Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6. - Иван Гончаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
67
у ног ее зрелого мужчину, следила, как любовь зажигала и пробуждала в нем силы, как он бился и плакал». И, не замечая смещения хронологии событий, Гончаров продолжает: «- Боже! Что со мной делается! – шептал он про себя, оглядываясь изумленными глазами вокруг. – Пятнадцать лет сна, позора, как в болоте, – и вдруг одной минутой, одной искрой она зажгла жизнь ‹…› Возьми же мою жизнь ‹…› отдаю тебе ее всю ‹…›. Дай мне жить, жить!». Сцена свидания заканчивалась страстным монологом Ольги: «Я давно взяла твою жизнь! Ты – мой! Я одолела твой сон, ты спасен! Я – цель твоей жизни. Как я сильна! – сказала она гордо. – Женщина может всё, что захочет: она одна – цель мужчины: без нее нет ему жизни. – И она опять смотрела на него, лежащего у ее ног» (там же).
Вероятно, дописав этот новый вариант, Гончаров заметил свою ошибку со включением фрагментов из сцены уже закончившегося свидания и вычеркнул из текста два эпизода (первый начинался со слов: «Она неподвижно сидела на скамье» – и заканчивался словами «как он бился и плакал»; второй – со слов: «Он страстно целовал ей руки» – и до конца варианта). Последний вариант теперь заканчивался словами, мысленно обращенными к Ольге: «Возьми же мою жизнь, ты создала ее опять, отдаю тебе ее всю, сделай, что хочешь, что можешь. ‹…› Дай мне жить, жить!». Этот последний вариант представляет собой начало будущей главы V части третьей. Зачеркнутый же страстный монолог Ольги Гончаров попытался использовать в словах Обломова, обращенных к ней в будущей главе VII (см.: наст. изд., т. 4, с. 351-352, строки 20-2); другие следы отброшенного текста просматриваются в следующем далее тексте рукописи – там, где Ольга напоминает Обломову о его обязанностях («- Пришло время действовать, Илья: я требую этого, приказываю! – сказала она. – Я сделала всё, что может сделать женщина: теперь твоя очередь наступила. Я уже не скажу ни слова, и если правда, что от моей любви воскрес в тебе человек, мужчина, не мне уже говорить тебе, что делать! – сказала она, протягивая ему обе руки» – наст. изд., т. 5, с. 374, вариант к с. 352, строка 5), и там, где она прерывает восторженную речь Обломова, любуясь «в нем своей силой» («- Да, – говорила она, – женщина может сделать всё, одна только женщина! Штольц ничего не сделал. Не он,
68
а я выведу на тебя (так в рукописи. – Ред.) на простор и потом всю жизнь буду гордиться…» – там же, вариант к с. 352, строка 11). И немного ниже: «Она с наслаждением торжества смотрела на его голову, склоненную к ее ногам» (там же, вариант к с. 352, строки 18-19). В печатный текст вся эта торжествующая восторженность не вошла, и монологи Ольги стали менее экзальтированными.
Следующая рукописная глава (будущие главы VIII-X) – диалог Обломова с Захаром и Анисьей по поводу посещения Ольги, описание реакции Ильи Ильича на письмо поверенного, отказавшегося «присматривать» за имением и сообщавшего, что без присутствия Обломова (хотя бы в течение четырех месяцев) едва ли удастся получить дохода «больше трех тысяч», и сцена с «братцем» – была написана в очень короткий срок – к 29 июля (9 августа) 1857 г. В письме к Ю. Д. Ефремовой, датированном этим днем, Гончаров сообщал, что роман почти закончен и хотя еще «требует значительной выработки», но тем не менее «недописанное нетрудно будет, несмотря на занятия, докончить в Петербурге»; все написанное же составляет 45 листов, т. е. границей этого написанного текста назывались именно будущие главы VIII-X (л. 44-45 авторской нумерации). И по содержанию, и стилистически весь этот рукописный текст почти не отличается от будущего печатного текста. При этом фрагмент, в котором Обломов спрашивает «братца», где тот учился, а в ответ на замечание Ивана Матвеевича о том, что Обломов в отличие от него учился «настоящим наукам», Илья Ильич, подтверждая это, признается в своей полной неспособности применить эти «науки» к какому-либо практическому делу, появился в составе будущей главы IX не сразу (см.: там же, с. 378, вариант к с. 360-361, строки 30-6). Это дополнение относится, скорее, к сфере «архитектоники», так же как и последний абзац этой главы, который заключал в себе размышления Обломова, едущего к Ольге объясняться по поводу предстоящей отсрочки помолвки (см.: там же, с. 379, вариант к с. 361, строка 41); в печатном тексте этим последним фрагментом (в несколько измененном виде) открывается глава XI. Текст будущей главы X также появился при очередном обращении Гончарова к рукописи и полностью вписан на полях. В нем уже не было обычных длиннот, за исключением довольно подробного описания трактира близ дома Пшеницыной, на первоначальной
69
стадии сложившегося текста (без сцены в трактире) действительно излишнего. После введения этой сцены в текст будущей главы X следы описания трактира обнаруживаются в первом же ее абзаце (ср.: там же, с. 376, вариант к с. 356, строка 10, и наст. изд., т. 4, с. 362, строки 1-10).
Гончаров несколько забегал вперед, когда в упоминавшемся выше письме к Ю. Д. Ефремовой, называя в качестве последнего написанного листа л. 45, писал: «Главное, что требовало спокойствия, уединения и некоторого размышления, именно главная задача романа, его душа – женщина, – уже написана, поэма любви Обломова кончена…». «Душе» романа – Ольге и окончанию «поэмы любви» и была посвящена очередная глава романа (будущая глава XI печатного текста), занимающая в рукописи л. 46-47 и начало л. 48 авторской нумерации. Об этой очередной стадии работы Гончаров писал И. И. Льховскому 2(14) августа: «…31 июля у меня написано было моей рукой 47 листов – и повторял: – Поэма изящной любви кончена вся: она взяла много времени и места».
В этом же письме Гончаров со всей определенностью признает, что он недоволен своей героиней: «Например, женщина, любовь героя ‹…› может быть, такое уродливое порождение вялой и обессиленной фантазии, что ее надо бросить или изменить совсем: я не знаю сам, что это такое. Выходил из нее сначала будто образ простоты и естественности, а потом, кажется, он нарушился и разложился…». Здесь, конечно же, имеются в виду упоминавшиеся выше восторженно-страстные монологи героини.
Текст той части рукописи, которая соответствует будущей главе XI романа, заметно отличается от печатного. Прежде всего он более пространен, начиная с появления Ольги после случившегося с ней обморока (см.: наст. изд., т. 5, с. 382, вариант к с. 367, строки 10-18). Гончаров предпринимает три попытки передать состояние Обломова, прочитавшего приговор себе в глазах Ольги.
«- Что ты, что с тобой? – нерешительно, едва говорил Обломов в ужасе, смутно понимая, что она хочет и не может выговорить приговора», – говорится в первом варианте после робко высказанного намерения Обломова все «устроить иначе», на которое не последовало никакой реакции Ольги (там же, с. 382-383, вариант а. к с. 367, строка 20). Следующий далее фрагмент уводит читателя в сторону от
70
реакции героя: «- Прощай! прощай!… наконец вырвалось у ней среди рыданий. – Мы не увидим… – Она не договорила, и слово утонуло в слезах. Она плакала не как плачут от живой мгновенно поразившей временной боли, слезы текли холодными струями, как осенний дождь в ненастный день заливает нивы» (там же). Второй вариант Гончаров попытался сделать более коротким и менее описательным, но введение в него третьего лица – Марьи Семеновны,1 на которую ссылается Ольга, чтобы заставить Обломова уйти («…она заметит, что я расстроена, неловко. Я скажу ей, что извинилась перед тобой, сошлюсь на головную боль или что-нибудь такое…» – там же, с. 383-384, вариант б. к с. 367, строка 20), снижало остроту ситуации. По-прежнему не понимающий до конца решения Ольги, Обломов вновь спрашивает, когда ему приехать, что вызывает у Ольги сначала «удивление», а потом и новый вопрос: «- Как приехать? Зачем? – сказала она». Диалог опять разрастается, но в конце концов Гончаров снимает бо́льшую его часть (см.: там же, с. 383). Тем не менее длиннот в этой сцене оставалось много (см., например: там же, с. 385, варианты к с. 368, строки 10, 12, 15-16, 18-19, 23, 39; с. 386, вариант к с. 369, строки 23-24), и особенно в заключительной ее части. Более того, вместо недосказанного Ольгой слова «Прощай» (там же, с. 386, вариант к с. 369, строки 41-44) на вставном листе2 появился ее большой монолог, начинающийся со слов: «А если ты вдруг женишься, прочтешь две-три книги, пожалуй, выстроишь новый дом в деревне…» – и заканчивающийся оглушительными рыданиями (там же, с. 386-387, вариант к с. 370, строка 2). Правда, в конце концов он был все же вычеркнут, так же как был заменен более коротким не столько длинный, сколько аффектированный монолог героини, который она произносит, «трясясь в рыданиях» и прося у Обломова прощения за то, что
71
не приносит ему в жертву свою жизнь: «…ты заснул бы, а я, я не могу уснуть… я хочу жить… любить живого человека… Смотри… как я молода… жизнь прекрасна…» и т. д. (там же, с. 388, варианта а. к с. 370, строки 31-33). И далее, после «с ужасом» произнесенного Обломовым предположения: «- Если ты умрешь?..» (наст. изд., т. 4, с. 370, строка 36), она выносит ему уже окончательный приговор: «…я не хочу уснуть, я хочу жить, а ты умер» (наст. изд., т. 5, с. 388, вариант к с. 370, строка 39) – и еще с большей жестокостью поясняет, что те качества, за которые она любила Обломова, она найдет и полюбит «…везде, в другом, в живом человеке…» (там же, вариант к с. 370-371, строки 40-4).
