История с привидениями - Питер Страуб

— Теперь мои карты на столе, как говорят мои прихожане. Конечно, я никогда не говорю о герметических предметах в проповедях, но продолжаю их изучать. Вы можете идти или рассказать то, зачем пришли, это в вашей воле.

Такое пышное вступление несколько удивило меня, но я решил рассказать ему всю историю о Фенни Бэйте и Грегори. Он слушал с большим вниманием, и я понял, что он уже что-то слышал об этом.

Когда я закончил, он спросил:

— И все это случилось недавно?

— Конечно.

— И вы никому об этом не рассказывали?

— Нет.

— Я рад, что вы пришли именно ко мне, — сказал он и, достав из ящика стола гигантскую трубку, набил ее и начал попыхивать, глядя на меня своими горящими глазами. Я уже начал жалеть что пришел к нему.

— А ваша хозяйка никогда не давала вам понять, почему она считает, что Фенни Бэйт — «сама испорченность»?

Я покачал головой: — А вы что-нибудь знаете?

— Это известная история. Можно сказать, знаменитая в нашей округе.

— Так Фенни и правда испорчен?

— Да.

— А почему? Здесь какая-то тайна?

— Большая, чем вы можете вообразить. Если я вам расскажу, вы можете решить, что я сошел с ума, — его глаза стали еще более пронзительными.

— Если Фенни испорчен, то кто испортил его?

— Грегори, — ответил он. — Конечно же, Грегори. Он причина всего.

— Но кто такой этот Грегори?

— Тот, кого вы видели. Вы совершенно точно его описали, — он покрутил своими толстыми пальцами над головой, имитируя мои жесты перед Констанцией. — Да, так оно и есть. Но если бы вы знали больше, вы бы усомнились в моих словах.

— Но почему?

Он покачал головой, и я увидел, что руки его дрожат. Я подумал, уж не сумасшедший ли он в самом деле?

— У родителей Фенни было трое детей, — продолжал он, выпуская клуб дыма. — Грегори был старшим.

— Он их брат! Один раз мне показалось, что я улавливаю сходство, но… Но что в этом противоестественного?

— Это зависит от того, что между ними происходило.

— Вы имеете в виду что-то противоестественное между ним и Фенни?

— И сестрой тоже.

Я почувствовал приступ ужаса, вновь увидел бледное некрасивое лицо Грегори с волчьей ненавистью в глазах.

— Между Грегори и его сестрой?

— Именно.

— Он испортил их обоих? Тогда почему к Констанции не относятся так, как к Фенни?

— Помните, что здесь живут бедняки. Такие отношения между братом и сестрой… хм… не кажутся им чем-то противоестественным.

— Но между братьями… — я словно вернулся в Гарвард и дискутировал с профессором антропологии об обычаях какого-нибудь дикого племени.

— Кажутся. — О, Господи! — воскликнул я, вспомнив выражение преждевременной взрослости на лице Фенни. — И теперь он пытается от меня отделаться. Он видит во мне препятствие.

— Похоже, что так. И вы понимаете, почему.

— Он хочет оставить их себе? — Да. И навсегда. В первую очередь Фенни, судя по вашей истории.

— А что же родители?

— Мать умерла. А отец оставил их, как только Грегори подрос и начал его бить.

— И они живут одни в таком месте?

Он кивнул.

Это было ужасно: то место, казалось, окутывало проклятие, исходящее от самих детей, от их противоестественной связи с Грегори.

— А разве они сами не пытались избавиться от него.

— Пытались. Но как? — я подразумевал молитвы (я ведь говорил с пастором) или обращение к соседям, хотя я уже понял, что от соседей в Четырех Развилках помощи ждать было напрасно.

— Вы можете не поверить мне, поэтому я просто вам покажу, — он встал и жестом позвал меня за собой. Он казался очень возбужденным, и я подумал, что он испытывает так же мало удовольствия от моего общества, как и я от его.

Мы вышли из дома, пройдя по пути через комнату, где на столе стояла бутылка пива и тарелка — видимо, остатки его обеда.

Он захлопнул дверь и направился к церкви. Переходя улицу, он обратился ко мне, не поворачивая головы:

— Вы знаете, что Грегори был школьным плотником?

— Одна девочка что-то говорила об этом, — сказал я ему в спину. Что дальше — прогулка в лес? Что он хочет мне показать?

За церковью разместилось маленькое кладбище, и я, следуя за доктором Грубером, читал имена на массивных надгробиях прошлого века: Джозия Фут, Сара Фут и прочие потомки клана основателей городка. Эти имена ничего мне не говорили. Доктор Грубер стоял перед небольшой калиткой на краю кладбища.

— Сюда, — позвал он.

Ладно, подумал я, если ты так ленив, я открою сам, — и взялся за засов.

— Нет, — поправил он. — Просто взгляните вниз.

Я посмотрел. В голове могилы вместо камня стоял грубый деревянный крест, на котором кто-то написал имя: Грегори Бэйт. Я перевел взгляд на пастора и на этот раз не мог ошибиться: он смотрел на меня неприязненно.

— Этого не может быть, — промямлил я. — Я ведь его видел.

— Поверьте мне, учитель, здесь лежит ваш соперник. Во всяком случае, его смертная часть.

Я не мог сказать ничего, только повторил:

— Этого не может быть.

Он проигнорировал мою реплику.

— Однажды вечером, год назад, Грегори что-то делал на школьном дворе. Тут он заметил — во всяком случае, я так думаю, — что нужно починить водосточную трубу и полез вверх по лестнице. Тут Фенни и Констанция, видимо, увидели шанс избавиться от его тирании и оттолкнули лестницу. Он упал, ударился головой об угол здания и умер.

— А что они делали там вечером?

Он пожал плечами.

— Они всегда ходили за ним.

— Не могу поверить, что они сознательно убили его.

— Говард Хэммел, почтальон, видел, как они убегали.

Это он и нашел тело Грегори.

— Так никто не видел, как это случилось?

Никто, мистер Джеймс. Но всем это было ясно.

— А мне неясно.

Он пожал плечами.

— Что они делали потом? — спросил я.

— Убежали.

Им было ясно, что они сделали то, что хотели. У него была разбита вся голова. Фенни с сестрой исчезли на три недели, жили в лесу. Потом им пришлось вернуться. За это время Грегори похоронили, а почтальон рассказал всем, что он видел. Вот откуда общее мнение об испорченности Фенни.

— Но сейчас… — я смотрел на надпись на кресте, сделанную, очевидно, самими детьми.

Почему-то это казалось мне самым жутким.

— Да, сейчас. Сейчас Грегори требует их опять. И прежде всего хочет вырвать их из-под вашего влияния, — последнее слово он произнес с характерным немецким акцентом.

— Могу я помочь им?

— Боюсь, что нет.

— А вы, именем Божьим?

— Дело зашло слишком далеко. Моя церковь не верит в экзорцизм.

— Но вы сами…

— В зло. Я верю в зло.

Я отвернулся. Похоже, он думал, что я буду просить его о помощи, но когда я пошел прочь, он окликнул меня: