Крепостной княжич - Лариса Черногорец

— Ну, красавица моя, отдышалась? — Федор с улыбкой смотрел в её глаза, — пойдем, надо дело закончить. Он поднял её с земли и оглядел её полуобнаженную фигуру.

— Красавица моя! Ну какая же ты у меня ладная!

Внезапно он помрачнел, в глазах сверкнула молния, он схватил её за косу, намотал её на руку и прижал Ульяну к дереву.

— Только попробуй на другого кого посмотреть! Убью! Слышишь?!

— Пусти, дурак, больно! Да с чего ты взял, что я на других буду смотреть?!

— Знаю я такую породу, на передок слабые, — любой слово ласковое шепнет, сразу хвостом вертеть начинаете, а уж если под юбку кто влезет — тут и ноги подкашиваются, и обмякла вся, готова с любым…

— Да бог с тобой, Федечка, любимый мой, мне кроме тебя не нужен никто!

Федор отпустил косу и поцеловал её в губы:

— Смотри, Улька, я за тебя любого жизни лишу, а тебя за измену, слышишь, и тебя и его и себя!

— Полно тебе, — Ульяна, раскрасневшаяся, была настолько хороша, что Федор не мог отвести от неё глаз, — Лучше расскажи, что за дело и зачем ты велел барышне ту корзинку отнести.

— Не надо тебе лишнего знать. Подарок, понимаешь, просто просили передать подарок. Мне за то большие деньги обещаны были, столько, что хватит и меня и тебя выкупить.

— Так ты со мной только из-за тех денег, — Ульяна делано отвернулась, надув губы.

— Полно тебе, красавица, — ради тебя все это, только ради тебя. Ты замуж за меня пойдешь? — он схватил её в охапку.

— А ты меня хорошенько попроси!

— Это еще как?

— На колени стань, — Ульяна засмеялась, — Как королеву попроси!

Федор отпустил её и встал перед ней на колени, развел руки:

— Ну вот, я на коленях перед тобой! Королева моя! Пойдешь замуж за меня?

Ульяна, горделиво повернувшись, пошла было по тропинке от него, потом развернулась, засмеявшись, подбежав, обняла его и поцеловала в губы:

— Пойду, дуралей, конечно, пойду, только у барышни разрешения надо попросить

— Теперь мне твоя барышня не указ.

— Ты меня пугаешь! Что ты задумал!

— Много будешь знать — скоро состаришься. Он потащил её за собой в глубь по тропинке.

Вернувшись в особняк Даша перво-наперво кинулась к Ли — тот собирал свой верный саквояж и был готов поутру отъехать.

— Погоди, Ли, у меня письмо к батюшке будет, заодно передашь ему, раз уж с ним увидишься — все быстрее, чем с почтой.

— Это как уж скажешь, Дашенька.

— У меня к тебе еще просьба, ведь неизвестно когда свидимся, ну сделай мне свои иголки напоследок, — избаловал ты меня, вот — не знаю, как теперь без тебя буду.

— У тебя глаза от другого светятся. Тебе мои услуги больше не нужны.

Даша вспыхнула

— Ты что имеешь в виду?

— Ли всегда любил тебя, как своего собственного ребенка, и был тебе не только врачом но и другом. Другом и останется. Не бойся- тайны твоей не выдам, только не обманывай старого Ли. Старый Ли много жил на свете и давно знает людей. И тебя старый Ли знает. Я никогда не видел, чтобы так светились твои глаза. В них твоя душа светится, а душа так светится только от любви.

— Ладно тебе, старый Ли, — Даша засмеялась и обняла его, — так иголки мне сегодня будут?

— Что делать — я же не могу тебе отказать, тем более перед долгим прощанием.

Даша бегом направилась в свою комнату. По дороге она успела забежать на кухню к Марфе и, справившись, что на ужин, отдать распоряжение переодеть дворню, взятую в особняк для услужения, в привезенную ими униформу. Никита с Порфирием как раз выгружали её из коляски и складывали в девичьей. Она даже успела подмигнуть Никите, шепнув при этом, что она в ванной и чтобы он не забыл, что ему следует относиться к Ли с почтением, и уж тем более не чинить ему препятствий, потому что тот завтра утром их покидает и возможно навсегда. Последняя фраза вызвала у Никиты взрыв ревности и вздох облегчения одновременно. Как ни странно, хотя Ульяны нигде не было видно, ванна была полна горячей воды, а на полочке, рядом с разноцветными кусками душистого пахучего мыла, лежала плетеная корзинка без ручки с большим, розовым полотенцем. Даша еще подумала, какое оно красивое, как постаралась Ульяна.

Раздевшись, она нырнула в маленький мраморный бассейн и, расслабившись, закрыла глаза. Из каминной слышались шаги и негромкий разговор. Никита отсылал лакея, стоявшего около двери каминной как часовой. Послышалось шарканье и через минуту вошел Ли со своим саквояжем. Он тут же открыл его и начал выставлять свои склянки и коробку с иглами.

— Ты готова, птичка, сейчас начнем. А где покрывало, чем накрыть скамью.

— Улька, бессовестная, гулять убежала, мне не сказала ничего. Ванну приготовила, а покрыть скамью позабыла. Возьми, вот полотенце в корзинке — оно должно быть большое, покрыть скамью хватит.

Маленький человечек, взяв корзинку с полотенцем, подошел к скамье и, вздохнув, развернул розовую ткань и встряхнул её. Что- то длинное, тяжелое, темное, развернулось, словно жгут, и со стуком ударилось о мраморный пол. Даша оторопела. Из полотенца выпала змея, с темно серым туловищем и треугольной головой, по спине шел черный зигзагообразный рисунок. Ли закричал и замахал руками. Резким коротким броском змея словно подпрыгнула и вцепилась в шею Ли. Даша закричала и попыталась встать. В тот же миг змея отпустила шею карлика и, извиваясь по полу, заспешила удалиться. На пороге появился Никита, и мгновенно оценив обстановку, сдернул с прохода занавеску и кинул её перед гадюкой. Та приготовилась к новому броску. Длинный острый нож, просвистев в воздухе, пригвоздил её к месту, раскроив ей череп и войдя в щель, между мраморными плитами на полу. Даша стояла обнаженная, по колено в воде, как Афродита, вышедшая из пены морской, черные вьющиеся волосы закрывали её тело практически до колен. Бледная, дрожащая, словно в ступоре она не могла произнести ни слова. Никита кинулся к Ли. Тот дергался в судорогах, на шее виднелись две глубоких ранки, из прокушенной артерии, пульсируя, била струя крови. Одна сторона шеи стала мгновенно опухать и надуваться. Ли захрипел. Никита обернулся к Даше:

— Ему срочно нужна помощь, его к Петру надо! Может еще успеем. Дарья Дмитриевна, Вам надо к себе. Я о нем позабочусь.

Послышались голоса бегущей на крики дворни. Никита схватил то самое розовое полотенце, и попытался укутать Дашу. Та закричала не своим голосом. Бросив его, Никита взял её на руки и бегом понес в её комнату, успев скрыться за дверями за секунду до того, как в каминную влетели Порфирий с Марфой и еще десяток слуг. Быстро усадив ее, дрожащую как осиновый лист на постель, Никита накрыл её покрывалом по самую шею и кинулся назад в уборную. Картина, развернувшаяся перед слугами, была страшной. Оборванная занавесь, мертвая гадюка и задыхающийся. бьющийся в судорогах Ли.