искусство еще ждет своего исследователя. Наша задача скромнее: мы стремились лишь доказать, что несчастная участь, ожидающая всех обреченных, проистекает исключительно из незнания основ, на коих зиждется счастье.

С величайшей робостью дерзаем мы предать тиснению ряд афоризмов, которые, быть может, положат начало этой новой науке, подобно тому как гипсовые слепки положили начало геологии, и предлагаем их вниманию философов, юношей, готовящихся к вступлению в брак, и обреченных супругов.

XXVII. Брак есть наука.

XXVIII. Мужчина не имеет права жениться, не изучив предварительно анатомии и не сделав вскрытия хотя бы одной женщины.

XXIX. Судьба супружеской пары решается в первую брачную ночь.

XXX. Лишая женщину свободы воли, вы лишаете ее и возможности приносить жертвы.

XXXI. В любви тело женщины, не говоря уже о ее душе, подобно лире, открывающей свои тайны лишь тому, кто умеет на ней играть.

XXXII. Даже если женщина не питает к мужчине отвращения, в душе ее непременно дремлет чувство, которое рано или поздно прикажет ей отвергнуть удовольствия, не освященные страстью.

XXXIII. Не только чести, но и корысти ради муж никогда не должен доставлять себе такого удовольствия, которое он не сумел сделать желанным для своей жены.[108]

XXXIV. Поскольку удовольствие проистекает из согласия ощущений и чувства, можно осмелиться утверждать, что удовольствия суть своего рода материальные идеи.

XXXV. Поскольку сочетания идей неисчислимы, так же должно обстоять дело и с удовольствиями.

XXXVI. Как на одном дереве не найти двух одинаковых листков, так в жизни человека не сыскать двух одинаковых наслаждений.

XXXVII. Если наслаждение всякий раз ощущается по-иному, мужчина может быть всю жизнь счастлив с одной и той же женщиной.

XXXVIII. Уметь улавливать малейшие оттенки наслаждения, углублять, обновлять и разнообразить их — вот в чем состоит гений мужа.

XXXIX. Если муж и жена не любят друг друга, гений этот — не что иное, как распутство, ласкам же, вдохновленным любовью, похотливость чужда.

XL. Самая целомудренная из замужних женщин может быть самой сладострастной.

XLI. Самой добродетельной женщине случается невольно согрешить против пристойности.

XLII. Когда двоих связуют узы наслаждения, общественные условности умолкают. Об этот риф разбилось не одно судно. Муж, который хотя бы однажды забудет, что обязан уважать целомудрие и без покровов, — человек пропащий. Супружеская любовь должна открывать и закрывать глаза лишь в нужные мгновения.

XLIII. Главное — не в силе или частоте, но в меткости.

XLIV. Заронить желание, взрастить его, взлелеять, развить, раздразнить и наконец удовлетворить — это целая поэма.

XLV. В наслаждениях следует переходить от двустишия к четверостишию, от четверостишия к сонету, от сонета к балладе, от баллады к оде, от оды к кантате, от кантаты к дифирамбу. Муж, начинающий прямо с дифирамба, — глупец.

XLVI. Каждой ночи потребно особое меню.

XLVII. Брак обязан неустанно сражаться с ненасытным чудовищем — привычкой.

XLVIII. Если мужчина не умеет отличить наслаждения вчерашней ночи от наслаждений сегодняшней, значит, он женился слишком рано.

XLIX. Легче быть любовником, чем мужем, ибо труднее быть остроумным каждый день, чем шутить от случая к случаю.

L. Мужу ни за что не следует засыпать первым и просыпаться последним.

LI. Мужчина, входящий в туалетную комнату женщины, — либо философ, либо болван.

LII. Безупречный муж — человек конченый.

LIII. Замужняя женщина — раб, которому следует воздавать царские почести.

LIV. Мужчина может льстить себя надеждой, что знает свою жену и приносит ей счастье, лишь если она часто сидит у него на коленях.

Именно всей невежественной компании обреченных мужей, всем этим подагрикам, курильщикам, нюхальщикам табака, старикам, ворчунам и проч. адресовано письмо, которое стерновский Готье Шенди послал своему брату Тоби[109], когда тот задумал жениться на вдове Водмен.

Поскольку почти все советы, которые самобытнейший из английских сочинителей включил в это прославленное письмо, достойны пополнить наши замечания касательно наилучшего обращения мужей с женами, мы приводим его целиком, умоляя обреченных отнестись к нему как к одному из содержательнейших творений человеческого ума.

«Дорогой брат Тоби. Я собираюсь сказать тебе кое-что о природе женщин и о том, как за ними ухаживать; и счастье, может быть, для тебя — хотя и не такое уж счастье для меня, — что ты имеешь возможность получить наставительное письмо по этому предмету, а я в состоянии его написать.

Если бы так угодно было распорядителю наших судеб — и твои познания достались тебе не слишком дорогой ценой, я бы предпочел, чтобы ты вместо меня макал в эту минуту перо в чернила; но так как вышло иначе — пока миссис Шенди здесь рядом готовится лечь в постель, — я набросаю тебе в беспорядке, как они пришли мне на ум, ряд полезных для тебя, на мой взгляд, советов и наставлений, которые я привожу в знак любви к тебе, не сомневаясь, дорогой Тоби, в том, как они будут тобою приняты.

Во-первых, в отношении всего, что касается в этом деле религии — хотя жар на щеке моей свидетельствует, что я покраснел, заговорив с тобой об этом предмете, несмотря на нелицеприятное старание твое держать такие вещи в тайне, мне хорошо известно, как мало ты пренебрегаешь исполнением ее предписаний, — но я все-таки желал бы отметить одно из ее правил в особенности, о котором (в продолжение твоего ухаживания) ты забывать не должен, а именно: никогда не выступай в поход, будь то утром или после полудня, не поручив себя сначала покровительству всевышнего, дабы он охранял тебя от лукавого.

Гладко брей себе голову по меньшей мере раз в каждые четыре или пять дней, и даже чаще, для того чтобы, если по рассеянности случится тебе снять перед ней парик, она не в состоянии была приметить, сколько волос снято у тебя Временем — и сколько Тримом[110].

— Еще лучше удалить из ее воображения всякую мысль о плешивости.

Всегда держи в уме, Тоби, и действуй в согласии с твердо установленной истиной — что женщины робки. И слава богу, что они такие, — иначе с ними житья бы не было.

Смотри, чтобы штаны твои были не слишком узкие, но не давай им также чересчур свободно висеть на бедрах, подобно шароварам наших предков.

— Золотая середина предотвращает всякие выводы.

Что ты бы ни собирался сказать, много или мало, не забывай, что всегда надо говорить тихим, мягким тоном. Молчание и все, что к нему приближается, вселяет в мозг мечты о полуночных тайнах. Поэтому, если можешь, никогда не бросай щипцов и кочерги.

Избегай всяких шуток и балагурства в разговоре с ней и в то же время принимай все доступные для тебя меры, чтобы ей не попадали в руки книги и писания, проникнутые этим духом; существуют книги душеспасительные, и хорошо, если бы тебе удалось приохотить ее к ним; но ни в коем случае не позволяй ей заглядывать ни в Рабле, ни в Скаррона[111], ни в «Дон Кихота».

— Все эти книги возбуждают смех, а ты знаешь, дорогой Тоби, нет страсти серьезнее плотского наслаждения.

Втыкай булавку в грудь твоей рубашки, перед тем как войти в ее комнату.

Если тебе дозволяется сесть рядом с ней на диван и она дает тебе случай положить твою руку на свою — остерегайся им воспользоваться, — ты не можешь это сделать так, чтобы она не узнала состояния твоих чувств. Оставляй ее на этот счет и на счет как можно большего числа других вещей в полном неведении: поступая таким образом, ты привлечешь на свою сторону ее любопытство; но если она все-таки не сдастся, а осел твой по-прежнему будет становиться на дыбы, как есть все основания предположить... Тебе следует первым делом выпустить несколько унций крови из-под ушей, как было в обычае у древних скифов, которые вылечивались таким способом от самых бурных приступов вожделения.