Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый - Владислав Петров

Он был столь любезен, что подвез меня домой, правда, высадил на соседней улице. А в машине вручил эту аптечку. Аптечка как аптечка, в магазине таких навалом, только боковая стенка чуть толще, чем требуется, и, если нажать в определенном месте, появляется прорезь для кассеты. Раз в неделю теперь я ходил в прачечную и сдавал в стирку рубашки, которые раньше стирал сам. Вот и все.

Вот и все. Я никому не принес зла, никто не пострадал. Господи, да таких, как я, десятки тысяч — они же нас просто на крючок насаживали, чтобы в случае надобности выдернуть без проблем, не нужны были им эти пленки, в КМБ людей не хватит все прослушивать и прочитывать! И зачем? То, что говорили Шу-цу и Л. С., все инородцы если не говорят вслух, так думают. Этим ли КМБ удивишь? А с Вовадием я с тех пор почти не общался, только случайно. Если разобраться, спас я Вовадия, не выдал. Все за всех на себя принял и позор возможный тоже. Пускай я себе, лично себе, иммунитет зарабатывал, но ведь получается, что не только себе, но и всем за свой счет. Откажись я, другого бы нашли, похитрее, позлее, поподлее. В каждой инородческой компании имеется стукач, это уж точно! Из самих же инородцев, жить-то хочется. Так кто упрекнет меня, что я этот крест на себя взвалил, с ним на гору взошел, кто?! Кто сам без греха?!

Я держал комок пленки в левой руке, наматывал конец на указательный палец правой и дергал. На газете набралась гора обрывков, а комок, казалось, не уменьшался.

Вот обрывок: Звонок в дверь. Л. Э.: «В глазок ничего не видно, свет на лестнице не горит». Шу-цу: «Открывай, нас тут шестеро мужиков». «Ода к радости». Крики. Крики. Крики. Выстрелы.

Еще обрывок: Мат, плач. Л. С.: «Не надо, не надо, не трогайте меня!» Голос пузатого в милицейском плаще: «Оставьте, пока…»

Еще обрывок: Пузатый: «Один ваш убивал на площади». Г. А-й: «Неправда!» Пузатый: «Правда, правда… Его жена призналась в этом людям из КМБ, а люди из КМБ, люди из КМБ (я вижу, как он прищелкивает пальцами)… а с КМБ у нас беспроволочный телеграф. Мы пришли вас судить». Аинька: «Мы не виноваты, ни в чем не виноваты!» Орлосел: «Я здесь случайно…» Пузатый: «А на колени станете?»

Еще обрывок: Пузатый (по-метрополийски): «Не держи так баллончик, себе в лицо нажмешь». Телефонный звонок. Пузатый: «Эй, старик, возьми телефон, скажи, что все в порядке, и не дури!» Орлосел: «Я слушаю…»

Еще обрывок: Г. А-й: «Не приходи, здесь шакалы!»

Г. А-й швыряет телефонный аппарат в пузатого. Тот стреляет. Пуля попадает Г. А-ому в лицо.

Кричат все разом. Безликие мальчишки орудуют палками.

Шу-цу, которому в самом начале досталась струя из газового баллончика, плохо рассчитывая движения, пробивается к балкону. За ним выскакивают двое. Он, не замечая ударов, хватает их за одежду и переваливается вместе с ними за перила.

Аинька бежит к выходу, но натыкается в коридоре на мальчишку с обрезом трубы и запирается в туалете.

Л. Э., раненный в грудь пистолетной пулей, когда шакалы врывались в квартиру, беспомощно лежит у стены. Кто-то подходит к нему сзади и бьет ломом по голове.

А. И. на кухне. Он много выпил, он не спал предыдущую ночь, потому что провел ее на вокзале, а там гоняла бомжей муниципальная милиция; и он спит, а точнее, и не спит уже, но еще и не проснулся; и он видит через плечо, как сзади кто-то замахивается копьем, думает, что это сон, и умирает, так ничего и не поняв, и, уже умерев, всплескивает руками и медленно сползает на пол лицом вниз.

Орлосел забивается в угол и бормочет: «Я случайно, случайно здесь…» На груди у него прячет лицо Еленя, и где-то сбоку визжит Л. С. Когда все кончено, когда сломана дверь в туалет, и Аиньку, превращенного в кусок живого мяса, как котенка, топят в унитазе, — тогда пузатый и его мальчишки обступают Орлосла. Господи, как объяснить мне это? Нет у них жестокости в лицах! Обыкновенные лица, только полные азарта. Л. С. падает на колени и кричит: «Делайте со мной что хотите, но не убивайте!» — «Ладно! — смеется пузатый; смех у него негромкий, спокойный. — Отведите ее в машину к ребятам, пусть делают что хотят». Двое тащат Л. С. из квартиры, а Л. С. вдруг начинает упираться и кричать, и тогда ей зажимают рот — точно, как я На-те. «А этой, — говорит пузатый Орлослу, — ты раздвинешь ноги и будешь держать пошире, чтобы не сдвигала, ты крепкий старик, удержишь». Еленя не сопротивляется, и они наваливаются все разом, и кого-то оттесняют назад, во вторую смену, и самый молодой, косоглазый олигофрен, несчастный городской дурачок — он начинает онанировать, не дожидаясь, пока ему уступят место.

А пузатый участия не принимает, он отходит к открытой балконной двери, смотрит на ночной город и закуривает.

— Апокалипсис — есть метрополизм плюс талонизация всей страны, — говорит он, и до меня с трудом доходит, что обращается он ко мне; ну да, он, конечно же, знает, что я приду и стану рвать эту пленку.

— Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, что я знаю, — продолжает он без тени улыбки. — Стоит ли себя обманывать, будто знание появилось только что? Все мы знали заранее, и ты, и я. Хотели мы того, что вышло в итоге? Нет, такого мы не хотели. Но коли взял крест, неси его до конца. Или приколоти себя к нему, или, если кишка тонка, попроси, чтобы тебя другие приколотили. Желающие всегда набегут. Но что до меня, то я приколачиваться отказываюсь и другим сделать с собой такое не позволю. Надо жить, раз жизнь дана. И тебе мой совет: выбрось сомнения из головы и живи. Живи в свое удовольствие и помни: любая правота относительна, поэтому ты прав во всем и на все времена. — Он вскидывает руку с нарисованным на запястье циферблатом. — Однако я с тобой заболтался, а у меня еще два адреса.

— Пошли, ребята! — говорит он своим мальчишкам, и те дисциплинированно натягивают штаны. — Пошли, пошли! — ласково треплет он по щеке косоглазого олигофрена.

И они уходят; но троим кажется обидным, что у меня нечем особенно поживиться, и эти трое берут лом — дверь ломать! — и идут к тете М.; про Орлосла все забывают, просто забывают, и он, как слепой, спускается по лестнице, оступаясь и натыкаясь на перила; а Еленя лежит и смотрит в потолок — равнодушно, как кукла; и сейчас она лежит, рыбонька моя, кисонька, через стенку от меня лежит, а я рву пленку, и пленка никак не заканчивается, и я вдруг понимаю, что она никогда не закончится, потому что обрывки уже усеяли пол, и в ванне плавают, и по мне ползают, как черви, а комок в кулаке совсем не уменьшился, он какой был, такой и остался; чепуху я молол насчет исчезновения страха: есть страх, есть!

Ох и страшно мне стало! О, как страшно стало, что пленки не рвутся, что пленки с доносами не рвутся, что пленки с доносами не рвутся и оживают, и звучат, звучат, звучат! О, как страшно!

— Я же убил, я же отомстил, я же искупил! — крикнул я.

Я хотел, чтобы услышала Еленя; и поняла, и пожалела — о да, пожалела меня! Но я не дождался ответа — страх погнал меня прочь из дому. Я скатился по ступенькам и, припадая на ногу, роняя обрывки пленки, преследуемый гулом колоколов, побежал навстречу желтому шакальему глазу мертвой луны, лениво ползущей над проспектом Победившей Свободы.

Прозрачная, как вода, цель социализма — благосостояние и культура трудящегося люда — по-прежнему игнорируется или отодвигается на задний план как второстепенная, недостаточная, несущественная.

Это деформирует все программы намеченных преобразований и сводит критику предыдущей эпохи к простой смене вех и обожествляемых лиц. В этом кроется главная проблема будущего развития Китая.

Общее для всех министров и почти для всех королей заключается в том, чтобы во всяком деле поступать прямо противоположно своему предшественнику.

Дело пророков — пророчествовать, дело народов — побивать их камнями.

Пока пророк живет (и конечно, не может ужиться) среди своего народа — смотрите, как он наг и беден, как презирают все его!

Когда же он, наконец, побит, его имя, и слово, и славу поколение избивателей завещает новому поколению, с новыми покаянными словами! «Смотрите, дети, как он велик. Увы нам, мы побили его камнями!»

И дети отвечают:

«Да, он был велик воистину, и мы удивляемся вашей слепоте, вашей жестокости. Уж мы-то его не побили бы». А сами меж тем побивают идущих следом.

Удивительное дело, ни один ясновидец не предвидел заранее, что он будет арестован.

Был однажды такой случай. Дикари нашли в лесу карманные часы, потерянные каким-то путешественником. Они раньше никогда не видели подобной вещи и решили, что это какой-то странный камень. Но их вождь, заглянув внутрь часов, заметил: «Здесь так все сложно устроено, что едва ли такая вещь могла возникнуть сама собой. Ее сделали белые люди».