Символ «мертвая голова» - Сергей Неподкосов

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

КАТОЛИЧЕСКИЕ КОСТЕХРАНИЛИЩА

Употребление «адамовой головы» в качестве символа смерти и бренности бытия широко практикуется и в католичестве. Этот обычай происходит из Древнего Рима, когда на мозаичных полах триклиниев (трапезных залов) скелеты изображались в виде разносчиков съестных припасов, чтобы напомнить пирующим о неизбежности смерти в момент их услаждения яствами и напитками{182}.

Во многих западных церквях и монастырях черепа местночтимых святых употреблялись в качестве священных сосудов, из которых пили, чтобы получить духовное благословение и физическое здоровье.

Филолог и писатель Якоб Гримм в своем лингвистическом исследовании о немецком языке свидетельствует, что монахи в Трире отделали череп св. Теодульфа в серебро. Считалось, что он обладал целебными свойствами, в частности, из него давали пить страдающим лихорадкой{183}.

В 787 году Карл Великий даровал бенедиктинскому монастырю в честь св. Гумперта различные вольности. Монахи давали живущим вокруг вендским язычникам пить из чудотворного черепа святого, и со временем монастырь стал местом богомолий, что послужило стимулом к возникновению будущего города Анебах. Когда было выкопано тело св. Анны из Клингаау, то одна больная монахиня пила из ее черепа{184}.

В подобном же качестве использовали черепа в монастырях Св. Нантвея (Нандесбух), Св. Виталия (Ау на Инне), Св. Марина (Ротт на Hinie), Св. Лльто (Альтмюнстер){185}. В церкви Неуса давали пить из черепа святого Квирина, а в нижнем монастыре в Регенебурге — из черепа св. Энгарта.

Согласно поверью, череп или другие реликвии св. Валентина помогали в исцелении от эпилепсии{186}.

В Эберебурге (Верхняя Бавария) верующие пили освященное вино из обделанного в серебро черепа св. Севастьяна, что считалось надежным средством от возникновения эпидемии чумы в этой местности{187}.

Традиция ношения подвесок, сделанных из человеческих костей, оказалась весьма устойчивой и дожила до наших дней. Еще в 30-е гг. XX в. жители итальянской Умбрии предупреждали подобным образом наступление эпилептических припадков.

Обычай извлекать куски мозговой коробки и носить их на шее для защиты от паралича упомянут в записках Римско-Кайзеровской академии (1767). Ношение амулетов тесно связано с практикой употребления различных магических снадобий. В издании Римско-Кайзеровской академии Нюрнберга (1759) рекомендовано средство от падучей болезни: «Возьмите измельченный мозговой череп повешенного, смешайте с водой против падучей, приготовьте красные кораллы, дубовую омелу, собранную в нужное время…»{188}

Символическое и сквозное трепанирование черепов полностью прекратилось в Венгрии в правление князя Гезы и короля Стефана Святого в XI в. В этот период страна отказывается от языческих культов и принимает христианство. Хотя большинство венгерских исследователей традицию массового трепанирования в X в. обычно объясняют причинами медицинского характера, они вынуждены признать, что черепные операции, по-видимому, выполнялись исчезнувшей кастой жрецов. Существовал прямой запрет короля Стефана на проведение краниотомии, по всей видимости, связанный не столько со стремлением правителя уберечь своих подданных от послеоперационных осложнений, сколько с отчетливой языческой подоплекой этих действий.

Благодаря исследованиям П. Боева стало известно о бытовании символического трепанирования в средневековой Болгарии. Эту практику местные исследователи связывают с протоболгарами и тюркскими народами, принимавшими участие в Великом переселении народов{189}.

Не случайно на Западе в это время решительную борьбу с символическим трепанированием ведет христианство, впрочем, оно параллельно вводит такой обрядовый элемент, как тонзура. Эта прическа, обнажавшая макушку, обозначала отказ монахов от искушений материального мира и терновый венец Христа. Прядь волос срезают при крещении, при посвящении в духовный сан и при пострижении в монахи, то есть при вступлении в новое объединение{190}.

По мнению В. Гуляева погребальный обряд в древности и Средневековье представляет собой отражение складывавшейся тысячелетиями целостной системы взглядов, связанных как с религиозными и мифологическими воззрениями, так и с социально-политической структурой породившего их общества{191}.

В Западной Европе самое раннее сохранившееся свидетельство об оссуариях относится к XII в., а в следующем столетии они стали обычным явлением. Например, в церквях Мюнстера и Кельна должны были обеспечить сохранность извлеченных человеческих останков от воздействия климатических факторов и диких животных, что было постановлено на специальных собраниях{192}. Первоначально возведение костниц приобрело наибольшую популярность на территории костелов в Австрии, Баварии и Верхнем Рейне, где местные кладбища были особенно скромных размеров. Эта тенденция постепенно распространяется и на соседние страны, особенно Италию и Францию{193}. В отличие от православной монастырской традиции, католические костницы первоначально были предназначены лишь для хранения человеческих останков, а не для просмотра, но с конца XIV в. эта тенденция постепенно меняется.

С XIV по XIX в. человеческие останки были частью ритуала, проникнутого идеей спасения. Склепы возводились на освященной земле, а сами кости таким образом освящались, на основе чего возникло поверье, что они будут воскрешены в Божественной славе в момент второго пришествия Христа. Таким образом, череп и скрещенные кости символизировали не только смерть, но и вечную жизнь{194}.

По мнению Иохана Хейзинги, религиозная мысль позднего Средневековья знает только две крайности: жалобу на то, что все преходяще, на неизбежность утраты силы, почета, мирских наслаждений, на исчезновение красоты — и ликование по поводу спасения души и обретения вечного блаженства. Все, что лежит в промежутке между тем и другим, не находит себе выражения. Живые чувства каменеют в разработанных до мелочей изображениях отталкивающих скелетов и прочих образах пляски смерти{195}.

В оформлении кладбищ, больниц, церквей, частных домов, а также на религиозных книгах активно используются жанры изобразительного искусства с мотивами momento mori, представленные тремя сюжетными линиями: триумф смерти, пляска смерти, три живых и три мертвеца. Триумф смерти воспевает в светском духе ее неотвратимость и неизбежность, причем смерть часто изображается с атрибутами царицы мира (короной, скипетром, троном, триумфальной колесницей). Фигура смерти обычно представляет собой скелет или истощенную фигуру женщины или безобразной старухи, с помощью какого-либо оружия истребляющей людей{196}. Смерть как персонаж была запечатлена на протяжении веков в пластических искусствах и литературе в нескольких вариантах: в виде апокалипсического всадника, проносившегося над грудой разбросанных по земле тел; в виде низвергающихся с высот эриний (богини мщения в древнегреческой мифологии) с крылами летучей мыши, как это изображено в Campo Santo в Пизе[5].

Сюжет пляски смерти зародился в эпоху позднего Средневековья в качестве противовеса христианской теме Страшного суда, когда Европу периодически сотрясали эпидемии чумы. Также выражая идею бренности бытия и суетности земных благ, этот сюжет обращается не к потустороннему, а к земному миру. Вот почему эта тема представлена в игривом, не лишенном иронии духе. Каждый человек, независимо от пола, возраста и общественного положения, выступает в танце в паре со своим смертным альтер эго. Скелеты при этом лишены оружия и символов гибели, что присуще ужасающему сюжету триумфа смерти{197}.

Появлению пляски смерти предшествует легенда о трех живых и трех мертвых{198}. Уже в ХII в. она отмечена во французской литературе: трое знатных юношей, которые проводят свое время, не задумываясь о скоротечности земных благ, неожиданно встречают трех отвратительных мертвецов, указующих им на свое былое земное величие — и на скорый конец, неминуемо ожидающий юношей (вы будете такими же, как мы). Иногда в композицию входит религиозное лицо, которое выступает в качестве рассказчика-посредника между тремя кавалерами и их смертельными двойниками. Исключительно выразительные персонажи фресок в Кампо Санто в Пизе — самое раннее воплощение этой темы в серьезном искусстве, так же как и ныне утраченное скульптурное изображение, выполненное в 1408 г. по указанию герцога Беррийского и украшавшее портал церкви Невинноубиенных младенцев в Париже. Эти популярные декорации для костехранилищ можно встретить и в других католических храмах, например на стенах костела Святого Стефана в Лойке, Швейцария.