Любовь на краю света - Ирмгард Крамер

теплом, как из вентиляционной шахты метро. Я сразу начала потеть, но для меня это не было неприятно, как при лихорадке или от страха. Это было тепло, наполнявшее меня.

Вместе с Виктором по одной из множества лестниц мы прошли в сад, к каменной дороге, мимо газона, раскинувшегося перед старинной стеной, которому могли бы позавидовать даже в средневековом монастыре, — здесь цвел шалфей, кресс светился оранжевым светом, цветы коровяка устремились в голубое небо. Зеленый лук пучками. На маленьких табличках были написаны названия трав: дягиль, калган, африканский душистый шалфей, очанка лекарственная, тимьян ползучий, тысячелистник обыкновенный, мускат, душица, золотарник и лимонная вербена. Аромат был таким насыщенным, что я с удовольствием искупалась бы в нем. Солнечные лучи согревали мои голые руки. Мы попали в лабиринт цветущих кустарников, приятный холодок пробежал по моей коже, как вдруг неподалеку показалась огромная тень — тень большой скалы, которая возвышалась в пятистах метрах от дома и вчера показалась мне страшной. Сегодня она уже не была такой. Она просто была большой. Даже гигантской.

Я немного затормозила, чтобы наклонить голову, но Виктор не останавливался. Он пошел в противоположном направлении. Путь через луг привел нас к стеклянному дому, в котором можно было выращивать салат для городка средних размеров. Виктор толкнул дверь и закрыл ее сразу же после того, как мы вошли. У меня сперло дыхание от горячего воздуха, наполненного ароматом жасмина. Здесь пахло землей и орхидеями. Виктор привел меня в ту часть, где росли только овощи, главным образом помидоры, перец и кабачки.

— Здесь у каждого из нас есть свой участок, — сказал он мне. — За съедобные травы отвечает Ансельм. Он справляется с этим очень хорошо. За пределами этого дома у него есть еще несколько парников и высоких грядок, а также ягодные кустарники, чтобы у нас всегда были свежие овощи и фрукты. Грибы, чернику, бруснику, бузину и разные дикие травы он приносит из леса. Иногда я привожу ему кое-что.

— Что это? — Я показала на листья в углу высотой по колено.

— Моя табачная плантация, — сказал он с гордостью. — Многолетний опыт. Важная вещь. — Он наклонился ко мне. — За ним растет еще кое-что, но сестре Фиделис лучше ничего не знать. Я надеюсь, ты не выдашь меня.

— Нет. — Я засмеялась.

За фонтаном в каменных чашах кто-то выращивал кактусы всевозможных размеров.

— Это Ной, верно?

Не знаю, почему я это сказала.

— Ной и кактусы? — Он странно посмотрел на меня. — Однажды он голыми руками взялся за один из них. Мне понадобилось три часа, чтобы вытащить из его пальца все колючки. Он ненавидит эти растения. Их разводит сестра Фиделис. Вон там. Это участок Ноя.

Он привел меня в дикие джунгли. На несколько метров в высоту вытянулись экзотические деревья, кустарники, цветы и листья. Вокруг нас все текло и булькало. Теплые испарения поднимались к стеклянной крыше. Стекла запотели, и на них выступали следы конденсата — вода, которая затем крупными каплями с шумом снова падала на листья. Вокруг нас летали бабочки, маленькие и большие. Виктор протянул руку, и очень большая бабочка села на нее. Ее крылья светились всеми цветами радуги. Я не знала, что существуют такие создания.

— Здесь мне особенно нравится, — сказал он.

Я хотела прикоснуться к бабочке, но она улетела, и вместо этого я дотронулась до папоротника, который был мне почти по шею:

— Что это?

— Понятия не имею. Не знаю, как это удается Ною, но все, что он сажает, вырастает больше и выше, чем обычно. У Ноя даже монеты пускают корни. Он принес сюда гусеницу этой радужной бабочки. Но, пожалуйста, не спрашивай меня откуда.

Растения были высотой до потолка — деревья, названия которых я не знала, персики, финиковые пальмы, пышные авокадо — они никогда не выживали у меня, — лимонные и апельсиновые деревья, между ними травы, папоротники и дикие цветы, чем-то напоминающие орхидеи.

— Когда Ной в лесу находит что-то, что ему понравится, он откапывает корень и сажает его здесь. Или же просто кладет семена плодов в землю…

Он посмотрел на свои наручные часы простой модели с потертым кожаным ремешком.

— Ты могла бы здесь еще немного осмотреться, а мне уже пора приниматься за дела. На такой большой территории дел всегда очень много.

Я осталась еще ненадолго, а потом мне стало слишком жарко и неприятно от влаги. Я чувствовала себя как в сауне и захотела вернуться в дом. При этом я осознала, что мне нужно перестать наконец думать только о себе. Я понимала, что это эгоизм особого рода, который уже давно должен был стать очевидным для меня. Но что-то во мне противостояло доводам рассудка. Несмотря ни на что, я не отступлюсь от этого диковинного места и от его тайны так скоро.

Я хотела бы остаться здесь — это решение как будто зрело во мне очень долго и спонтанно пришло на ум в тот момент, когда я спросила сестру Фиделис, можно ли отправить письмо. Надолго ли я остаюсь, я не знала. Но я хотела сделать это.

Дом встретил меня прохладой и уютом, словно заключая в свои объятия. Странный туман окружал меня теперь, когда я была совсем одна. Было тихо, и меня охватило сильное чувство, которое я не могла объяснить. Это была тоска, которая причиняла мне боль, делая меня одновременно абсолютно спокойной и возвращая меня к самой себе.

Настало время написать письмо родителям.

Я вернулась в свою комнату, и в тот момент, когда я закрывала за собой дверь, я вдруг услышала тихий голос. Это сестра Фиделис? Она была с Ноем на одном этаже? Я вышла на балкон. Нет. В какой-то из комнат, должно быть, открыто окно. Но голоса доносились сверху.

— Indicatif passe composé[6], — говорила монахиня по-французски.

И тем же голосом, что во время молитвы, Ной отвечал:

— Je suis parti, tu es parti, il est parti, elle est partie, nous sommes partis, vous êtes partis, ils sont partis, elles sont parties[7].

— Oui, passé antérieur, s’il vous plaît[8], — сказала сестра Фиделис.

— Je fus parti, tu fus parti[9], — сказал Ной.

Он был вундеркиндом? Возможно, этим объясняется собрание здесь непонятных мне людей. Может быть, Ной получил этим летом своего рода награду для высокоодаренных. Но монахиня? Это показалось мне неправдоподобным. Если только его родители платили достаточно, конечно, не ей самой, а церкви, к которой она принадлежала.

Я прислушалась и подошла ближе к месту, откуда доносились звуки. По меньшей