Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

В сущности, встреча A.C. Строгонова с Вольтером была неизбежна, едва ли мог он миновать всеобщей болезни «волтеризма»: с французским мыслителем переписывался его женевский наставник Якоб Верне и веронский знакомый Сципионе Мафеи, послания ему адресовал друг отца Антиох Кантемир и «петербургский милостивец» Иван Шувалов. Можно считать несомненным, что это свидание не могло иметь иного следствия, кроме ускоренного заражения «вольтерянством», которое уже поразило многих его современников в разных концах Европы. Строгонов был не первым, но и не последним, кто искал личной встречи с затворником. Что подвигло Вольтера встретиться с молодым россиянином? Только ли шальные соляные деньги решили дело? Личная встреча Александра Сергеевича с властителем умов быстро сделала возможным тот результат, который долгое чтение сочинений могло достигнуть многими годами или вообще не достигнуть.

«Отец мой, испорченный сочинениями Вольтера, не верил в божественность Иисуса Христа; а моя мать, вышедшая замуж очень молодою и не видевшая в религии ничего кроме утомительных и часто суеверных обрядов, с жаром приняла мнения моего отца. Оба они были деистами,[13] и говорили о Господе нашем Иисусе Христе не иначе как о мудром законодателе, о христианской религии, как о прекрасном курсе нравственности, составленном для обуздания пороков народа и о святом Евангелии как о книге, наполненной чрезвычайными странностями».[14] Эти слова, написанные дочерью графа А.П. Шувалова, вполне могли бы принадлежать кому-либо из детей Александра Сергеевича.

Путешествие россиянина на Запад всегда означает пересмотр представлений о жизни, в том числе и о собственном доме. У Строгонова появилась возможность осмотреть большое число домов, как в Италии, так и во Франции, ознакомившись с новейшими веяниями европейской архитектурной и интерьерной мод. Из этих экскурсов он сделал вывод о необходимости существования Кабинета (музея) как важнейшей составной части облика своего жилища.

Глава 6

Полюбить Минерву

Богиня Минерва, богиня мудрости и покровительница искусств, стала знаком российского просвещения, связанного, прежде всего, с именем Екатерины II. В современной литературе императрицу довольно часто называли Северной Минервой.

Сюжет плафона, заказанный бароном Сергеем Григорьевичем для Большого зала апартаментов сына, оказался чрезвычайно прозорливым, ибо именно этой богине на нем принадлежит центральная роль. С.Г. Строгонов очень надеялся, что после триумфального возвращения домой Александр немедленно станет знаменитым покровителем искусств и проявит мудрость, став живым воплощением и других добродетелей, представленных на плафоне. Однако «сценарий» его жизни оказался иным и более сложным.

Барону Александру Строгонову не удалось пробыть во французской столице долее, чем те полгода, что планировалось. Приехав туда в конце марта 1756 года, он должен был покинуть Париж 23 сентября (4 октября по григорианскому стилю, которого еще придерживалась Россия) по приказанию отца, закончившего к тому времени возведение дома, нашедшего «выгодную невесту», украсившую бы новое жилище, и, наконец, встревоженного слухами о «предосудительном поведении» сына. Как будто по заданию Чуди путешественник прибыл в Гаагу, ожидая дальнейших приказаний от отца. Но посланий из Петербурга он не получал, а позднее, устных внушений «российскому Телемаху» услышать уже не довелось.

30 сентября 1756 года барон Сергей Григорьевич Строгонов скончался, прожив всего 49 лет.

Его сын вернулся в Петербург только в июле 1757 года. Именно тогда путешественник увидел наконец адресованную ему плафонную картину и, кроме того, получил написанное переводчиком Академии наук Кириаком Кондратовичем другое, открытое для образованной публики, завещание отца, которое так и называлось: «Завещание родительское господину барону Александру Сергеевичу Строгонову через питомца Кириака Кондратовича объявленное».

Приведем несколько строк из него.

Смотри, чтоб жребий мой душе твоей достался,Я око был слепым, нога хромым, всем друг.Для пользы же чужой отверг свой недосуг…Старайся обращать как сыны все благиеУчения плоды на пользу всей России,Священным музам друг во всем ты верен будь.

И благотворительность, и верность священным музам закрепились в сознании способного, но еще не возмужавшего Александра отнюдь не сразу. Первым делом, выполняя волю отца, Строгонов в феврале 1758 года женился на графине Анне — дочери вице-канцлера Михаила Ларионовича Воронцова. Этот брак совершился не по любви, а по расчету: он дал барону возможность породниться со старинным родом, приближенному ко двору императрицы Елизаветы Петровны. Более того, в мае 1761 года Александр Сергеевич сам получил титул графа священной Римской империи, став по статусу равным своей жене, урожденной графине А.М. Воронцовой.

Портрет графа Александра Сергеевича, написанный вскоре после возвращения в Россию

Портрет графини Анны Михайловны работы Луи Токе 1758 г. В ее руках — одна стрела, за спиной — целый колчан. Неизвестно, была ли она охотницей на зверей, но несколько мужских сердец разбила определенно

Многое успел совершить Александр благодаря отцу, но его семейная жизнь не сложилась. Произошло это потому, что его брак был политическим. И заключенный при одной императрице, он не «работал» при другой. В правление Екатерины II, вступившей на на престол в июне 1762 года, Воронцовы, слишком долго сохраняя верность Петру III, утратили былое положение при дворе. Строгонов же заранее показал себя сторонником «Северной Минервы», хотя из-за молодости и неопытности не слишком преуспел в получении наград за переворот. Какая-то тень недоверия пробежала между ним и монаршей особой, удостоившей своего почитателя прозвищем «Magot». Кажется, она что-то знала о его увлечениях масонством.

Разочарованный прохладным отношением государыни Александр Сергеевич уже засобирался было в Москву, а М.Л. Воронцов, прежде чем там же провести остаток дней, уехал вместе с дочерью в Италию. П.В. Бакунин меньшой, служивший, как и Строгонов, в Коллегии иностранных дел и к тому же родственник Воронцовых,[15] был глазами и ушами графини Анны в Петербурге. 10 января 1764 года он писал ей: «Господин граф Строгонов предполагает уехать в Москву в феврале, и, накануне его отъезда туда, была отправлена большая часть его вещей, в частности библиотека и редкости»,[16] но затем незадачливый царедворец передумал и остался в Петербурге.