Поймай меня, если сможешь - Фрэнк Абигнейл

Я зачастил в Ла-Гуардиа — не с намерением попасть на какой-нибудь рейс, а чтобы встречаться с авиационным персоналом и подслушивать профессиональные разговоры. Так сказать, испытать свой словарный запас. Аэропорта Кеннеди я избегал, поскольку там базировалась Pan Am. Я боялся, что первый встречный пилот Pan Am в Кеннеди с первого же взгляда распознает во мне мошенника, на месте предаст меня военно-полевому суду и лишит меня не только крылышек, но и пуговиц.

В Ла-Гуардиа я блаженствовал, как медведь в малине. Сдаётся мне, что о некоторых книгах всё же судят по обложке — я в своей униформе мгновенно стал бестселлером. Я входил в кафе, где обычно отдыхало с дюжину, а то и больше пилотов и других членов экипажа, и неизменно кто-нибудь предлагал мне составить ему или им компанию. Чаще им, потому что лётчики склонны гоготать стадом, как гуси. То же самое и в коктейль-барах в окрестностях аэропорта. Я никогда не пил, потому что ещё не причастился к алкоголю и не знал, как он на меня подействует, но моя абстиненция никого не смущала.

Как я выяснил, любой пилот может изящно уклониться от угощения, сославшись на обязательные «двенадцать часов от бокала до штурвала». При том никому явно не приходило в голову, что я штурвала даже в глаза не видел. Мой облик всегда принимали за чистую монету. Раз на мне мундир пилота Pan Am, — значит, я и есть пилот Pan Am. Авиаторы пришлись бы Барнуму очень по душе.[11]

Поначалу я больше отмалчивался, позволяя беседе течь без моего участия, запоминая словечки и фразы из авиационного жаргона, и вскоре уже изъяснялся на лётном жаргоне, как на родном. Для меня Ла-Гуардиа стала Берлитцем воздушных трасс.[12]

Часть моих «учебников» была просто-таки шикарна. Похоже, стюардессы не очень-то привыкли видеть по-настоящему молодых пилотов, годившихся им в ровесники. «Приве-е-ет!» — то и дело мимоходом говорила какая-нибудь из них, стреляя глазками, и в голосе её недвусмысленно сквозило приглашение. Я чувствовал, что отклонить могу лишь сколько-то из них, не показавшись грубияном, и вскоре ухаживал сразу за несколькими девушками. Я водил их в рестораны, в театры, на балет, на симфонические концерты, в ночные клубы и кино. А ещё либо к себе, либо к ним.

Я обожал их за ум.

Да и всё остальное в них было восхитительно. Но поначалу меня больше интересовали профессиональные знания девушек, чем их тело. Разумеется, я не возражал, если одно органично сочеталось с другим. Спальня может быть великолепным классом.

А я был одарённым учеником — в том смысле, что узнать что-нибудь, скажем, о бухгалтерской стороне авиаперелётов, когда тебя покусывают за плечо и впиваются ногтями в спину, можно лишь проявляя академическую сосредоточенность. Нужно всем сердцем стремиться к знаниям, чтобы сказать обнажённой даме: «Эге, да это твоя лётная инструкция? А у наших стюардесс немножко другие».

Копался у них в мозгах я очень аккуратно. Даже провёл с тремя стюардессами неделю на горном курорте в Массачусетсе, и ни одна из них не усомнилась в моём статусе пилота, хотя запас моих жизненных сил и подвергся кое-каким сомнениям.

Не стоит думать, будто стюардессы вообще склонны к промискуитету. Как раз напротив. Миф о том, что все стюардессы страстные нимфоманки, — только миф. Если уж на то пошло, то «стюшки» куда осмотрительнее и разборчивее в своей половой жизни, чем женщины иных профессий. Все, кого я узнал, были умными, образованными и ответственными молодыми женщинами, отлично справлявшимися со своей работой, а ведь я особо не выбирал. Те, что стали моими партнёршами, запрыгнули бы ко мне в постель, даже будь они секретаршами, медсестрами, библиотекаршами или ещё кем-нибудь. Стюшки — женщины славные. У меня остались очень добрые воспоминания о тех, кого я повстречал, и если какие-то из воспоминаний приятнее других, то вовсе не обязательно из-за сексуального подтекста.

Я даже не стал соблазнять одну, запомнившуюся мне особенно живо. Она была старшей стюардессой «Дельты» и встретилась со мной во время начальной стадии освоения лётного арго. У неё была машина в аэропорту, и однажды вечером она предложила подкинуть меня в Манхэттен.

— Вы не подбросите меня сначала до «Плазы»? — спросил я, пока мы шагали через вестибюль. — Мне нужно обналичить чек, а там меня знают. (Там меня не знали, но я намеревался изменить это положение дел).

Тут стюардесса остановилась, широким жестом указав на десятки билетных касс, выстроившихся по обе стороны циклопического вестибюля. В Ла-Гуардиа, наверно, торговало билетами за сотню разных авиакомпаний.

— Обналичьте свой чек в одной из касс. Любая из них примет его у вас.

— В самом деле? — я несколько удивился, но сумел это скрыть. — Это именной чек, а мы ведь здесь не работаем, знаете ли.

— Какая разница? — пожала она плечами. — Вы пилот в форме Pan Am, и любая здешняя авиакомпания примет ваш чек в знак любезности. Ведь в Кеннеди так делают, разве нет?

— Не знаю. Мне ещё ни разу не доводилось получать деньги по чеку в билетной кассе, — честно признался я.

Касса American оказалась ближайшей. Подойдя к ней, я предстал перед свободным кассиром.

— Вы можете обналичить мне именной чек на сто долларов? — осведомился я с — чековой книжкой в руках.

— Разумеется, буду только рад, — улыбнулся он и принял фальшивку, едва взглянув на неё. И даже не попросил предъявить документы.

С той поры я частенько обналичивал чеки в авиационных кассах. Я харчевался в Ла-Гуардиа, как лис в индюшатнике; аэровокзал был так громаден, что риск попасться сводился к минимуму. Скажем, я обналичивал чек в кассе Eastern, а после направлялся в другую часть аэропорта, чтобы поживиться из сейфа другой авиакомпании. Я был осмотрителен, никогда не наведывался в одну кассу дважды. Сокращённую версию того же мошенничества я пустил в ход в Ньюарке, да и в Тетерборо закинул несколько липовых чеков. Я нарезал липу быстрее, чем русские мастера — ложки.

У всякого игрока есть свой коронный номер. Мой заключался в том, что я совершал набеги на гостиницы и мотели, где останавливались транзитные экипажи. Я даже купил авиабилет до Бостона туда и обратно — честный билет, купленный на ворованные деньги, и прежде чем улизнуть обратно в Нью-Йорк, успел завалить аэропорт Логан и окрестные гостиницы своей макулатурой.

Раззадоренный успехом, расхрабрившись из-за лёгкости, с которой выдавал себя за пилота, я наконец решил, что окончательно готов к операции «Транзит».

Я жил на Вест-Сайде, в доме без лифта, сняв крохотную квартирку на имя Фрэнка Уильямса. Квартплату отдавал пунктуально и только наличными. Домовладелица, появлявшаяся лишь затем, чтобы позаботиться о деньгах, считала, будто я работаю в магазине канцтоваров. Никто из других жильцов меня не знал, и в форме пилота я в доме никогда не показывался. Телефона у меня не было, почту на этот адрес я не получал ни разу.