Афганистон - Дмитрий Бабкин

Витя Осетров, мой замкомвзвод, после рассказал, что я, ничего не соображая, командовал выводом всей бронегруппы, а затем без сознания меня последним из убитых и раненных нашей роты, двадцать седьмым, загрузили в вертушку.

Эпизод восемнадцатый: Мишель

Вечное солнце стояло в зените. Было даже не жарко, было как на сковороде. После вчерашней войны всё оружие нуждалось в чистке. Дубин снял х/б, и в одних трусах залез на стену тех. парка с башенным ПКТ. Пулемет был весь черный. И снаружи чёрный, какой он и был, и внутри, что было очень плохо. Дубин подумал, что очистить это невозможно простому человеку, плюнул на тряпку и стал насвистывать Мишель.

Ай лов ю, ай лов ю, ай лов ю

Ай нид ю.

Ай лов ю!

Мишель, май бэл! Май Мишель!

Май Мишель!

Битлз и Дип Папл!

Лед Зеппелин!

Мать вашу!

Кто этот мудрый человек, который послал меня сюда?

Дубин налил масло в пустую консервную банку и опустил в него тряпку.

Невдалеке что-то просвистело. Не просвистело — как пружина распрямилась — звук.

Глюки. Надо бросать травку.

Дубин обернулся на долину за спиной и вспомнил караул три дня назад. Именно на этом месте он стоял на посту, когда утром была объявлена тревога, и батальон выстроился на плацу. Что там говорил комбат, он не слышал. Только потом два бравых офицера вышли наружу, и стали зачем то изображать прочесывание местности. Они грозно двигали автоматами и шли слева направо типа цепью. Прошли метров сто пятьдесят и вернулись.

Уроды.

Один из офицеров был командиром минометного взвода восьмой роты. Уже прошла почти неделя после того, как этот гусар, напившись Андроповки, разгулялся. Весь батальон ушёл в столовую смотреть «Чапаева». В столовой раз в неделю был кинотеатр. Из Гардеза привозили свежие фильмы.

Что-то просвистело поближе.

Глюки, блин.

Мишель, май бел!

А Дубин стоял на тумбочке — был дневальным. С другого конца казармы взошла, шатаясь, фигура. Фигура подошла к дневальному минометчиков, о чем-то с ним поговорила и е…нула по челюсти. Дневальный минометчиков упал, и больше не шевелился.

Фигура, шатаясь, подошла к дневальному саперов. О чем-то с ним поговорила, и е…нула по челюсти. Дневальный саперов упал, и больше не шевелился.

Фигура, шатаясь, подошла к дневальному связистов.

Потом, фигура двинулась к дневальному девятой роты. Тот стоял обречёно. Дубин подумал, что этого козла можно и застрелить, и даже передернул затвор автомата. Но, нахрен он нужен, урод? Не дожидаясь падения четвертого дневального, Дубин вышел в темноту на улицу.

Думал закурить, но передумал.

— ДНЕВАЛЬНЫЙ!!!

— ДНЕВАЛЬНЫЙ!!!

— ДНЕВАЛЬНЫЙ!!!

— Мать твою, ДНЕВАЛЬНЫЙ!!! Мразь убогая!!! Ко мне!!!

Урод, шатаясь, взывал во тьму. Дубин даже прикололся, глядя на урода. Он орал прямо в небо, дикая тварь. Ба, да это ж Баранов, наш командир миномётного взвода! Вот офицер десантный.

В одиночку пьет.

Где таких делают?

Наутро четверых изувеченных с переломанными челюстями в госпиталь увозили вертушки. Командир минометного взвода на утреннем разводе едва стоял. Изувеченные пацаны ничего не сказали, кто их избил. Может, они были довольны уехать? Не знаю.

Что-то просвистело поближе.

Глюки, блин. Откуда, главное?

Мишель, май бел!

Пулемет уже почти блестел. Изнутри.

Искали два урода, как потом он узнал, сбежавшего молодого из Артбатареи. Его ночью дембеля отмудохали, а он утром убежал. Убежал к духам. Узбек, что ли? Да нет, русский.

Мозги батальону комбат промывал по этому поводу.

Примерно через полгода ротный замполит раскололся: этого парня через Красный Крест из Пакистана, куда он попал, переправили в Москву, и он дослуживал где то в Подмосковье свой срок.

Даже не судили за дезертирство.

Что-то просвистело поближе.

Глюки, блин. Всё. Больше чарс курить не буду. А то после желтухи и печень отваливается.

Ствол пулемета был уже почти в идеальном состоянии.

А дней десять назад. А дней десять назад фотографироваться пошли. В карауле была минбатарея, и они с автоматиками фотографироваться пошли. Стоят, фотографируются. И вдвоем, и втроем, и вшестером. Впятером стали в позу. С нашим парнем. Он сверху, втроем, двое снизу, присели. Армянин из Баку, его Бог что ль бережет, и подрывался, и ранен дважды, и вот опять: рядом с фотографом стоял один… С автоматом… АКСУ. Что на него нашло? Он передёрнул затвор, и сказал: «Снимаю!»

Одиночным сфотографировал. Пуля вошла армянину в плечо и потом в ногу нашему парню. Армянину сквозная, пустяк, а нашему парню разворотило всю ногу. Не стало ноги.

Жалко парня.

Парень из нашего взвода, из молодых. Унесли на носилках, он метался в бреду.

Жалко парня.

Дубин посмотрел в ствол своего ПКТ, и решил, что нормально. Пора чистить пушку. Тут прожужжало совсем рядом.

Блин, так это ж пули свистят!

Дубин как был, свалился на землю. Ударился больно.

Это ж меня снайпер из Бура.

Во, блин, расслабился.

Эпизод девятнадцатый: Сбор урожая

Пишу тебе, что жив-здоров, а больше, в принципе, и нечего писать. Все по старому, и нового ничего не намечается. Пишу, что стараюсь писать побольше, но из этого ровным счетом ничего не получается. Ну что тут попишешь, если буквально все повторяется изо дня в день. Ну, разве что, то, что пришла пора сбора урожая, и мы в полный рост едим молодую картошку, яблоки, груши, скоро пойдет виноград, и проч., проч., проч. Так, что накушаемся вволю.

Найденное в сумерках укрытие оказалось пересохшим арыком, по дну которого струился слабенький ручеёк. Скоро вся одежда набухла от утренней росы, стало совсем холодно и совсем неуютно. Дубин с Мазыкиным, посланные в охранение, лежали на опушке рощи, в которой скрывалась рота перед тем, как по команде замкомбата войти в кишлак Алози, намеченный для прочески.

Из расположения вышли часа четыре назад, глубокой ночью, в пешем строю. Три роты, двигались двумя колоннами по одному человеку вдоль обеих обочин дороги. По ходу к ним присоединились местные ХАДовцы в полном составе — примерно двадцать пять молодых парней в штатском, вооруженные китайскими АКМами. Чтобы сохранить секретность и порядок, царандой на этот раз привлечён не был. Вдоль дороги были разбросаны немногочисленные дома, где-то жили, где-то окна спозаранку уже светились слабым, умиротворяющим светом… Прошли километров десять, свернули влево от дороги, после чего роты разделились, чтобы войти в селения с трех сторон. Лето подходило к концу, в провинции полным ходом шла уборка урожая и духи, большей частью бывшие местными крестьянами, возвратились на время по домам. Операция на самом деле носила характер большой облавы на мужчин в кишлаках Алози, Насар и Кулангар.

Пока все занимали исходные позиции, прошло более часа. Уже совсем рассвело, когда из рощи послышались истошные крики. «Рафик! Рафик!!!», — кто-то по афгански объяснял, что он друг, и просил не убивать. Казалось, что одинокий, с тоской и ужасом, голос в мертвой тишине разносится по всей Земле. В опустившемся утреннем тумане, с этим воплем, заполнившим пространство, реальность вдруг потеряла свои черты. Дубин с Мазыкиным переглянулись в полном недоумении и страхе. Тут раздался другой крик, крик отвращения и ужаса. На этот раз голос принадлежал замполиту роты. Два коротких выстрела прекратили шум, но тайна нашего прихода была уже раскрыта. Справа пошла какая-то цепь, Дубин на всякий случай прицелился, но разглядел, что это были свои. В роще тоже зашевелились. Группы стали веером выдвигаться вперед. Они нашли свою, и бегом догнали ее у первого дувала.

Отовсюду неспешно нарастал шум стрельбы. За стенами, по канавам и арыкам батальон втягивался в кишлак. Дома стояли довольно редко, приходилось часто преодолевать открытые участки, простреливаемые насквозь. Хотя ответный огонь нельзя было назвать интенсивным, но то, что он велся буквально отовсюду, заставляло двигаться медленно и осторожно, где-то ползком, в основном мелкими перебежками пригнувшись. Группы действовали попарно: одна врывалась в дувал, в то время как другая блокировала все подходы к нему. Практически везде было пусто, лишь в редких домах заставали женщин и детей. Проверив помещения, солдаты занимали временную оборону на верхних этажах и на крышах до подхода шедших сзади отрядов. Подоспевшие группы двигались дальше вперед, где повторяли те же действия. Так, медленно и основательно, без потерь прошли весь кишлак. Кое-где, в арыках и под стенами, остались лежать несколько убитых духов. Дубин наткнулся на одного, он плавал в канале вверх спиной.

Прошли первый кишлак. Дальше, за большим полем, располагался второй. Здесь было налажено уже более серьезное сопротивление. Выбежав на чистое место Дубин, Мазыкин и еще один солдат их третьего взвода — Левин, попали под несколько очередей сразу, и, увидев широкую яму под деревом, отползли туда. Некоторое время пули еще посекли ветки над головами, но потом оставили их в покое — отвлеклись на другие цели. Скоро подошла вся группа, перебежав вперед, залегли за небольшим пригорком. Командир взвода Калинин уже собирался рвануть дальше вперед, но, заметив трех своих солдат, лежавших отдельно, остановился, и знаками показал, чтоб прикрыли. Высунувшись из укрытия, они быстро закивали, и дали несколько очередей поверх голов, тогда остальные друг за другом быстро побежали вперед. Дубин оглядел местность. Куда стрелять, было решительно непонятно. Подняв поначалу автомат, он поводил дулом по кругу, и опустил его обратно. Привыкнув воевать оператором на машине, он не до конца врубался в происходящее сейчас. Остальные, выпустив лениво по одному магазину в ту сторону, куда ушла группа, и, перезарядив автоматы, тоже успокоились, опустились ниже, заполнили опустевшие магазины, и дальше, уже с безразличием, наблюдали происходящее вокруг. Не договариваясь, они решили переждать некоторое время здесь, пока проход станет безопасней, тем более что приказ прикрывать формально позволял им задержаться. Периодически над головой пролетали пули, постепенно все более ленивые, на излете — враг отступал.