Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» - Эдуард Тополь

Прислонилась в Алеше, взяла его под локоть и чувствую – такая вдруг волна пошла снизу живота вверх, такая горячая волна – ну просто улет, прямо вот сейчас бы, при всех, ему отдалась и ни секунды бы никого не постеснялась. Но ведь чеченцы не дадут, расстреляют, гады!

Алексей тоже меня почувствовал, поймал эту волну, что ли, положил мне руку на колено и говорит: «Дура ты дура!» И вздохнул. И так он вздохнул, что у меня от чувства вины все опустилось и даже – слезы из глаз. Тут он достал свой телефон и сказал: «Ладно, чего уж тут…» И стал опять свои сообщения писать. А я сидела рядом, закрыла глаза и твердила сама себе: «Боже мой, какой парень! Все, если выживем… если только живыми выйдем отсюда, отдамся ему в первой подворотне, да просто на улице, даже под дождем!»…

Марат Абдрахимов:

Все прекрасно понимали, что такое, когда над тобой пистолет. Мне ничего не оставалось, как молиться. Я молился, держась за руки с соседями. Мы просто молились всем святым, которых знали. Просили их о чуде. Рядом со мной сидела стюардесса «Аэрофлота», ей было очень плохо, я держал ее за руку и пел песню из нашего мюзикла: «Я верю, я надеюсь, я люблю, и смерти я тебя не уступлю…» А когда людей поддерживаешь, то и себя вытаскиваешь.

Зинаида Окунь:

Конечно, террористов мы боялись, это само собой. Но больше всего боялись бомбы, которая в центре зала была установлена. То есть буквально в трех метрах от нас. Они очень быстро принесли эту бомбу, установили ее. Чеченка, которая бомбу охраняла, прямо за нами сидела. Когда иностранцев пересаживали отдельно от русских, мы с Аллой Петровной пересели подальше от сцены, в восьмой ряд, а бомба была в девятом ряду. И чеченка, которая возле этой бомбы сидела, она с нами очень хорошо разговаривала, даже разрешала нам в туалет ходить без очереди. Зато очень большая агрессия исходила от чеченцев, которые были на сцене. Не по отношению лично ко мне, а по отношению ко всем, кто сидел в зале.

Анастасия Нахабина:

Периодически они включали нам радио, и мы слышали, что говорят в СМИ по поводу нашей ситуации. Но информация была либо устаревшая, либо крайне негативная в отношении террористов, и для нас это было плохо, накаляло обстановку. Например, говорили, что нас не кормят, не поят, что заложников избивают. Террористов это злило. К тому же все в этом мире относительно, и, скажем, кормление шоколадом и конфетами можно, конечно назвать отсутствием нормального питания. Но с другой стороны, в той ситуации особого чувства голода не было ни у кого. Зато после таких сообщений по радио они эти конфеты стали не раздавать, а швырять. А что касается воды – то воды было достаточно. Виктор запасся большой, из-под кока-колы, бутылкой, и вода у нас была всегда…

Сергей Лобанков:

На балкон они из операторской комнаты принесли телевизор, подключили его и стали смотреть выступление какого-то высокого чиновника, который сказал, что если чеченцы отпустят заложников, то им даруют свободу и жизнь. А рядом стояли девушки-чеченки, и одна другой говорит: «А тебе нужна такая жизнь, если тебе ее подарят?» А та: «Мне такая жизнь?! Да это будет подарок судьбы, если я умру сейчас за Аллаха!»

Павел Ковалев:

«Мы закидаем вас гранатами, если будет штурм», – внушали они. Что ж, буду следовать обстоятельствам. Я тут не один, внимания к себе привлекать не нужно, и без меня герои найдутся. Они нашлись – мужчина наискосок от меня не захотел поднимать руки за голову. Удар прикладом – и он, окровавленный, падает в кресло, ухо наполовину оторвано.

В разных местах зала эпизодически возникает паника, крики.

Нас рассаживают – мужчин и женщин отдельно. С одной стороны от меня оказывается парень интеллигентного вида, с другой – один из мальчишек-актеров. У мальчишки тихая истерика, он спрашивает срывающимся голосом: «Может, отпустят детей?» Лицо бледное, руки трясутся. Следующий в ряду – плотный мужчина. Судя по импозантному виду, явно из актерской среды. Потом выясняется – это Александр Карпов, бард, автор переводных текстов к мюзиклу «Чикаго». Кроме него, в зале еще несколько «чикагцев».

У меня под ногами обнаруживается большая бутылка воды. Понятно, что сидеть придется как минимум сутки, поэтому каждый глоток ценен, как в пустыне.

Часа через полтора разрешили руки опустить.

Алла Петровна, подруга Зинаиды Окунь:

Радом с нами сидел Васильев. У него в ухе был наушник. Он его рукой прикрывал и тихо, шепотом куда-то передавал, сколько боевиков, сколько среди них женщин, где они находятся. Мы с Зиной все у него спрашивали: если они будут стрелять, обвалится потолок? Он нам: нет, это фальш-потолок. Тут они поставили на сцену стул, к которому привязана бомба. И эта бомба была мне буквально в лицо направлена, я сидела и думала: «Как же хорошо, что я сижу как раз напротив нее. Когда будет взрыв, мне не руку-ногу оторвет, а сразу погибну».

Георгий Васильев:

Я был единственным человеком, у которого была постоянная возможность говорить с захватчиками. По той причине, что они во мне постоянно нуждались. Скажем, начали дымиться и гореть светофильтры, пошел запах горелого, люди перепугались. Террористы сначала храбрились, но я им описал, как это страшно, когда горит театр, и что они даже не успеют выдвинуть свои политические требования и погибнут бессмысленно вмеcте со всеми за несколько минут. Под этим прессингом удалось выбить из них рацию, у меня появилась связь с нашими людьми внутри театра, я даже смог на некоторое время связаться с людьми, находившимися вне здания…

Светлана Губарева:

Когда нас пересадили к иностранцам, мы сидели как раз напротив боковых дверей на 1, 2 и 3-м местах. А рядом с нами сидела женщина и тихо кого-то материла. Конечно, Сэнди русского мата не понимал, но все-таки… Я говорю ей: «Кого вы так?» Она говорит: «Да наших! Я тут сижу с самого начала, чеченцы периодически выглядывают в эти двери, а там окно разбито на улицу. И в один момент они увидели там газовый баллон красного цвета, которого раньше не было. Понятно, что ниоткуда он не мог там взяться». В итоге боевики стали в эти двери все время постреливать. Стреляли короткими очередями – откроют, посмотрят и на всякий случай пальнут. А там, снаружи, тоже была стрельба, и нам сказали, что сидеть у этих дверей опасно, пересадили вглубь зала. А вглубь – это как раз где был самый большой фугас в центре зала, в 9-м ряду. Мы сидели в 11-м ряду, и я чувствую, что этот фугас – опасная штука, и все на него кошусь, кошусь. А рядом с фугасом сидела чеченка, охраняла его. В руках у нее, помимо взрывателя, были еще спички, а на подлокотнике была прикреплена свечка. Заметила, что я все время кошусь на фугас, и говорит: «Ты его боишься?» Я говорю: «Да, боюсь». «Не бойся, – отвечает. – Не думай, что тебе от него достанется больше, чем кому-нибудь другому. Этой штуки хватит на три таких здания».

В какой-то степени это меня успокоило – теперь можно не искать себе убежища. Но когда появилась возможность слинять оттуда, мы все равно к началу ряда передвинулись.

Тут Бараев прошел мимо нас, сел за нами, и мы имели возможность с ним говорить. Вообще дистанции начальник-подчиненный он не держал. К нему любой человек мог подойти и поговорить, если он был в зале. Естественно, вопрос: почему нас? Он сказал, что война в Чечне длится уже много лет, каждый день там гибнут люди, и что их требования – остановить эту войну. Женщины стали спрашивать: «А почему нас, слабых? Почему бы вам не захватить Думу?» На это Бараев сказал, что Дума себя хорошо охраняет, но мы согласны поменять на каждого депутата десять заложников, если кто-нибудь из них изъявит желание прийти сюда. Конечно, люди по мобильным телефонам тут же сообщили об этом своим родственникам. Но потом я по радио слышала, что какие-то депутаты предлагали себя в обмен на заложников, а их не взяли.

Сэнди с Мовсаром не разговаривал. Точнее, Сэнди сказал ему что-то по-английски, но тот ответил, что английский не понимает, пусть говорит по-русски. Поэтому разговор вела я. Бараев сказал: чтобы не было никаких прецедентов, отпускать будем только с представителями посольств. Я встала, нашла мобильник, и Сэнди стал звонить в свое посольство. Но туда даже в дневное время дозвониться почти невозможно. Не знаю, как он туда пробился, но кому-то он все-таки объяснил, что его паспорт лежит в гостинице «Измайлово», в нашем номере, в сумке. А наши с Сашей документы находятся в консульской службе. Мол, если они все эти документы привезут утром к «Норд-Осту», то нас выпустят. И при этот все время твердил им: «My wife Svetlana, my daughter Sasha». И держал мою Сашу за руку – все время, не отпуская.

Я смотрела на них и думала, когда же он успел стать ей отцом…

…Самолет из Караганды был в семь утра, из дома в аэропорт мы уезжали где-то в три ночи. То есть ночь была совершенно бессонная, я страшно нервничала, поскольку виртуальное знакомство – это одно, а реальное – это совсем другое. И все были мысли: куда тебя несет?