Пять Колодезей - Борис Азбукин

Пашка натянул козырек на лоб и, как Степе показалось, испытующе и строго покосился на него.

— Вот Митькин погиб… А твой-то воевал иль нет? — вдруг спросил он.

— Воевал! — Степа рассказал Пашке обо всем, о чем думал сам несколько минут назад, и почему именно его отец, когда его партия послала на работу в деревню, решил жить и работать в Пяти Колодезях.

Пашка удовлетворенно хмыкнул, одобрительно поглядел на Степу и протянул руку.

— Значит, наши батьки — боевые друзья, все воевали тута. И мы должны быть друзьями и во всем стоять друг за друга.

Степа взял руку товарища.

Это было крепкое мужское пожатие — сдержанное и строгое. Степа понимал, что дело тут не только в отце, а и в том, что отныне Пашка признавал в нем равного себе и достойного члена беспокойной и дружной семьи мальчишек приморского степного колхоза. И это радовало его.

Дальше двигались быстрее. Теперь Пашка пылил на дороге тележкой, а Степа с Любашей шагали по стежке, проложенной сбоку, возле самой пшеницы.

Когда отошли уже далеко, Степа оглянулся. Обелиск одиноко возвышался на берегу. Он стоял, как солдат на посту, и, казалось, охранял тишину и покой этой солнечной, мирной и щедрой земли.

Степа все ждал, что вот-вот появятся каменные карьеры, расположенные либо в балке, либо в холмистой гряде. Но сколько он ни оглядывался, справа по-прежнему ослепительно искрилось море, а слева тянулась степь. Изредка в траве мелькали какие-то трещины, иногда очень тонкие, извилистые, еле приметные, иногда же шириною с ладонь.

— Пойдем к морю, там прохладней, — предложила Любаша и свернула к берегу.

И в самом деле, на краю обрыва подувал свежий ветерок. Берег гудел от прибоя. Степа сбежал за Любашей к морю, плеснул несколько пригоршней воды в лицо, смочил разгоряченную голову.

Услышав Пашкин свист, ребята вскарабкались по крутой тропе на береговую стену. Пашка пылил уже далеко от них.

— Бежим к нему наперегонки! — предложила Любаша и бросилась вперед, сразу опередив Степу.

Он бежал за ней, то и дело перепрыгивая через мелькавшие под ногами кусты колючек и трещины. Еще несколько таких прыжков, и он настигнет и перегонит ее. Степа поднатужился, сделал большой скачок и вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног. Потеряв равновесие, он растянулся на животе и… повис. В тот же миг он услышал под собой гул падающей земли, будто рухнувшей в глубокий колодец.

Все случилось так быстро, что он даже не успел сообразить, что же именно произошло, и как-то инстинктивно уцепился за жесткие стебли курая, подвернувшиеся под руку. Степа повис, упершись грудью и животом в землю, а ноги его болтались в воздухе. Неосторожное движение — и он сорвется и рухнет вниз.

Любаша, почувствовав, что Степа отстал, оглянулась и отчаянно закричала:

— Ой, ой, Степа!.. Пашка, скорей сюда!

Пашка поджидал их на дороге и отдыхал. Услышав гул обвала и крики Любаши, он сразу сообразил, в чем дело.

— Держись, Степ! Держись, я сейчас! — крикнул он и схватил с тележки канат.

Однако подбежать близко к месту обвала он не мог. Вокруг зияли щели, и земля в этих местах тоже могла обрушиться в любую минуту. Пашка остановился метрах в десяти и размотал веревку. Степа тем временем пришел в себя и сумел нащупать ногами выступавший в стене камень. Он осторожно оперся на него ногой и попробовал подтянуться. Но камень не выдержал тяжести, выскользнул и полетел вниз. Степа едва удержался.

— Лови, лови конец! — крикнул Пашка.

Веревка упала рядом со Степой.

— Ну, цепляйся же, цепляйся скорей, — горячилась побледневшая Любаша.

Степа, держась одной рукой за куст травы, другой схватил конец веревки и намотал ее на кисть.

— Ну, держись крепче, — предупредил Пашка и вместе с Любашей потянул канат.

Осторожно, чтобы не вызвать нового обвала, Степа выполз на поверхность и встал на ноги. Только теперь он оглянулся назад и увидел в зиявшей дыре высокую желтую стену. Ноги его дрожали, сердце бешено колотилось. Боясь свалиться вниз, он сел на краю обвала.

— Тю, ты что, опупел? Уходи оттуда скорей! А то грохнешься в эту штольню. — Пашка решительно потянул веревку к себе.

Через несколько минут все трое шли по дороге.

— Это я виноват, забыл вам сказать, — признавался Пашка. — Тут всюду по берегу эти чертовы «волчьи» штольни, целый подземный город.

— А почему они «волчьи»? — поинтересовался Степа.

— Камнерезы так заброшенные штольни называют.

— А где же в них ход? С моря, что ли?

Степа недоумевал. Всюду ровное место, нигде не видно вскопанной или насыпанной земли. Только впереди, почти у самой дороги, возвышались три небольших штабеля желтого камня. И вдруг Степа увидел, как рядом со штабелями из-под земли высунулись рога, затем показались головы и спины двух рыжих волов. Они тащили за собой двуколку, нагруженную большими кирпичами ракушечника. Вслед за ними вышла на поверхность женщина. Несмотря на жару, на ней была вязаная кофта, а голова укутана платком так, что виднелись только смешливые карие глаза.

— Тетя Маша! А мы к вам! — обрадовался Пашка и так быстро покатил тележку, что бидоны в ней запрыгали и загремели.

Пока Пашка разговаривал с тетей Машей, а та складывала привезенный кирпич, Степа успел осмотреться. До моря недалеко, хорошо слышно, как за обрывом грохочет прибой. Ход в шахту рядом с дорогой, но он совсем незаметен, так как вокруг все поросло травой. Степа подошел поближе. Спуск оказался открытым, наклонным и тянулся прямо вниз метров на восемь, а затем круто, под прямым углом сворачивал и уходил под землю к морю.

Степа и Любаша побежали по спуску и свернули в подземелье. Но дальше они двигались уже осторожно и, словно слепые, держались за стену.

После яркого солнечного света Степа ничего не видел, но чувствовал, что круто спускается куда-то вниз. Замерли все звуки. Не стало слышно цикад, шума прибоя и людских голосов. Прохлада. Неподвижный, застоявшийся воздух пахнет пылью и плесенью…

Глаза начали понемногу привыкать к сумраку подземелья. И первое, что увидел Степа, — была раскатанная колесами дорога, покрытая мелкой пылью. Потом он разглядел высокий и широкий коридор с желтыми стенами и желтыми сводами, который спускался вниз, а затем сворачивал куда-то вправо. «Тут целый паровоз пройдет», — подумал он.

— Что это там? Смотри, — прошептала Любаша.

Справа, куда она показывала, в стене был вырезан четырехугольный проход. Степа заглянул в него и в сумеречном свете увидел обширный, очень высокий сквозной зал, от которого в разные стороны отходили галереи. Свет в зал проникал с потолка через длинные, тонкие щели. Только теперь Степа догадался, что это такие же трещины, какие попадались ему, когда он бежал наперегонки с Любашей.

Позади загремели колеса, и в свете прохода появились волы с телегой и силуэты Пашки и тети Маши.

— Вы позади держитесь, — сказала женщина, поравнявшись с Любашей. — И узелочек в тележку положьте, а то потеряете.

Тетя Маша пошла впереди. Скоро двуколка свернула вправо, и тут Степа увидел зажженную керосиновую лампу, стоявшую на выступе в стене галереи. Тетя Маша взяла лампу и, держа ее немного сбоку перед собой, пошла рядом с тележкой.

Тусклый свет пламени едва пробивал темноту галереи. Потолок местами косо сползал то вправо, то влево, кое-где огромные глыбы нависали над головой, угрожая вот-вот обрушиться. Страшно было смотреть на них и еще страшней проходить под ними. В такие мгновенья Степа втягивал голову в плечи и старался вверх не глядеть.

С каждой минутой спускались все глубже и глубже. Теперь дорога извивалась, то огибая обвалы, то обходя потрескавшиеся и нависшие над головой глыбы. Тетя Маша все время покрикивала на волов:

— Цоб, цоб! Цобе!..

Звуки ее голоса, как в вате, глохли в каменной духоте подземелья.

Вдруг волы уперлись в завал и остановились. Степе показалось, что идти дальше некуда — тупик. Но тетя Маша начала заворачивать влево, направляя волов в круглую дыру, мрачно черневшую в стене. Животные упрямились и не хотели идти, точно чуя опасность.

— Ну, идолы!

Палка тети Маши опустилась на их ребра.

Волы рванулись и сразу точно провалились в дыру. За ними, подскочив на камне, покатилась двуколка. Ребята, как со ступеньки, прыгнули вниз, в темноту, и, цепляясь за доски тележки изо всех сил, побежали за ней под гору.

Пламя в лампе вспыхнуло несколько раз и чуть не погасло. Тетя Маша прикрикнула на волов, и они пошли тише.

Сразу почувствовалась резкая перемена: холодный, неподвижный воздух, и вместе с тем сыро и душно. Над головой на своде сверкнула капля. Вот появилась другая, третья. Казалось, камень плакал скупой желтой слезой.

— Ой, как тут страшно, совсем как в склепе, — тихо сказала Любаша, хватаясь за Степину руку.