Тирмен - Генри Олди

Петр пожал плечами. Да, не слишком логично. Проверили, признали героями, поблагодарили, отправили на передовую. Он успел получить очередное звание, новые петлицы нашить.

— Все из-за тебя, Кондратьев! — Палец лейтенанта выпятился стволом, указывая прямо в грудь. — Так и чуял: докопаются!

— До чего? — невозмутимо поинтересовался Петр. — Я агент? Японо-чешский? Ты хоть подскажи, в чем мне признаваться. В немецкие шпионы не хочу — не по сезону.

Энкавэдист хотел ответить бранью, от души, но сдержался. Сделал глубокий вдох, потянулся, зевнул:

— Один хрен, хоть в парагвайские. Если нас твои не выручат — амба, с концами. Или я не знаю, как дела шьются? Насмотрелся, наслушался. Все шпионы, на всех материал собрать можно. А если нельзя, тоже не беда. Сам, вражина, признается. У нас натуральные умники есть, они всемирный заговор выдумали. Представляешь, Кондратьев? Всемирный! Это, значит, центр всепланетный, резидентуры на каждом континенте, включая Антарктиду...

— Ты про Коминтерн?

Карамышев сплюнул под ноги.

— Не надо контрреволюцию приплетать! Фигня этот Коминтерн, миллиарды рублей извели, а пользы — на копейку. О другом речь. Я в заговор всемирный, может, и поверил бы. Почему нет? Тут две трудности: время и связь. А если времени — вагон, если заговор не за пятилетку устраивать, а за десять? И связь пустить по легальным каналам? Так любая грамотная разведка поступает...

— Коминтерн не нравится? Есть еще жидомасоны. Слыхал?

— Слыхал? — хмыкнул лейтенант. — Вязал я твоих масонов! Пошли по 58-й через 11-ю как миленькие. Болтуны из «бывших», перечницы старые. Между прочим, никаких «жидо», сплошные черносотенцы. Ты меня, Кондратьев, не сбивай. Вот, скажем, мировая война. Сколько лет ее готовить нужно? Причем никто ее, мировую, толком не хотел, даже Гитлер-сволочь, даже наши умники. Оторвать чего у соседей — да, руки погреть — да, но чтобы мировая? Значит, не они распоряжались, а ими кто-то командовал! Представь, Кондратьев, иду я по лесу, вижу избушку. Чего я подумать должен? Что бревна сами собой из стволов древесных образовались, в одно место прикатились, а потом доброй волей построились?

— Это ты к чему? — не выдержал Петр, видя, что разговор начат неспроста.

— К чему? — Энкавэдист моргнул. — К тебе, Кондратьев. Прикрывают тебя, по-серьезному. Считай, с самого твоего детства. Сколько за два месяца наших сгинуло? Целые армии костьми легли! А мы вышли почти без потерь, даже когда по минному полю топать пришлось. С тобой вышли, не ошибся я, Кондратьев. Так давай и дальше, старайся. Я пролетарскую пулю не за хрен собачий лопать не желаю. И тебе, честно говоря, не советую. Своим сообщил — или они без подсказки знают?

Петр покачал головой, не спеша с ответом. Искренне говорил лейтенант или играл хорошо знакомую роль «подсадного», стало ясно: с ним, с новоиспеченным военинженером 3-го ранга, решили разобраться всерьез. «Они» не столь глупы. Нет, иначе: «они» умны, очень умны, особенно если дело коснется чего-то по-настоящему важного.

— Молчишь? — Карамышев встал, повертел шеей, разминая мускулы, шагнул ближе. — Смекаешь, от себя говорю или на особый отдел стараюсь? Какая тебе, к шуту, разница? Ты меня отсюда вытащи. Мне при любом раскладе скидки не будет, даже если тебя под исключительную меру подведу. И без меня у них материала — под завязку. Тебя о чем расспрашивали? О детстве и о родителях? Правильно?

Петр молча согласился: правильно. Следователи взялись за дело основательно.

— А ты что думал? Ни отчества, ни фамилии, одно имя. Ясно, из «бывших». Но зачем фамилию скрываешь? Ты — Романов? Или, может, Корнилов?

— Я болел «испанкой», — равнодушным тоном отозвался военинженер. — Осложнение, еле выжил. Мне в 19-м четыре года было.

— Но про четыре года помнишь! И про «испанку», и про имя свое. А место рождения почему-то забыл. Ты ведь не питерский, да? Отчего в Питере оказался? Кто тебя с опером Кондратьевым свел? Сам Сергей Иванович Кондратьев, не кто-нибудь... Он Леньку Пантелеева достал!

— Он и свел, — улыбнулся Петр, — Ленька Пантелеев. Старший уполномоченный ВЧК Леонид Семенович Пантелкин, твой коллега.

— Брось! — Лейтенант сглотнул. — Сам Пантелеев... Ну ты даешь! Ох, Кондратьев, плакал мой орден! Да что там орден! Я бы на твоем деле майором стал. А теперь перед тобой, недобитком, унижаться приходится... На завод в Коврове тебя не Ленька Пантелеев, случаем, устроил?

— Там нужен был бухгалтер. Я как раз институт закончил.

— Закончил он! В Харькове закончил, а посылают в Ковров. Не на мясокомбинат, не в пекарню — на завод Мадсена, лучший в стране. А там на выходе наши самозарядные винтовки, да?

Петр поглядел собеседнику в переносицу, будто целился.

— И ручные пулеметы тоже. Только с пулеметами ничего не получается. Стрелял из «Дегтярева»? Дрянь пулемет, правда? Были проекты получше, Сергея Гавриловича Симонова, к примеру. Но ведь мы с тобой, кажется, сошлись на том, что я — не шпион?

— Угу. Шпион из тебя, Кондратьев...

Энкавэдист с омерзением провел рукой по бревенчатой стене. Подошел к двери, легко ударил в нее носком давно не чищенного ялового сапога.

— Шпион из тебя, Кондратьев, как, извини, из дерьма пуля. В темноте увидишь — не спутаешь, какого цвета у тебя кость.

— Бороду отрастить?

Проведя рукой по щетине на подбородке, Петр рассмеялся, представив себя бородачом.

— Бороду? — Лейтенант тоже хихикнул, но внезапно стал серьезным, задумался. — Нет, бороду не стоит. Волосы постриги: уродливее, лучше под «ежик». И... Точно! Усы отрасти, как у Буденного. Пугалом станешь — не описать. А главное, люди будут на усы смотреть, а не на лицо. Понял?

Петр вновь коснулся подбородка, провел ладонью по верхней губе. Усы, как у Буденного? Может, еще и шапку казачью — с красным верхом, каракулевой опушкой? Ужас! Нет, не ужас — макабр!

— А главное, речь. Ты, Кондратьев, чтоб умственность свою не показывать, каждый раз представляй, что разговариваешь с психическим больным. Который слов не понимает. Медленно говори, выражения попроще подбирай. Привычку заведи народную: самокрутки верти или семечки лузгай. Только не забудь на пол сплевывать! И походку тебе надо подобрать подходящую, а то вышагиваешь, ровно гвардеец-семеновец. Ногу сломать, что ли? Пока заживет, привыкнешь шкандыбать... Понял? Я в спецшколе по маскировке первым был, цени!

— Ценю.

Встав у забитого крест-накрест окошка, Петр сощурился, уставясь вверх, в голубые проблески далекого неба.

— Не волшебник я, лейтенант. И масоны мне не помогают. Даже Коминтерн, и тот не слишком. Если тебя вся твоя адская контора выручить не может... Почему ты решил, что мой Ад твоего сильнее?