Журналистское расследование - Коллектив авторов

Новое сочинение Щедрина произвело на русское общество странное впечатление. Кто-то признавал, что это «мастерски написанная сатира на градоначальников», и советовал «нашим влиятельным людям познакомиться с ним, прежде чем они решатся подать свой голос за проект о рассмотрении губернаторской власти». Иные обвиняли писателя в стремлении «поглумиться» и «позлословить» над народом, но абсолютное большинство дореволюционных критиков сочло, что зеркало сатиры «Истории одного города» обращено «не к настоящему, а к прошедшему». Очевидно, их ввело в заблуждение то, что рассказы смиренных глуповских летописцев содержали в себе намеки на некоторые подлинные события русской истории. Но не историческую, а совершенно обыкновенную сатиру имел в виду писатель, по собственному признанию. Острие этой сатиры было направлено против тех черт русской действительности, которые, по его мнению, «делали ее не совсем удобной». К таким чертам он относил, в частности, «благодушие, доведенное до рыхлости», и «легкомыслие, доведенное до способности не краснея лгать самым бессовестным образом».

«История одного города» остается самой совершенной сатирой Салтыкова-Щедрина. Причудливо переплетая настоящее и минувшее, писатель создает блестящий образец литературного произведения, жанр которого определить затруднительно. Что это – роман? Антиутопия? Исследование? В одной из наиболее обстоятельных работ, посвященных истории журналистских расследований, – коллективной монографии, подготовленной группой ученых Северо-Западного университета (North-West University) под руководством профессора Дэвида Протесса, сказано: «Выбор сюжета, подбор и организация фактов в процессе написания расследовательских материалов служат нравственной задаче – вызвать сочувствие к жертве, которая, может, не вполне безгрешна, но достаточно невиновна для того, чтобы вызвать возмущение действиями властей»[37]. С этой точки зрения «Историю одного города» вполне можно назвать журналистским расследованием.

Расследования Николая Лескова: последствия печальны

Специфика русской жизни была такова, что журналистам и писателям вольно или невольно приходилось подчас выступать в роли расследователей. Попытка разобраться в ситуации иногда приводила к последствиям едва ли не трагическим. Так случилось с русским писателем Николаем Семеновичем Лесковым (1831 – 1895), литературная деятельность которого «началась тяжелой для него драмой, которая могла бы и не разыграться, если б русские интеллигентные люди умели относиться друг к другу более внимательно и бережно…»[38].

30 мая 1862 года Лесков опубликовал в «Северной пчеле» пространную статью «О пожарах в Петербурге», которая подорвала его литературное положение на два десятилетия. История этой публикации такова: 28 мая 1862 года в шестом часу вечера по городу разнеслась весть: горят Апраксин и Щучий дворы! Сотни деревянных лавок, ларей, балаганчиков и складов, загоревшиеся по неизвестным причинам, через несколько часов представляли собой огненное море. Если учесть, что несколькими днями раньше в различных местах Петербурга уже пылали пожары, то нетрудно представить себе возникшую в связи с этим панику. В толпе высказывались мысли, что пожары совсем не случайны. Их связывали с деятельностью революционных кружков и прокламациями «Молодой России».

Лескову довелось стать свидетелем того, как, громко проклиная поджигателей, толпа избивала студентов – «подозрительных» молодых людей пытались бросить в бушующее пламя. Под впечатлением увиденной сцены он отправился в редакцию «Северной пчелы», где бурно обсуждали события дня. Бесчинство толпы и равнодушие полицейских одинаково возмутили присутствующих. Тогда Лесков вместе со своим другом Бенни решил через газету обратиться к полиции с требованием расследовать слухи и найти истинных виновников пожаров. «Среди всеобщего ужаса, который распространяют в столице почти ежедневные большие пожары, в народе носится слух, что Петербург горит от поджогов и что поджигают его с разных концов 300 человек, – писал он. – В народе указывают на сорт людей, к которому будто бы принадлежат поджигатели, и общественная ненависть к людям этого сорта растет с неимоверной быстротой… Для спокойствия общества и устранения беспорядков, могущих появиться на пожарах, считаем необходимым, чтобы полиция тотчас же огласила все основательные соображения, которые она имеет насчет происхождения ужасающих столицу пожаров…» Это обращение мыслилось Лесковым в защиту студентов от клеветы. Но случилось обратное.

В редакцию газеты вскоре пришли два человека, которые назвали себя «депутацией от молодого поколения», и заявили протест Лескову, обвиняя его в натравливании органов власти на студентов. Журнал «Искра» поместил карикатуру, изобразив добровольную дружину «Северной пчелы», спешащую на тушение пожаров. Писатель получил два анонимных послания с угрозами. Статья Лескова, его апелляция к властям была воспринята как пособничество реакции. В июне в «Северной пчеле» вышли его оправдательные статьи. Но это ничего не изменило. Скандал и сплетни вокруг имени Лескова не прекращались. Петербургская интеллигенция отвернулась от него, и 6 сентября писатель был вынужден покинуть столицу с заграничным паспортом. «Если родишься в России и сунешься на писательское поприще с честными желаниями – проси мать слепить тебя из гранита и чугуна» – так определил драматизм судьбы писателя известный публицист и журналист Г. Благосветлов.[39] Лесков был соткан всего лишь из нервов.

Исторические расследования. «История Пугачевского бунта» Пушкина. «Язвы Петербурга» Михневича

В своих исторических расследованиях современные журналисты чаще всего отталкиваются от того, что принято называть историческими загадками. Иной раз на основе мемуарных и документальных источников они строят версии жизни и смерти поэтов, политиков, космонавтов и других известных людей. Эпоха гласности чрезвычайно расширила круг тем для такого рода расследований. Сегодня они пользуются необычайной популярностью.

Методы журналиста и историка в данном случае схожи, но не следует забывать о том, что любое изложение фактов не тождественно самим фактам. В любом случае это – создание новой реальности. Каждому из нас дано видеть только изнаночную сторону того узорного ковра, с которым американский писатель Т. Уайлдер сравнил человеческую жизнь. Историки и журналисты по-своему исследуют узелки и обрывки на изнанке этого ковра, пытаясь воссоздать узор на свой лад. Степень достоверности воспроизведенного определяется степенью нравственности и добросовестности исследователя. Потому что лицевую сторону ковра видит только Бог, и только ему понятен смысл переплетения и значение каждой отдельной нити. Можно, подобно Джеку Бердену из романа «Вся королевская рать», откопать «что-то» и на судью Ирвина, но нельзя забывать о том, какой трагедией обернулось это расследование. Как вспоминал Берден: «Я не добился успеха, потому что в ходе исследования пытался обнаружить не факты, а истину. Когда же выяснилось, что истину обнаружить нельзя, а если и можно, то я ее все равно не пойму, – мне стало невмоготу выносить холодную укоризну фактов»[40].

Вопрос о том, факты или истину дано обнаружить журналисту при проведении расследования, остается открытым. Перспективу и угол зрения он всегда выбирает сам. Вилли Старк был, разумеется, прав: «Всегда что-то есть». В конце концов, журналистским расследованием можно назвать и заполонившие ныне прилавки книжных магазинов брошюры с названиями типа «Любовники Екатерины II», и попытку компании ПИТ объявить пивовара Ивана Таранова подлинным историческим персонажем. Но настоящее историческое расследование требует от журналиста огромного скрупулезного труда. Примером такого добросовестного расследования может служить «История Пугачевского бунта», написанная Александром Сергеевичем Пушкиным.

Мы до сих пор не знаем подлинных причин, побудивших поэта обратиться к истории крестьянской революции. В 1862 году академик Я. К. Грот впервые высказал мысль о том, что первоначально Пушкин собирался написать историю Суворова. Концепцию Грота подхватили другие исследователи, она вошла в широкий обиход и была канонизирована в академическом издании «Истории Пугачевского бунта», увидевшее свет в 1914 году. В предисловии к этой монографии казанский профессор Н. Н. Фирсов писал: «В начале 1833 года Пушкин наиболее активно интересовался славным генералиссимусом, но, как ни странно, задуманная Пушкиным „История Суворова“ привела к „Истории Пугачева“. Замысловатая фигура генералиссимуса Суворова овеяна многочисленными легендами и домыслами, и есть определенный соблазн в том, что Пушкин хотел посвятить свое исследование именно ему. Обращаясь с письмом к военному министру с просьбой разрешить занятия в архиве Главного штаба по следственному делу Пугачева, Пушкин мотивирует свое желание тем, что хочет познакомиться с материалами об участии Суворова в подавлении восстания. Возможно, эти документы настолько захватили поэта, что, увлекшись ими, он позабыл о главной теме. Но, скорее всего, правы те литературоведы, которые утверждают, что именно сам Пугачев интересовал Пушкина, а Суворова он упоминал потому лишь, что так легче было получить доступ к архивам. В пользу этой концепции говорит и то, что в течение всего 1833 года поэт изучал материалы по истории бунта, да и волна холерных бунтов, которая прокатилась по России в начале 30-х годов XIX столетия, делала эту тему чрезвычайно актуальной. „Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный“, – эти слова в „Капитанской дочке“ произносит Гринев, но они с предельной точностью выражали позицию автора».