Пламя зимы - Роберта Джеллис

И хотя я не нуждался в деньгах и послал бы весточку Одрис, даже если бы оставался голодным, я решил не отправлять их назад. Жуя свой завтрак, я все время улыбался. Пусть она думает, что опять перехитрила меня. Когда она все забудет, я найду какую-нибудь необычную безделушку, что-нибудь подходящее для принцессы из сказки, и пошлю ей взамен. Придумав такое, я сразу успокоился.

Плащ Одрис оказался таким уютным и теплым, что я чувствовал себя окутанным ее любовью. Он как щит для меня. И даже то, что я был гонцом плохих вестей, уже казалось, не может причинить мне зла. Я уверен, именно сияющее великолепие этого красного плаща с темной меховой оторочкой выгодно завершало впечатление от моего рослого жеребца, серебристого блеска колодки арбалета, голубоватого сияния моей стальной секиры и потертой кожи на рукояти моего меча. Меч, секира, арбалет и конь означали, что я воин, а такой плащ свидетельствовал о том, что я богат. Мне пригодилось и то и другое, когда в полночь я прокричал стражникам, что у меня есть послание к королю, и мне открыли небольшие боковые ворота Оксфорда. Только из-за своей доброты король воздержался от наказания гонца с плохими вестями и даже предложил ему место в своем войске, причем почетное место собственного оруженосца.

Когда мне это сказали, я подумал, что король Стефан равен по великодушию всем богам и легендарным героям. Это был широкоплечий, сильный мужчина, с лицом, не поражающим красотой, но привлекательным, с высоким лбом, светло-русыми волосами, серовато-голубыми глазами, выразительным носом и четко очерченными губами. Нет, не внешность короля поразила меня, а его ответ на мои слова о своем происхождении. Я сразу сказал ему, что я просто-напросто сын путаны, который благодаря милости сэра Оливера выучился воинскому делу, а он рассмеялся и ответил, что это для него намного лучше, ведь в таком случае он может рассчитывать на мою абсолютную преданность. И я был предан ему, хотя он и не всегда верил мне. Был предан даже тогда, когда понял, что ошибся в своем первом впечатлении. Я ошибся не в его доброте. Будучи излишне щедрым, он зачастую с легкостью обещал то, чего не мог потом сделать. А главное, понятие гордости, чести у Стефана сильно отличалось от того, что я усвоил у сэра Оливера. Я научился держать язык за зубами, но только после того, как несколько раз чуть не угодил в тюрьму либо в изгнание. Фактически именно доброта короля спасала меня от его же гнева. И разве не понятно после всего этого, почему я любил Стефана и люблю его до сих пор?

Я нес службу при короле, когда встретил Хью Лайкорна. Несмотря на его странную внешность, он сразу понравился мне, и мы вскоре очень подружились. От него я узнал, что он был первым, кто принес вести о вторжении короля Дэвида. Но именно с моим приездом, получив подтверждение этой новости, король Стефан отложил все другие свои дела и повернул армию на север, чтобы прогнать скоттов. Тогда у меня не было возможности продемонстрировать свою воинскую доблесть. Скотты оттянули войска еще до нашего прихода, и Стефан пользовался случаем, чтобы проявить себя мудрым, справедливым правителем с добрыми намерениями. Зная эти земли и местные обычаи, я мог ему помочь, и он искренне был доволен мной и несколько раз говорил, что поступил действительно мудро, взяв меня в свое окружение.

Лишь одна вещь омрачала эти ясные солнечные недели моей жизни. (Я слышу смех, ибо все знают, что Стефан заключил мир с Дэвидом в феврале, а это обычно влажный, порою снежный и особенно холодный месяц в северных землях. Я не помню, какой была тогда погода. Знаю только, что для меня небо оставалось чистым и сияло солнце.) После утверждения под присягой результатов переговоров Стефан совершил объезд замков и крепостей в северных графствах и везде без обид и давления подобрал из своих людей мужей для наследниц владений и опекунов для сирот. Тучи начали сгущаться, когда я узнал, что Стефан собирается и Одрис причислить к тем девушкам, которым он подбирал мужей.

Но вскоре эти тучи рассеялись. Одрис в присутствии короля назвала меня «братом» и, как только меня увидела, бросилась в мои объятия – таким уж непосредственным созданием она была. И тогда, как объяснил мне Хью, к моему ужасу, замужество Одрис стало для короля бессмысленным, ибо Стефан решил, что, если понадобится, он сможет управлять Джернейвом непосредственно через меня. Но когда моя неприязнь к самой идее, что я мог бы способствовать отобрать у Одрис Джернейв, улеглась, я вдруг, и даже как-то с удовольствием, решил не мешать в этом королю. Если бы это произошло, подумалось мне, я мог бы видеть Одрис счастливой в замужестве и тогда уж найти себе службу где угодно, в другом месте.

В любом случае мне не нужно вмешиваться. Хью и Одрис сами все решат. С тихой радостью я наблюдал, как Одрис привязывалась к Хью. Она не изменила своей привычке держаться холодно с чужаками, но Хью уже слышал ее смех, видел ее сердечность и ласковость, а это действовало на него подобно пьянящему аромату, в котором тонет разум. Я видел, как бедный Хью утопал, но я ничего не говорил ему. Я думал он не нуждался в напоминаниях о том, что наследница, подобная Одрис, не для таких, как он. Я не говорил о Хью и с Одрис, полагая, что она любезничала с ним только ради меня. Я очень рад, что у меня не возникло ни малейшего подоарения в том, что Одрис нашла для себя новый объект обожания. Мои страхи ничего бы не изменили, а, наоборот, только добавили бы трудностей Одрис и Хью. Но я вынужден был себе признаться, что никогда не видел более подходящей друг другу пары.

Однако Одрис и Хью поженились не скоро. Прошло еще два года, пока их желания осуществились. Я ничего об этом не знал. Этот чертенок Одрис ни разу, ни в одном письме, не обнаружила своих надежд. И Хью тоже ничего не говорил мне, хотя мы в тот год вместе участвовали в осаде Эксетера. Он вовсе не старался обмануть меня. Просто в то время он не мог и мечтать о том, что Одрис влюбится в него так же, как и он в нее. К тому же мы оба были слишком заняты – сначала самим сражением, а позже той напряженностью, тем недовольством, которые появилось среди присягнувших королю.

Мне кажется, Стефан надеялся, что сдача Эксетера положит конец всякому дальнейшему сопротивлению и позволит ему укрепить власть над своими баронами. Лорд Эксетерский Бриан де Редверс был одним из немногих, кто не пришел присягнуть на верность и не засвидетельствовал своего почтения королю на королевском приеме в честь Великой Пасхи в 1136 году. Хотя Стефан любезно простил всех, кто не пришел на его коронацию в декабре 1135 года, он ясно дал понять: он ждет, что все посетят его на Пасху. В конце концов даже Роберт Глостерский, единокровный брат императрицы Матильды, отдал должное королю. После приказа Стефана Редверсу сдать королевскую крепость при Эксетере Редверс предложил-таки королю свою присягу, но тут уже отказался Стефан. Он был доволен, что появился человек, сопротивление которого сломлено, и это будет хорошим уроком для других.