На перламутровых облаках - Зульфия Талыбова

Дом прятался за высокими кустарниками.

После зимы они походили на гигантские метлы, расставленные в ряд, сухие ветви загораживали маленькую калитку, окрашенную в голубой цвет.

Кусты давно надо было бы выкорчевать и сжечь, чтоб пустить свет в сонное царство и разбудить лежебоку-медведя.

Посреди спящего дворика медленно зарастал ряской и тиной маленький пруд.

Ох, и чудной это был пруд!

Давно-давно хозяин дома – Великан вырыл яму могучими ручищами. Затем он вставил в неё гигантскую глиняную чашку с потрескавшимися краями и налил воду.

Зимой пруд превращался в каток, весной происходило наводнение, летом в нем, откуда не возьмись, появлялись рыбки. Великан любил рыбачить, поэтому к осени рыба из пруда исчезала, а листья с соседних деревьев падали прямо в огромную чашку и засыпали ее так густо, что она сливалась с землей!

Сейчас лёд в пруду растаял, и рыжие отголоски октября плавали по нему, не понимая толком, почему они вдруг пробудились в начале марта.

И вот раздался громкий шум, дом-медведь потянулся и зевнул, раскрыв свою пасть, из которой выбежали две девочки.

Одна оказалась яркая как солнце и такая же круглая. Ни дать, ни взять распустившийся одуванчик. Другую с большим трудом можно было назвать девочкой, она походила на диковинное существо-ящерку лавандового цвета.

У существа был лиловый хвостик, на нем росли бирюзовые отростки-пупырышки. Несформировавшиеся крылья украшали и без того волшебный облик необычной ящерки. Лететь с их помощью вряд ли бы получилось.

Такие существа жили в сказках и летали по небу, изрыгая пламя из пасти, но соседка показалась милой и огнем не баловалась.

Странные девочки играли в догонялки, хохотали и резвились.

Эсин вдруг сделалось страшно от их беззаботности и веселья.

А если Великан проснется?

Эсин задрожала, страх сжал сердце, словно кулак трепещущую птичку. Оно билось так сильно, будто вот-вот оторвётся и провалится в ноги. Ужас повелел девочке бежать, что есть силы, но сил не осталось.

Так и стояла Эсин с отяжелевшими руками и ногами, не в силах пошевелиться, и не моргая, наблюдала за девочками.

Набегавшись, они решили подкрепиться. Накрыв маленький столик прямо перед прудом, они уселись друг напротив дружки, распивая чай из огромного самовара.

Звонкий смех затих, уступая очередь звяканью ложек о чашки и шуму разливающегося кипятка.

Во дворе наступила почти тишина, и даже умиротворение.

Сердце Эсин же все не утихало.

И не зря.

Внутри дома-медведя кто-то проснулся.

Это был Великан.

Он насильно распахнул шторы, впуская солнечный свет, и Эсин почувствовала недовольство потревоженного дома.

Странные девочки даже не испугались и продолжали пить чай.

Но вот Великан вышел из дома.

Им оказался высокий-высокий дядька с большими руками и ногами. У него были длинные прямые русые волосы с проседью, собранные в хвост, а с тяжёлого подбородка свисала спутанная борода такого же цвета. В ней застряли фантики от конфет и прилипшие леденцы. Наверное, этот груз был слишком ощутим для Великана, потому что его нижняя челюсть отвисла

Взгляд Великана был затуманенный, сам он слегка шатался, и, казалось, еле держался на огромных ногах в ботинках пятидесятого размера.

На нем болталась безразмерная мятая розово-лиловая пижама с желтыми кружочками. Глядя на яркую расцветку, Эсин медленно перевела взгляд на странных девочек.

Одуванчик и Ящерка – жёлтые кружочки и лиловый цвет – таких совпадений не могло быть! Великан – отец девочек!

Эсин продолжала наблюдать за семейством.

Дети радостно поприветствовали папу-великана и пригласили на чаепитие.

Эсин, пересилив оцепенение, сначала медленно, потом быстро замотала головой, предупреждая девочек опасаться Великана, хотя они и не видели ее.

Отец же вмиг обернулся злодеем и напал на дочерей.

Те, спасались, как могли. Одуванчик юркнула в огромный самовар. Ящерку стошнило чаем прямо на белоснежную скатерть.

В глазах Эсин потемнело, она потеряла сознание.

* * *

Волнистые узоры на ковре обвивали крупные красные розы, что пестрили на нем.

Разбросанные бумажки, грязное белье и черепки от недавно разбитой кружки мешали полностью разглядеть рисунок, но Гюнеш помнил, как он выглядел до беспорядка.

На обоях цвета топлёного молока плясала вереница из полевых цветов.

Золотистые шторы были плотно задернуты, и не позволяли свету просочиться в комнату.

Здесь было темно, тоскливо и так тихо, что лишь секундная стрелка на висящих на стене часах, нарушала затянувшееся одиночество.

Незаметно наступил вечер, и за стенами началось движение.

Кто-то болтал без умолку, кто-то пел песни, кто-то смеялся, а кто-то плакал, печально завывая.

Гюнеш же томился в ожидании. Должны были вот-вот принести еду, а он страшно проголодался.

Вот дверь тихонько приоткрылась, и в комнату протиснулась толстая, как матрёшка, вся в белом женщина. Несмотря на полноту, она очень ловко прошла мимо разбросанных вещей и беспорядка, не уронив поднос с едой.

Молча поставив его на подоконник, она, напевая что-то под нос, вышла из комнаты.

Гюнеш, хоть и проголодался, оставил приблизительно треть кушанья. Он на цыпочках подошёл к двери и медленно, почти бесшумно приоткрыл ее ногой. Поставил тарелку с остатками еды на пороге, вернулся в комнату и сел на ковре по-турецки, наблюдая за оставленной посудой.

Позавчера пришлось распрощаться с симпатичной чашкой, разрисованной ландышами, останки которой прямо сейчас больно впивались в бедра.

Гюнеш осторожно приподнялся и смахнул черепки, надеясь, что сегодня таинственный незнакомец полакомится осторожно и вернёт посуду целой и невредимой.

Тот не заставил себя ждать.

За стеной послышались осторожные шаги.

Гюнеш затаился и почти не дышал. Неизвестный, наверное, шел на цыпочках, потому что слышалось лишь звяканье когтей по полу, и мальчик, вспоминая предыдущие визиты, мысленно поблагодарил его. Казалось, что кралась бесцеремонная кошка.

Цоканье когтей прекратилось, возле тарелки появилась чешуйчатая лапа и живенько стянула еду.

Гюнеш облегчённо вздохнул.

Сегодня обошлось без происшествий. Удалось ему всё-таки приручить и обучить манерам диковинного соседа.

Что не сделаешь лишь бы сбежать отсюда!

За дверью послышалось громкое чавканье, и мальчик усмехнулся.

– Какой же ты обжора! – воскликнул он и сразу же закрыл ладонями рот.

Неужели он произнес это вслух?!

Чавканье прекратилось, и пару минут стояла мертвая тишина, но тревога нарастала все сильнее и сильнее.

Гюнеш замер в ожидании. Любопытство и страх затаились в его груди – кто знает, как ответит сосед на его резкие, пусть и незлобные слова.

Отреагировал же чудной товарищ совсем не так, как ожидал мальчик.

Он шумно ввалился в комнату и плюхнулся на кровать. Крупный такой, мордатый, весь в фиолетовой чешуе. Его вес оказался непосильным для маленькой кроватки. Все ножки разом сломались, и обжора мягко приземлился на пол. Но его это ничуть не смутило. Гюнеш же подскочил, как ошпаренный, и схватился за голову.

– Что же ты наделал?! – завопил он. – Меня за нее убьют!

– Да не ори ты так! – недоуменно произнес гость. – Твои крики скорее услышат, а не мое приземление.

Мальчик замолчал: гость прав.

Он вновь уселся по-турецки напротив и стал его разглядывать.

– Кто ты такой? Ты… домашнее животное?

– А ты кто такой? – вопросом на вопрос ответил странный сосед.

– Я не знаю. – Печально ответил