Черный дублер - Виталий Захаров

Слушая своего дублера, я вдруг обнаружил, что ловлю последние его рассуждения с гораздо большим интересом и вниманием, хотя умом и понимаю всю мизерность своих забот по сравнению с его делами и заботами. И мне стало стыдно. Стыдно как никогда (наверняка за меня стыдились и все мои дублеры), стыдно так, что с минуту я не мог перевести дыхание. Черный понимающе молчал, но я каким-то образом знал, что он с нетерпением ждет моего окончательного решения.

— Все, — сказал я тогда. — Все, Митя. Я согласен. И не думай, пожалуйста, что только из-за этой самой… любви. Хотя и претит твоя ирония насчет нее.

Он, мой дублер, оказался славным парнем. Понятливым. Я ждал в ответ на свое трудное „согласен“ здорового хохота торжества или хотя бы ехидного смешочка, но он откликнулся задумчиво:

— „Хорошо… Я это знал… Технические данные для подготовки к Опыту я передам тебе в следующем нашем сеансе. Надо подготовить их как можно короче и четче. Я ведь безалаберный немножко, нетерпеливый — сразу начинаю воплощать, без прикидки… это плохо… А ирония моя насчет любви… Нет-нет, я же говорил, что часто даже завидую тебе…“

— Будет, будет, Митя! — бодро сказал я, чувствуя, что он собирается отключиться. — Подожди, хочу спросить… А может быть, нам следует все же обратиться к ученым, вплоть до самого Уотсона? К чему скрытная попытка перед лицом такого открытия?

— „Я думал об этом, Митя — так же задумчиво ответил он. — Но чудится мне, что… необычность Опыта… в совершенно еще неразработанной области… Вряд ли они обратят должное внимание. В лучшем случае — начнут обсуждать, спорить, колебаться, а время идет… Нет, нужны самые решительные действия. Надо поставить наши миры перед свершившимся фактом, и вот тогда-то завертится колесо!“

Распрощались мы с ним тепло, по-братски. Очень у меня хорошо стало на душе. Были у меня нежно-чуткие друзья Марва и Микки, а теперь появился не только чуткий, но и суровый, когда надо, и сильный, когда надо…»

Райтнер оторвался от тетради при звуке отодвигаемого стула, поднял голову и, увидев на лице вскочившего на ноги секретаря Уотсона широкую улыбку, проследил за его взглядом. В стеклянные двери один за другим входили люди, которых он где-то когда-то видел. А через секунду, узнав их, Райтнер невольно подался назад, словно желая вжаться в стену. В приемную председателя входили члены Всемирного Совета. Видеть их Райтнер мог, конечно как и большинство девятимиллиардного человечества, только на портретах да на экранах видеофонов…

Впереди группы семенил на коротеньких ножках маленький колючеглазый нейрохирург Сингх (про него говорили, что при желании он смог бы разобрать человеческий мозг на все миллиарды клеток и собрать заново в первоначальной или в любой желаемой конструкции). Он галантно вел под руку хрупкую женщину с глубокими гипнотизирующими глазами — это была Председатель Всемирной Ассоциации Творческих Союзов музоживописец Юнона. Чуть сзади них плавно нес свое по-девичьи стройное тело моложавый глава космической биологии Толидзе и что-то быстро-быстро говорил хмуро переваливающемуся рядом очень даже полнотелому президенту Астрономической Академии Мюллеру и сухопарому, с отрешенным от всех мирских забот лицом, математику Вану Ли. А в дверях, оживленно переговариваясь, остановились квадратноплечий «отец астронавтики» академик Коробов и… сам ЭАЛ! Сам ЭАЛ Третий Великий.

Увидев его, Райтнер тут же забыл обо всех остальных. Не потому, что они не стоили внимания — каждый из них являлся олицетворением достижений представляемой им во Всемирном Совете отрасли, каждый еще при жизни был овеян легендами и про каждого можно было вспоминать без конца. Дело в том, что ЭАЛ, находя уважительные причины, часто отсутствовал на транслируемых заседаниях Всемирного Совета, а ежели и присутствовал, то его почему-то показывали обычно мельком (поговаривали, что он-де, стеснительный по-детски, смущается своих необычных форм), и мало кто мог похвастать, что действительно видел ЭАЛа.

ЭАЛ… Вместилище памяти семивековых достижений техники и свободно манипулирующий такой необъятной громадой знаний. ЭАЛ… Из космического бунтаря-робота он, вернувшись на землю, превратился в настоящего «скупщика» всех технических новинок. Их становилось с каждым годом больше и больше, и при всей миниатюрности ячеек памяти, ЭАЛ вскоре разросся до таких размеров, что для него оказался мал даже специально выстроенный Пансион. Тогда ЭАЛ сам разработал новый вид ячеек памяти и решил снова сделаться передвигающимся. Сделать это тем более было необходимо, что к тому времени всемирный референдум единодушно выбрал его членом Всемирного Совета, который не мог собираться на каждое заседание у него в Пансионе. Говорили, что ЭАЛ отверг все самые блестящие проекты воплощения его в человеческую форму и «вычертил» себя сам. И вот теперь Райтнер мог близко рассмотреть эту фактически бессмертную легендарную личность.

Неизвестно, какими категориями руководствовался ЭАЛ, но вкус у него оказался довольно странным: громадная голова угловато круглая — примерно как шар, вылепленный из пчелиных сот, а тело представляло собой два наполовину втиснутых друг в друга шара намного больших размеров, но той же конструкции (так вот откуда пошла ставшая знаменитой фраза: «ЭАЛ выбрал шары»!). Ко всему этому шаро — полушарообразному туловищу приделаны — на первый взгляд не сказать, чтобы удачно — опять же шаровидные нижние конечности, которые свободно катили и поворачивали грузное тело в любую сторону. Но самое примечательное в ЭАЛе не голова и туловище и даже не «ноги». Самое примечательное — руки. Их не две, а шесть — по три с каждой стороны. И на руках не по пять пальцев, а по три. Передавали из уст в уста, как ЭАЛ высмеял пятипалые человеческие руки: он, слышь, заявил, что у людей два пальца — мизинец и безымянный — совершенно лишние отростки, как и аппендикс в их животах!.. Все-то в нем было необычно, в этом ЭАЛе — «Третьем», «Великом», «Главном инженере земли». Да оно, видимо, так и должно быть, если и вправду каждая клеточка его тела «умнее» головы среднеэрудированного человека… И не зря он является любимцем и даже божеством не только кремнийорганических инженерных умов, но и сотен миллионов белковых. А божества могут и должны позволять себе чудачества, чтобы не отрываться от простых смертных…

Между тем, к Коробову и ЭАЛу, издали протягивая руки, подошли появившиеся из соседней двери знаменитые астронавты Джон Пирри и Никульцев, физик Матюранта. За ними в приемную вошли начальник центра Космической Связи Жак Ферар, социолог Йозеф Домбровский и начальник Центра координации заселения планет Солнечной системы Кальнинш. Весело засмеявшись чему-то, сказанному ЭАЛом, они плотной группой двинулись к двери кабинета Председателя, где доктор Сингх, вцепившись в рукав секретаря, пытался выведать причину столь неожиданного созыва Совета. Секретарь делал загадочное лицо и скороговоркой отшучивался, что всему свое время и что ничто на этом свете не совершается беспричинно.