Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Наши кони переплыли сами, а людей и кибитки с припасами переправили на пароме. Я преодолел Дунай вплавь. Давно хотел это сделать. В двадцатом веке нельзя было, потому что по реке проходила государственная граница. Пересечение этой условной линии без разрешения государства считалось уголовным преступлением. Помню, в бытность вторым помощником капитана бункеровались мы в Килие. Бункеровочная база находилась по одну сторону контрольно-следовой полосы, а причальчик — железный понтон, к которому был выведен трубопровод, — по другую. Получалось, что судно стоит на нейтральной полосе между СССР и Румынией. Поскольку топлива мы собирались брать много и долго, я решил порыбачить. Надеялся поймать дунайскую селедку, которая была в то время в большой цене. Говорят, это самая лучшая селедка в мире. Впрочем, утверждают это только жители близлежащих территорий и одесситы. Первым трудно быть объективными, а верить вторым и вообще глупо. Между колючей проволокой и кромкой воды было метра два пологого склона, на котором я и встал немного ниже понтона, где течение было слабее. Ловил на червя. Долго не клевало. Мимо проехал пограничный катер, с которого офицер погрозил кулаком. Поскольку, по моему мнению, никакой закон я не нарушил, находился на нейтральной полосе с ведома властей, решил, что угрожали не мне, и продолжил рыбачить. Минут через пятнадцать клюнуло. Да еще как! Поплавок нырнул — и больше не появлялся. Я посек и подумал, что зацепил корягу. Бамбуковой удилище выгнулось дугой. На крючке, проглотив его вместе с грузиком, висел сомик килограмма на полтора. Ну, может, поменьше. Я схватил его и понес на судно. Улов поразил членов экипажа, по крайней мере, тех, кто считал себя заядлым рыбаком. Через несколько минут на берегу стояли семь человек с удочками. Я в это время делал харакири сому, чтобы извлечь крючок. Потом я быстро сказал коку, как ее надо приготовить, и принялся долго и со смаком повествовать, как поймал такую рыбину на обычную удочку. Ведь рыбак-любитель — это не тот, кто любит есть рыбу, а тот, кто любит похвастаться уловом. В это время на нейтральную полосу прибежала поднятая по тревоге половина пограничной заставы и задержала всех нарушителей государственной границы в количестве семь человек. Наверное, за такую успешную операцию пограничникам дали государственные награды. Продержали нарушителей государственной границы в кутузке на заставе до утра. Правда, покормили ужином. В это время шли разборки на уровне начальника пограничного района и директора нашей конторы. Судно простояла до следующего полудня. Капитану и «нарушителям государственной границы» сделали втык. По тогдашней традиции на судне якобы прошло партийно-комсомольское собрание, на котором данных товарищей осудили всем трудовым коллективом. Так было написано в отчете, который пришлось печатать мне, как единственному на судне, умевшему набивать текст быстро — не одним, а двумя пальцами. Больше никто, кроме меня и парторга, второго механика, не знал, что участвовал в этом собрании.

В тринадцатом веке нет советского дебилизма, не надо ничье разрешение, чтобы пересечь границу. Каждый может идти, куда хочет, если не боится быть убитым или ограбленным. Нас заметили валашские рыбаки и, наверное, сообщили, кому следует. Когда прискакал гуннский дозор из пяти человек, на левом берегу уже была большая часть отряда. Десяток половцев шуганули их. Вскоре в разных местах на левом берегу Дуная появились густые столбы дыма. Местный телеграф передавал сообщение о нападении врага.

Мы пошли на север, в сторону города Окпеле-Маре. Как мне сказали, в нем проживает около тысячи жителей. Окружен крепкой каменной стеной. Впрочем, захватывать его не собираюсь. Добыча интересует меня во вторую очередь. В первую — повышение боевого опыта моих дружинников, особенно второй сотни. Им пока не приходилось атаковать пехотный строй. Нападение на отряд Бостекана в счет не идет. Во время тренировок получалось неплохо. Осталось проверить в настоящем деле.

Впереди скакали половцы. Они первыми влетели в деревню, в которой остались только немощные старики и старухи. Остальное население убежало в лес, уведя с собой скот и унеся все ценное. Дома здесь были из дерева, обмазанного глиной. Топились по-черному, поэтому стены вверху и камышовые крыши были закопчены. Из мебели только лежанки и лавки и прибитые к стенам полки, на которых осталась деревянная и щербатая глиняная посуда. В самом богатом доме стоял еще и открытый пустой сундук. В каждом дворе был второй очаг, летний, сложенный из камней виде полусферы. Сбоку была топка, а сверху — круглое отверстие, в которое вставляли днище котла, и невысокая труба из камня. По улицам расхаживали куры и отвязанные собаки среднего размера и самого разного вида, которые облаивали нас издалека. Мы задержались в деревне только, чтобы наловить кур на обед.

Половцы сразу поскакали к следующей, где успели захватить старую клячу и двух мулов, нагруженных бедным домашним скарбом, и несколько свиней, которых нерасторопные хозяева бросили, убегая в лес. В этой деревне мы и остановились на ночлег. Мои дружинники нашли припрятанное вино, зерно и муку, надергали в огородах зеленого лука. Вскоре в нескольких дворах задымили очаги. По деревне начали распространяться запахи жареного и вареного мяса и печеных лепешек.

Я расположился под старой грушей во дворе самого большого дома. Кора на дереве во многих местах была содрана, но оно не засохло. Мне постелили прямо на землю прошлогоднее сено, положив на него попону. Ночевать в доме, кормить вшей, клопов и блох, не хотелось. В эту эпоху, как и во все предыдущие, кровососы являются самыми многочисленными жильцами каждого дома, включая княжеский терем. Даже шелковая одежда не спасала, хотя значительно экономила кровь. Рядом со мной сидел Сутовкан. Пришел поужинать и поговорить за жизнь. Мы пили кислое красное вино, напоминающее разбавленный уксус, ждали, когда приготовят и подадут мясо.

— Осенью пойдешь домой? — спросил Сутовкан.

— Если нужды в нас не будет, — ответил ему. — Мой отряд пойдет по земле, а я поплыву морем.

— Хочу с тобой пойти, — сказал половец. — Царь воюет редко, добычи нет. Пора возвращаться в Степь. Заведу свой курень, возьму в жены дочку хана.

— Я бы на твоем месте остался здесь, — посоветовал ему. — Скоро в Степь опять придут татары и выгонят твой народ, как вы поступили с печенегами. На много поколений Степь будет принадлежать им.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Бахсы-провидец сказал, — придумал я новое определение учебнику истории. — Так что лучше тебе остаться на службе у Ивана Асеня. Попроси у него земли в равнинной части. Крестьяне будут пасти твои стада и пахать твои поля, а ты будешь охранять их от гуннов.

— Он говорит, что надо креститься, — сообщил Сутовкан.

— Это лучше, чем погибнуть в бою, — сказал я. — Изредка будешь ходить в церковь, делать вид, что христианин. Никто особо проверять не будет, какому богу ты на самом деле молишься. Зато сразу станешь для болгар своим, возьмешь в жены дочку боярина.

— Не нравится мне жить в городе, в домах, — признался кочевник.

— В степи будешь ночевать возле татарской юрты, — прокаркал я.

Рабам разрешали ночевать внутри юрты только зимой, в морозы.

— Советуешь поверить в твоего бога? — задал он вопрос.

— Выбор у тебя не богатый: или стать христианином, получить удел и завести семью, или продолжать верить в своих богов и служить за долю в добыче, пока не погибнешь в бою, — сделал я расклад. — Если выберешь первое, предложи царю Ивану стать твоим крестным отцом. Это ему понравится, щедро наградит. Я бы на твоем месте долго не раздумывал. Сейчас Ивану Асеню очень нужны воины. Он не поскупится, чтобы удержать тебя и твой отряд. Когда придут татары, тысячи половцев будут проситься на службу к нему и другим царям и королям, а побежденных никто не уважает и не ценит.

— Пса с поджатым хвостом мясом не кормят, — изрек он половецкую мудрость.

Больше ничего Сутовкан не сказал. Он, возможно, готов креститься, но без своего отряда вряд ли нужен Ивану Асеню. Поскольку Сутовкан — не наследственный хан, его могут сместить, если начнет напрягать или нарушать обычаи, и выбрать другого. Богатство, конечно, хорошая приманка, но они в первую очередь воины. Для них очень важно, кому и как служить. Одно дело — наемник, когда можно в любую минуту развернуться и поехать искать лучшую долю, а другое — стать вассалом. Судя по тому, что половцы собирались осенью вернуться в свои края, царя Болгарии они не считали фартовым полководцем. Такого понятия, как полководческий талант, пока не существует. На войне, где твоя жизнь зависит от случая, все начинают верить в покровительство богов. Выиграл сражение — значит, ты под защитой богов, и наоборот. Если у сеньора нет протекции на небесах, сегодня получишь от него владение, а завтра сложишь вместе с ним голову. С одной стороны Иван Асень пока не проигрывал, но и крупных побед за ним не числилось.