Бледный гость - Филип Гуден

– Да какой он деспот, – возразил Джек Уилсон. – Просто он богат. Только бедные свободны выбирать.

– Но почему сына силком тащат под венец? – спросил Майкл. – Невеста что, уродина? Как ее зовут?

– Не понимаю, какая связь между внешностью и именем, но ее зовут Марианна. Уродина, или красавица, или что-то среднее – сказать не могу, не видел.

– Так спроси у Одри с кухни.

– Не перебивай! – Фолл понизил голос. – Зачем Элкомбу так понадобился этот брак – яснее ясного. Марианна Морленд происходит из богатой семьи. Ее отец – именитый бристольский купец. Деньги к нему в карман текут рекой. Представьте, каково ее наследство, представьте приданое. Родитель наверняка расщедрится, еще бы: породниться с одной из благороднейших фамилий Англии!

– Так все дело в деньгах. Как ново.

– В них всегда все дело, – отозвался «взрослый», циничный Джек Уилсон. – Дело в том, что пару лет назад Элкомб лишился винодельни и вместе с ней огромного дохода. Только представьте, какие это были деньги! На торговле вином люди делают себе состояние! Кроме того, он чем-то провинился перед королевой, так что монаршая милость обошла его стороной. Вместо него Елизавета щедро одарила кого-то другого. Думаю, вы понимаете, что ситуация едва ли не плачевная.

– А я смотрю, ты в курсе дел, Джек! – отозвался Фолл.

– Да, держу ухо востро, – сказал Уилсон. – Не хуже Ревилла, который только прикидывается, что спит, а на самом деле ловит каждое наше слово. Вот уж у кого ушки на макушке.

Я чувствовал, что Джек смотрит на меня, но лежал тихо, хотя давился от смеха.

– И раз уж мы заговорили об Элкомбе и его деньгах, то в само поместье вложены огромные суммы. Вот если я вырву сейчас пучок травы, то можно считать, что я обогатился двумя пенни. А камни, из которых сложен дом, – это просто слитки золота.

– Выходит, Джек, ты полагаешь, что именно из-за этого сына женят насильно, – сказал Уилл. – Элкомбу просто нужен новый источник дохода. Он отчаянно нуждается в средствах.

– Это лучший способ. Кутберт своим актерским талантом нужных денег не добудет. Как бы то ни было, все очень странно. – Джек пожал плечами. – Отчего Генри идет под венец чуть ли не из-под палки? Если та девица, Марианна, и впрямь так богата и к тому же не окончательная уродина, то тут радоваться надо и благодарить папашу за выгодную партию! Если бы мне предложили богатую невесту, я бы не очень беспокоился по поводу ее внешности. А будь она очень-очень богата, я бы считал ее самым прекрасным созданием на земле!

– По слухам…

– Чьим?

– На этот раз не Одри, а других женщин, тоже с кухни…

– О-о-о, мастер Фолл, вижу, времени вы не теряли, сняли самые сливки, – сказал Майкл.

– Обещаю, впредь буду оставлять их для тебя. Как только ты научишься пользоваться своим вертелом.

– Не отвлекайся, Уилл, – вновь вмешался Джек.

– Так вот. Те дамы понятия не имеют, с чего это молодому господину так не по душе столь богатое брачное ложе.

И это все?! Я, хоть и мысленно, присоединился к негодованию Уилсона и Донгрейса, которые выпрашивали у Фолла более интересных подробностей.

Немного подразнив их любопытство, он продолжил:

– Рассказывают разное. Будто бы молодой лорд предпочитает женщинам молоденьких мальчиков. Кстати, Майкл, может быть, это твой шанс. Наверняка ты в его вкусе.

– Катись ты!..

– Еще говорят, что Генри ненавидит отца и сделает все, чтобы досадить ему. Однако боится он его гораздо больше, иначе давно бы уж отказался от этой женитьбы.

– Да, Элкомб может внушить страх, – промолвил Джек задумчиво. – Человек, которому не стоит переходить дорогу. Вон, даже мастер Ревилл со мной согласен. Глядите, он, кажется, кивает. Или, может, это ветер качает ее, потому что она пустая?

Я понял, что ненароком выдал себя, согласно кивая на рассуждения Джека. Да, он попал прямо в точку. Я вспомнил близко посаженные глаза Элкомба, его пристальный, пронизывающий взгляд.

Поскольку притворяться дальше было бессмысленно, я сел.

– Да ты настоящий шпион, Ник! – рассмеялся Уилл.

Помнится, кое-кто тоже принял меня за шпиона.

– Брось, Уилл. Будь все столь же открыты, как ты, нужда в шпионах разом бы отпала. Как настоящий друг, ты всегда готов нам рассказать все как есть и о своих похождениях, и о многом другом. К тому же мне было очень интересно послушать твои кухонные байки.

– Не думаю, что это просто байки. Или ты считаешь, свадьбу отменят и мы отправимся домой несолоно хлебавши?

– Я очень сомневаюсь, – сказал Джек. – Приготовления в самом разгаре. К тому же Кутберт потеряет свой шанс блеснуть на сцене.

– А разве не может быть иных причин, по которым Генри не желал бы жениться? Кроме его любви к мальчикам и ненависти к отцу? – спросил я.

– Например?

– Другая женщина, которую он любит.

– Это тебе не «Сон в летнюю ночь», – отмахнулся Уилл.

– Говорю вам, здесь замешана другая женщина. Я даже видел, как они тайком шептались.

На это вся троица заметно напряглась и села прямо, ожидая продолжения.

Я напустил на себя важный вид:

– Думаю, она не его сословия, гораздо ниже по положению. У нее грубое красное лицо и толстые руки. Но это все издержки ее ремесла.

– Она прачка? – предположил Уилл.

– Нет, там, где она работает в поте лица, стоит ужасная жара, специфический запах и лязгает металл.

– Неужели в кузнице? – Похоже, Донгрейс был озадачен.

– Нет. – Я выдержал паузу. – На кухне.

– Ах, вот куда ты клонишь, – усмехнулся Джек.

– И зовут ее, дайте вспомню… Зовут ее Одри.

Развить мысль по поводу этой «кухонной мелодрамы» я не успел: Фолл бросился на меня и принялся тузить. Когда же я все-таки спихнул его с себя и мы распластались на траве, тяжело дыша, он спросил:

– Серьезно, Ник, тебе правда что-то известно?

– Про Одри?

– Про женщину, которую Генри любит.

– Абсолютно ничего, – признался я. – Но согласитесь, эта версия ничуть не хуже прочих.

Здесь нам пришлось поставить точку и вспомнить о том, для чего мы сюда пришли. Поуп и Синкло завершили свое ответственное дело, и теперь ничто не мешало нам разыграть «Сон» «на природе». Вернее, спланировать все «выходы» и «явления» перед первой репетицией in situ.[8] Театр или любое помещение (как, например, Уайтхолл, где мы играли прошлой зимой) хорош тем, что пространство четко ограничено и у тебя не возникает путаницы в том, откуда выходить на сцену и где именно на ней остановиться. К тому же в театре есть такое полезное и удобное место, как закулисье, скрытое от глаз зрителей. На открытом же воздухе тайнам и секретам не оставалось никакого шанса: и если актера обнажала проникновенная игра, то здесь, если не изобрести подобие занавеса, «обнажение» грозило всей постановке. К счастью, поблизости росло несколько деревьев, как раз ограничивающих пространство нашей зеленой «сцены», среди которых можно было бы развесить некое подобие кулис. Там мы могли ожидать своего выхода и производить все необходимые по ходу действия превращения.

Из головы у меня не шел наш разговор с друзьями. Вернее, мысли о предстоящем бракосочетании и то, насколько верны могут быть сплетни о Генри Аскрее. Ошибиться я не мог: молодой лорд выглядел действительно очень несчастным. Может быть, бессонница, которой он был заметно измучен, была вызвана любовным страданием? Может быть, он проливал слезы над Пирамом и Фисбой, потому что его на самом деле до глубины души потрясла смерть двух влюбленных? Пусть и шутов? Как я ни силился, я не мог поставить себя на его место. И не столько потому, что мне не приходилось испытывать глубокой, ранящей любви (помните расспросы лорда Элкомба о стреле Купидона?), сколько потому, что я не мог представить себя наследником огромных земель и громкого титула. И своего отца, заставляющего меня жениться против моей воли, если такое действительно имело место быть в случае с Генри. Как бы то ни было, Джек Уилсон был прав: в богатой семье у наследника практически нет выбора.

То, что ситуация и в самом деле была непроста и даже трагична, подтвердилось очень скоро.

Поуп отпустил нас на пару часов, как только мы приноровились выходить на «зеленые подмостки» и уходить с них. Снова мы могли потратить время по собственному усмотрению: обхаживать ли девиц с кухни, наведываться ли в гости к лесным дикарям, валяться ли на кровати, повторяя роль, – что угодно. Я наконец-то начал понимать, отчего труппы так жалуют гастроли посреди лета. Предприятия такого рода в первую очередь означали отдых с работой по совместительству. Тогда как в театральной суматохе столицы, когда утром репетируется одна пьеса, днем ставится другая, а текстом третьей надо владеть уже к следующей неделе, очень легко сойти с дистанции. По сути, такой темп выматывает тебя целиком. Здесь же, в Инстед-хаусе, мы, кроме репетиций, могли отдыхать, глазеть по сторонам и гулять.