Шалость - Анри Ренье

В страшном смятении все склонились к г-ну де Шомюзи, которого продолжало рвать кровью, бегущей целыми потоками. Мистер Смитсон, немного понимающий в медицине, стал возле него на колени. Г-да д'Эстрак и де Бридо держали каждый по свече, чтобы ему было светлее. Г-н де Блэзэ закрыл глаза, чтобы ничего не видеть, а г-н президент собирал рассыпавшиеся жетоны. В это время мистер Смитсон раздевал г-на де Шомюзи, расстегивал его жилет и отворачивал рубашку. Показалась рана — красное пятно на белой коже. Во время этой операции г-н де Шомюзи сделался еще бледнее. Он оставался неподвижным, и, казалось, одни только его глаза продолжают жить. Он смотрел на меня так, как будто хотел мне что-то сказать. Я наклонилась над ним; губы его дрогнули. Он попытался пробормотать несколько слов, в которых, как мне показалось, хотел назвать какое-то имя, но новый поток горловой крови заставил его задохнуться. Зрачки потускнели, все тело вытянулось так резко, что отскочила пуговица жилета. Он сделал еще несколько коротких движений и застыл в неподвижности. Он был мертв. Мистер Смитсон поднялся с пола. На скверном французском языке он объяснил, что у г-на Шомюзи пробиты легкие. Удар был нанесен с необычайной помощи остро отточенного оружия. В это время Люцерн, нечто вроде Вашего Аркенена, сбежал вниз и стал опрашивать кучеров карет. Но, найдя убежище в кабачке напротив, они ничего не видели и не слышали. Вероятно, г-ну де Шомюзи был нанесен удар в то время, когда он дергал за звонок у входной двери. Виновниками преступления являлись, по-видимому, та женщина и подозрительный мужчина, которые толкнули г-на президента де Рувиля. Кучер г-на де Бридо, направлявшийся в кабачок к своим товарищам, обернулся на крик, который испустил г-н де Шомюзи, и увидел женщину и мужчину, пустившихся в бегство. Не интересуясь больше ими, он присоединился к веселой компании. Поиски, предпринятые сообразно этим указаниям г-ном лейтенантом полиции, не дали никакого результата. Удалось только узнать, что за несколько дней до преступления г-н де Шомюзи принял в гостинице «Польская Армия» одну даму, не похожую ни на одну из его прежних посетительниц. Г-н де Шомюзи провел ее в свою комнату, в которой немного спустя служанка слышала шум какой-то ссоры. Дама вышла ночью, и никто из лакеев не мог рассмотреть ее лицо.

Это печальное событие, произошедшее в отсутствии г-на де Морамбера, не принадлежит, однако, по своей природе к тем случаям, которые могли бы прервать его путешествие, ибо он и его брат никогда не были сильно привязаны друг к другу. Я держусь именно такого мнения и потому сочла излишним извещать его Об этой смерти. Он узнает о ней со всеми подробностями после своего возвращения, ибо нельзя рассчитывать на то, что его предупредят об этом раньше. Г-н де Шомюзи жил в большом отчуждении от света, который довольно долго держался от него в стороне по причине его распутного образа жизни. Поэтому его смерть пройдет там незамеченной, и г-н де Морамбер узнает о ней, когда уже на нее ляжет забвение, тем более что содействие г-на президента де Рувиля и г-на лейтенанта полиции, его добрых друзей, позволяет произвести похороны г-на де Шомюзи с весьма уместной в данном случае скромностью. Все это дело не дало никакого повода для рассуждений газетчиков, не вызвало любопытства людей, занимающихся литературой. Мы опустили в землю тело г-на де Шомюзи на маленьком кладбище Пикпюс. Там будет он ожидать небесного суда. Да простятся ему небесным милосердием все его заблуждения! Я послала забрать у трактирщицы его вещи. Если их осмотр представит какие-либо интересные частности, я Вам напишу о них. От этой же трактирщицы, которая думала, что г-н де Шомюзи просто куда-то уехал, и с которой он охотно пускался в откровенности, узнали, что г-н де Шомюзи был весьма стеснен в средствах и, находясь в отчаянном положении, издержал все свои сбережения. Он говорил, что собирается отправиться на Острова, а в тот самый день, когда эта неизвестная дама приходила к нему в гостиницу, без сомнения, за тем, чтобы вытянуть у него несколько луидоров, решил продать довольно большой бриллиант, который у него еще сохранился. Быть может, этот самый бриллиант и был причиной смерти г-на де. Шомюзи; быть может, для того, чтобы похитить этот камень, о существовании которого им было хорошо известно, негодяи и убили г-на де Шомюзи, спрятавшись в засаду возле моего подъезда? Что бы там ни было, эта смерть является трагическим концом того эпикурейского существования, которое вел г-н де Шомюзи. Я уверена, мой дорогой брат, что Ваше доброе сердце будет этим впечатлено. К тому же смерть — всегда смерть, и гибель наших близких внушает нам некоторые размышления, некоторые переживания, обращенные к нам самим. Мне хотелось бы, чтобы это письмо нашло Вас в добром здравии и чтобы подобные переживания не вызвали у Вас никаких тягостных предчувствий. Я напишу Вам все новости, которые узнаю о славном путешествии г-на де Морамбера при дворе великого герцога. И я обрету в них гораздо больше интереса и удовольствия, чем в том, что принуждена была сделать, касаясь гибели г-на де Шомюзи при уже известных Вам обстоятельствах.

Примите уверение, мой дорогой брат, в том, что, питая должные чувства, я остаюсь Вашей преданнейшей невесткой и сестрой.

Маркиза де Морамбер

Париж, 17 декабря 1738 г.

Еще одно письмо, мой дорогой брат! Я думала, что все уже кончено с этим г-ном де Шомюзи, и вот видите, снова собираюсь говорить с Вами о нем. Если во время своей жизни этот ужасный человек часто бывал несносным, то и дальше он угрожает быть таким же, несмотря на то, что его уже больше не существует. Судите сами поэтому о моем удивлении, когда вчера сестра-привратница из монастыря Вандмон в предместье Руль явилась в мою приемную и заявила о своем желании говорить со мной. Так как я не люблю подобных посещений, кончающихся обыкновенно выпрашиванием пожертвований и просьбами о чем-либо похлопотать, моим первым движением было отделаться от этой монахини, но ввиду того, что привратница упорствовала и утверждала, что ей поручено передать мне письмо от г-жи де Грамадэк, своей настоятельницы, я переменила свое решение. Эти монастыри, где воспитываются девушки хороших фамилий, часто бывают рассадниками невест, и, хотя мой старший сын еще очень молод, не было ничего удивительного в том, что какая-нибудь особа услышала отзывы о его нравственных достоинствах и уже строила относительно него планы будущего. Привратница, приведенная в мою комнату, протянула мне конверт, прося вскрыть его в ее присутствии, чтобы иметь возможность, если это понадобится, передать настоятельнице мой ответ на словах. Я так и сделала. Переписываю для Вас то, что я прочла.