Астронавты. Отвергнутые космосом - Алексей Бобл

Лаборант обернулся, вскинул голову на говорящего и заерзал на тарполине, загаженном коричневыми пятнами биомассы. Жена высвободилась из его рук и тоже повернулась.

Над ними стоял, расставив ноги в дорогих сапогах, курчавый человек с мягким, добродушным лицом. Глаза его — хитрые, мальчишеские глаза — смеялись. Уголки губ были приподняты, как будто в улыбке. Он поднял руку — Мойре бросилась в глаза легкость движений, как будто он был совершенно здоров — и пригладил отросшие волосы. Позади него стояло трое поселенцев помоложе, чем он, и покрепче.

До этого Мойра видела его только мельком, в массе остальных поселенцев, и удивленно оглядела вжавшихся в коврики соседей. Человек стоял и смотрел на нее и на мужа.

— Ну, Профессор, — прошелестел его голос, — слышал глас народа?

Муж торопливо закивал и попытался отползти назад. Человек улыбнулся:

— Что ж… Земля нас бросила, твоя мадам правильно сказала. Придется полагаться на самих себя. То есть, — он кивнул стоящим позади, и те шагнули вперед, — на тебя, Профессор. Пора показать, чему тебя в академиях учили.

Его люди нагнулись, подхватили лаборанта под мышки и поставили на ноги. Тот растерянно смотрел на жену.

— Отведите его в медблок, — негромко приказал человек в сапогах.

Мойра вскочила, попыталась оттолкнуть их от мужа, но ее пихнули в больную грудь, и женщина упала на коврик, заходясь кашлем. Даже кричать не могла, когда человек мотнул головой своим людям, и те потащили упирающегося мужа в глубь багровых колышущихся проходов.

Глава 5

По бортовому хронометру наступило темное время суток, но заснуть Бой-Баба не могла. Обрывки мыслей мельтешили в мозгу: в часы бессонницы никогда не лезет в голову хорошее, но всегда — плохое, беспокойное.

Вот и теперь: память гоняла по кругу их вылазку на транспортере: как сели, как поехали, Питер Маленький остался в машине, они с Живых вылезли, пошли… набрели на пораженного… За стеклом шлема — воспаленные глаза, пунцовые от жара губы. Как тащили обратно. Питер ломается, как красна девица…

Какая-то мысль занозила, невнятная, недодуманная: что-то там было. В глазках Рашида… как он смотрел на раненого… сейчас не могла вспомнить, но чувство не проходило. Бой-Баба приподнялась на локте, нащупала на прикрученном к полу стуле сложенную по уставу одежду, сунула руку в прорезь нагрудного кармана. Достала карту памяти.

Покрутила в руках, подумала. Лежать — бесполезно, все равно не уснет. Бой-Баба встала, потянулась в ящик стола за планшеткой, сунула в щель карту памяти. Включила.

Зажегшийся экранчик тускло осветил отсек. Она попыталась открыть файл с данными чипа раненого поселенца, но прибор выдавал ошибку. Наверное, нужен специальный сканер, вроде тех, что стоят в поликлиниках и полицейских участках.

Тадефи, вспомнила Бой-Баба. Она студентка медучилища. Она должна знать, как открыть этот дурацкий файл.

Бой-Баба зажала карту памяти в руке, поднялась и как была, в застиранной трикотажной пижаме с пузырями на коленях, выскользнула в коридор. Ковровое покрытие грело клонированную кожу босых ног: как и обещали в больнице, чувствительность потихоньку возвращалась.

Третий отсек слева. Она поколебалась и постучала.

— Тадефи? Ты спишь?

Никто не ответил. Она прислушалась. За дверью шебуршало. Она постучала еще раз.

— Тадефи, впусти, пожалуйста!

Дверь приоткрылась. Высунулась взлохмаченная грива Живых.

— Ты чего?

Вот дьявол. Хоть провались сквозь землю.

— Нет, ничего, я пойду, до завтра терпит. — Бочком-бочком она стала отходить, когда дверь раскрылась. В проходе стояла Тадефи в форме.

Они впустили ее и выслушали все, что вертелось в ее голове за несколько бессонных часов. Помолчали.

— Карта памяти у тебя с собой? — спросил Живых. Она раскрыла ладонь, показала. Тадефи ссутулилась на краю койки, оперлась подбородком о смугло-розовый кулачок. Задумалась.

Наконец медик-стажер подняла голову и посмотрела на Бой-Бабу.

— Пошли, — сказала она. — Я вас проведу.

— Куда? — тупо спросила Бой-Баба.

Тадефи протянула руку и взяла у нее чип:

— Ты же хотела его считать? Так пойдем сейчас, пока медик дрыхнет. Заодно покажу вам кое-что, — она усмехнулась.

— Пойду оденусь сначала, — сказала Бой-Баба. — Не идти же мне так…

— А кто тебя там увидит? — хмыкнул Живых. Тадефи мотнула им бритой головой:

— Пошли все вместе, быстро!

Троица свернула за угол и двинулась по слабо освещенному коридору. Ковровое покрытие поглощало звуки шагов.

Бой-Баба шла сзади и смотрела им в спины. Господи, ну какая же она дура! Пусть они забудут, ну пусть они забудут, как она к ним вперлась, идиотка несообразительная! С другой стороны, а как ей было сообразить? На то и секс-депрессанты в таблетках выдают, чтобы избежать инцидентов…

— Чего отстаешь, пошли давай, — Живых оглянулся, протянул ей руку. Она сунула руки в карманы треников. Он пожал плечами и отвернулся.

Тадефи обогнала их и теперь в конце коридора возилась с магнитной картой возле двери медотсека. Красная лампочка равномерно вспыхивала над входом. Тадефи приложила палец к губам и озорно улыбнулась:

— Идите за мной, только тихо!

Они вошли в темноту, пропахшую карболкой. Направо, в глубине, отсвечивали никелем медицинские аппараты. Стажер поманила спутников налево, в лабораторию.

Но не остановилась, а, сделав знак двигаться тише, скользнула за следующую дверь, в отсек консервации. Там горел слабый свет. Тадефи поманила их и, не в силах больше сдерживаться, фыркнула. Показала рукой перед собой. Они подошли — и зажали себе рты, чтобы не свалиться на пол от смеха.

Один из аппаратов консервации был подключен. Датчики попискивали. Прозрачная крышка была закрыта, и на мягком противоожоговом покрытии матраса покачивалась жирная туша Рашида. Глаза закрыты, дыхания почти не слышно. Под крышку в тело Рашида уходили провода и катетеры.

— Он здесь каждую ночь спит, — зашептала Тадефи Бой-Бабе на ухо. — Говорит, замедляет процесс старения. И мне предлагал, кобель старый!

Живых только покачал головой. Тадефи выдворила их из блока консервации. Тихонько вышли в лабораторию, плотно прикрыли дверь, прошли из лаборатории в приемный кабинет, закрыли и эту дверь — и только тогда зашлись тихим сдавленным смехом.

— Ну Рашид! — еле выговорил Живых. — Даже с этой должности сумел выгоду поиметь!

Тадефи зажгла верхний свет и повернулась к Бой-Бабе:

— Где там твой файл?

Та протянула карту. Тадефи включила экран и принялась тыкать стилусом в иконки, подключаясь к медицинской базе данных. На экране высветилась всем знакомая иконка чипа индивидуальной идентификации. Тадефи ударила по ней стилусом, и иконка осветилась, замигала сначала красным, потом желтым огоньком.

Подождали. Желтый продолжал мигать.

— Глючит, — сказала Тадефи. — Вечно так. Общество Соцразвития экономит на оборудовании, даром что деньги под себя гребут.

Она перезагрузила файл. Иконка осветилась. Замигала. Красный огонек. Желтый.

— Нич-че не понимаю, — пробормотала Тадефи. — Может, это твоя карта глючит?

Тадефи вынула карту памяти и тут же вставила обратно. Нажала кнопку перезагрузки:

— Еще раз.

Желтый продолжал мигать, никак не сменяясь зеленым.

— Вот фиговина… — прошептал Живых.

Бой-Баба отстранила Тадефи. В голове стало проясняться. Неужели…

— Ребята, — тихо сказала Бой-Баба. — А ведь чип-то паленый.

— То есть? — впервые за весь вечер посмотрел на нее Живых. — Поддельный, что ли?

Она хмыкнула:

— Поддельный знаешь сколько стоит? У кого есть деньги на поддельный, тому на базу вербоваться незачем. А этот… — осеклась, — ну, не знаю… — Бой-Баба отвела взгляд.

Знала она все. В тюрьме просветили. Паленые чипы функционировали еще какое-то время после вылета с Земли, а потом дохли на самопальных индийских батарейках. Благо кто на базах будет чипы проверять? И цена умеренная: мелкой уголовщине по карману, особенно когда следствие подбиралось слишком близко. А она-то раньше думала: романтики, покорители космоса! А оказалось — люди, они везде люди…

— И все равно беглеца нашего жалко, поселенца-то, — сказала она на обратном пути.

Живых остановился. Посмотрел на коллегу.

— Думаешь, надо было его спасать? Может, он убил кого. Может, это ему от Бога карма такая, — усмехнулся в полутьме.

Бой-Баба хмыкнула:

— А может, наша карма была его спасти! А мы вместо этого…

— Но то, что мы даже имени его теперь не знаем, это точно не наша вина, — вмешалась Тадефи.

— Он знал, на что шел, — отрезал Живых. — Именно этого он и хотел. Чтобы никто его имени никогда не узнал.