Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя - Адлер Лаура

Эти дома, которые буржуа называли "дом, в котором делают сами знаете что", служат местом встреч, центром общественной жизни города, единственным заведением, открытым допоздна, ведь в провинции бордель одновременно исполняет роль кафе. Самый термин "бордель" можно обносить к этим провинциальным заведениям лишь Начиная с пятидесятых годов XIX века. Более того, хозяева борделей имели право продавать клиентам алкогольные напитки и отводить часть принадлежащего им здания под кафе со входом с улицы, а хозяева кафе, в свою очередь, в известных городах (в частности, в Ле Мане) имели право открыть бордель! Как верно подмечает Гриммер, "часто у борделя одновременно несколько функций. В некоторых заодно продают овощи и фрукты, или вино, или что-то еще другое, например кружева или гребенки… Эти бордели, по сути дела, просто частные доходные дома, и соседи опознают в таком доме бордель только по той причине, что там живет известное число женщин, которые могут принимать мужчин круглые сутки".

Итак, с одной стороны, есть салон, в котором назначают друг другу встречи местные буржуа, чтобы пропустить по стаканчику, перед тем как перейти к более серьезным делам; с другой стороны, есть кафе с отдельным входом, с мраморными столами, с бутылями с вином и бочками с пивом, с официантками, которые одновременно являются "сотрудницами" собственно борделя (правда, самыми некрасивыми), с посетителями — мелкими буржуа и рабочими.

Женщин, которые попадают в такие бордели — приезжают на поезде или на дилижансе, нанятые агентами в Париже или других городах, — прежде всего поражает тишина, изоляция. Так, Элиза, "строгая и целомудренная", прибывает в Бурлемон. Книга Эдмона де Гонкура "Девка Элиза", опубликованная в 1877 году, рассказывает историю дочери повивальной бабки, которая с детства привыкла ко всему, что связано с "полом", и которая почти естественным путем становится проституткой. "Образование" она получила в небольшом провинциальном борделе, где быстро стала самой любимой женщиной всех клиентов. В первые дни она чувствовала себя не в своей тарелке. Затем бордель стал для нее защитой, источником соблазнов и обаяния. "Первые почки на кустах вокруг дома, зелень, пробивающаяся из-под снега в самом начале весны, — все это помогло ей полюбить этот пригород; он стал казаться ей большим садом, где среди деревьев прятались редкие домики. Да и сам дом, несмотря на то что он походил на старинный замок с крепостной стеной, хранил для своих жильцов какую- то тайну, источал обаяние, в нем было что-то такое, чего не было ни в каком другом доме. Воздух вокруг него всегда был полон звуков хлопающих крыльев и пения птиц".

Посетитель борделя Филибера также подходил к дому через огромный сад с плодовыми деревьями и розовыми кустами; казалось, сама природа защищает своей чувственностью этот дом, где царит удовольствие. "Сад заканчивался живой изгородью из бересклета, откуда открывался вид на просторную лужайку, которую обрамляли красные буки и серебряные липы. Было видно, что здесь поработал садовник, обладавший чувством прекрасного, — ему удалось населить это место запахами и соблюсти законы перспективы. Это был почти что парк. Вдали высился белый двухэтажный дом с массивной крышей, с двадцатью окнами по фасаду, выглядевший этакой казармой, с неба сброшенной в этот ухоженный заботливыми руками сад, где росли лиственницы и катальпы. Перед домом обильно рос гинериум, своим серебряным плюмажем напоминавший фонтан".

Жан Лоррен знал, о чем говорил. Он написал "Бордель Филибера" в 1904 году, за два года до смерти; в молодости же он был желанным гостем и в салонах Сен-Жермена, и в постелях различных борделей. Его книга — уникальный репортаж о звездном часе и упадке борделя, а вместе с этим и об эволюции нравов клиентов и проституток, протекавшей в девяностые годы XIX века.

В доме пахнет пирогом с абрикосами, одеколоном и… немного плесенью. Старинная каменная кладка постоянно покрыта росой, и даже хозяйка дома, эксперт во всем, что касается ведения хозяйства, не может заставить стены высохнуть.

Салон обычно располагается на втором этаже. Он украшен зеркалами и "непристойными" гобеленами, на которых изображены псевдомифологические сцены; в нем есть рояль, на котором играют по праздникам, и бар. Салон богато обставлен мебелью, повсюду мягкие диваны. Посетителя не покидает ощущение известной роскоши; в воздухе носится нечто странно-пошлое, щекочущее посетителю нервы, "некий неопределенный дух, неуловимый в этой тяжелой, жаркой атмосфере, как если бы это был не салон, а камера для дезинфекции".

Комнаты чисто убраны, аккуратны. Есть туалетный столик и чаша для умывания. Все это больше напоминает обстановку отеля для мелких буржуа, чем роскошь борделя. Особенно кровать. "Сработанная из орехового дерева, покрытая блестящим лаком, кажущаяся более высокой, чем она есть на самом деле, из-за наваленной на нее горы перин и покрывал, она практически полностью закрыта желтыми занавесями, обшитыми желтой же бахромой. Ни намека на экзотику, на изысканность. На стенах нет эротических картинок. Всем своим видом комната, залитая неясным светом, пробивающимся через почти закрытые жалюзи, говорила, что ждет, когда в нее войдет совершенно чистая, невинная девушка, чтобы прочитать свою вечернюю молитву и лечь спать".

Если верить специалистам, то атмосфера парижских борделей менее тонка, в то время как сексуальные позывы оказываются там более сильными, более неудержимыми. Иные завсегдатаи борделей, такие как Динимон, знали близ Оперы один бордель, настрой которого напоминал им то, что они испытывали в заведениях типа борделя Телье, но все же они соглашались: этой подлинной непринужденности, этой обыденности в сексе в Париже не найти. В Париже, на самом деле, ни у кого нет времени, все куда-то спешат, в то время как в провинции "дебоши более наивны, более чувственны, в них меньше того, что идет от головы, от чтения садистской литературы; посетитель провинциального борделя не хочет видеть свою Венеру униженной и оскорбленной тем фактом, что ее тело купили". В Париже клиент борделя — чаще всего незнакомец, который зашел туда затем, чтобы быстро удовлетворить будоражащий его инстинкт; он ищет полового акта на скорую руку, как если бы это было изнасилование (так говорил Мопассан). В провинции клиент — как правило, старый знакомый, почти друг, и в этих деревушках, где все друг друга знают, проститутка со временем становится полноправным членом общества. В столице девушки ожидают клиента практически обнаженными и предлагают ему шампанское. Они облизывают губы, качают бедрами, ласкают свои груди, приглашая клиента "отправиться в комнату". Клиент, немного пьяный, с раздраженными сменой света и тени глазами, следует за девушкой и достигает кульминации, лежа на перине.

Другое дело — бордель для рабочих, солдат и матросов, куда порой, впрочем, забредают и буржуа, заинтригованные таинственной жизнью "классов — источников опасности". Скамьи с протертой до дыр обивкой, каменный пол, засыпанный опилками, резкое освещение, мраморные столы, шум, запах спиртного, лужи пролитого пива, красные лица — все это делает бордель для низших слоев общества самым оживленным местом торговли любовью. Там можно свободно хлопать друг друга по плечу, там можно драться, там можно снять ту женщину, которую хочешь. Там случаются потасовки, там плетутся любовные интриги, там никто не скрывает своей похоти. Любовь до головокружения, мир, сотрясаемый страстью к сексу и к деньгам. Жизнь, доведенная до белого каления, как говорит Марта из книги Гюисманса. Страсть обслуживать — для женщин, галлюцинации желания — для мужчин. Такие бордели существуют в портах, близ воинских казарм, в строящихся кварталах. Вход в бордель — прямо с улицы, его легко можно спутать с кабаком. Рядом — меблированные комнаты с минимумом обстановки. Никакого комфорта, никакой интимности; главная цель — как можно более высокая скорость удовлетворения желания. Здесь "девки" всех возрастов; на одной панели стоят юные девицы и матроны, которые не знают, как им лучше скрыть свою старость — шиньоном или пудрой. Как грубые работяги, они готовы отдаться каждому, источник их сил — алкоголь. Бордели спят днем, а людьми наполняются после захода солнца. "Под потолком висят десять люстр, по полосатым стенам висят двадцать зеркал, в результате зала на первом этаже залита резким, чересчур ярким светом со странными отблесками; кажется, на столы падает душ из огня. В самом дальнем углу залы, там, где странный свет, кажется, превращает ее в подобие сказочного дворца, вокруг одного большого стола сидят, привалившись друг к другу, женщины всех сортов, перемешанные наподобие коктейля, сваленные в кучу, роющиеся в общем пакете с табаком, скручивающие сигареты" (Э. де Гонкур "Девка Элиза").