Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

— Он говорит, как старая баба!

— Гай! — девушка встревоженно коснулась плеча брата. — Ты хочешь бросить Харикла крокодилам?

— Да, — злорадно подтвердил он.

Друзилла побледнела. Нервным жестом прижала к груди узкие ладони.

— Тебе страшно? — Гай вопросительно вздёрнул бровь.

Вместо ответа она молча кивнула. Гай схватил сестру за плечи и грубо встряхнул.

— Не только Хариклу — всем, презиравшим меня, я собираюсь отомстить! — прошипел он сквозь зубы. — Разве ты не одобряешь меня?!

— Одобряю, Гай, — Друзилла, спрятав испуг под неловкой улыбкой, коснулась щеки Калигулы.

Нежное прикосновение и милая улыбка Друзиллы смягчили его. Он поцеловал ладонь, погладившую его по щеке.

— Ведь тебе понравились гладиаторские бои! — с лёгким недоумением заметил он.

Друзилла слабо передёрнула плечами:

— Это другое дело. Гладиаторы рождены для смерти.

— Все мы рождены для смерти! — насмешливо перебил её Гай. — Разве ты видела людей, живущих вечно?

Друзилла, смутившись, закусила нижнюю губу. Порою в глазах возлюбленного брата она замечала нечто, пугающее её.

— Ты могла бы убить человека? — Калигула настойчиво притянул к себе девушку. Его мрачное лицо, окружённое короткими рыжеватыми прядями, нависало над ней подобно грозовой туче.

— Да, — немного подумав, ответила она. — Я могла бы отдать приказ о смерти. Но видеть мучения приговорённого — выше моих сил!

Калигула хрипло рассмеялся:

— Это очень по-женски: пролить человеческую кровь и возмущённо отвернуться, говоря: «Ах! Зрелище смерти не для женских глаз!» Говорят, наша прабабка Ливия так и поступала. Но я, убив кого-нибудь, не побоюсь окунуть руки в свежепролитую кровь!

Неприятный разговор пугал Друзиллу. Калигула был страшен, когда рассуждал о смерти. Она зажмурилась, стараясь вызвать в памяти другого Гая — семнадцатилетнего, приносящего ей душистые ветки жасмина; испуганного, но дерзкого мальчишку, соединившего своё одиночество с одиночеством Друзиллы.

Девушка вздохнула спокойнее, когда прервался мучительный для неё разговор. Преторианцы привели Харикла. Бросили его, связанного и измученного, перед императором.

Гай презрительно осмотрел грека. Тёмная, короткая борода Харикла отросла и поседела за месяцы, проведённые в заключении. В карих глазах появилось выражение затравленности.

— Хорошо тебе жилось в тюрьме? — спросил Калигула, вытаскивая из ножен кинжал и брезгливо приподнимая лезвием коричневые лохмотья, в которые превратилась длинная широкая туника лекаря.

— Прости меня, цезарь! — жалобно всхлипнул Харикл. Он слабо дёрнулся, намереваясь высвободить руки и умоляющим жестом протянуть их к императору. Не получилось. Верёвка крепко связывала запястья.

Калигула молчал. Его лицо было невозмутимым, словно высеченным из камня. Не выражало ничего: ни гнева, ни злорадства, ни ненависти. Эти чувства бушевали внутри, но Гай умышленно подавил их, не позволил вырваться наружу. Он решил отомстить хладнокровно.

— Я лечил тебя, когда ты был маленьким… — хныкал Харикл, стараясь разжалобить Гая. — Цезарь Тиберий возложил на меня заботу о твоём здоровье…

— Помню, — кивнул Калигула. — Ты всегда составлял снадобья согласно указаниям Тиберия. Одних больных исцелял, других — залечивал до смерти! Не ты ли приготовил отраву, которую Гней Пизон подсыпал моему отцу?!

Услышав об отце, Друзилла вздрогнула. Теперь она уже не жалела Харикла. Негодный лекарь заслуживал, чтобы его бросили крокодилам!

— Нет, Гай Цезарь! — отчаянно крикнул Харикл. — Я не виноват в смерти Германика!

Крупные слезы катились по смуглому, покрытому сеточкой тонких морщин лицу грека. Калигула поднёс кинжал к щеке Харикла и, сосредоточенно улыбаясь, подобрал лезвием одну слезинку. Лекарь хрипло застонал, увидев блеск отточенного железа почти около глаз.

— Не лги. Это безполезно, — холодно проговорил Гай. — Ты желал и моей смерти.

Харикл затряс головой, испуганно косясь на лезвие, застывшее у его лица.

— Да! — Калигула наслаждался испугом грека. — Помнишь припадок, случившийся со мной на острове Капри? Ты отказался помочь мне!

— Я спешил к цезарю Тиберию, — оправдывался лекарь. — Если бы императором тогда был ты — я в первую очередь помог бы тебе.

Гай криво усмехнулся:

— Ты проиграл! Как на ипподроме: поставил не на ту колесницу, не на того возницу! Но на ипподроме проигравший теряет несколько монет. А ты, Харикл, проиграл жизнь!

Лекарь молчал, глотая слезы.

— Ты даже не можешь умереть с достоинством! Плачешь, как баба! — издевался Калигула. — Знаешь, какая страшная смерть ждёт тебя?

Гай шевельнул кистью руки. Отточенный кинжал вонзился в мертвенно-бледную щеку Харикла, оставляя кровавую полосу. Лекарь застонал.

— Я могу распять тебя на кресте! — шептал Калигула, лезвием рисуя на щеке грека крест, орудие обещанной казни. — Такое наказание предназначено для разбойников, рабов и черни, не имеющей римского гражданства…

— Я не раб! — теряя силы, прохрипел Харикл. — Тиберий в последнем завещании отпустил меня на волю!

— В каком завещании? — зловеще прижмурился Гай. — В том самом, где он назначил наследником Гемелла? В котором ты поставил свидетельскую подпись? И после насмехался надо мною, говоря, что мне никогда не бывать императором? Это завещание недействительно! Ты был рабом Тиберия! А теперь стал моим рабом! Я могу сделать с тобой, что угодно!

Харикл молчал. Его тёмные зрачки метались, задавая немой вопрос: «Что будем со мной? Какая смерть ждёт меня?» Гай вдоволь насладился его испугом, затягивая паузу, невыносимо тяжёлую для лекаря.

— Бросить его крокодилам! — звонко выкрикнул он.

Отвернувшись от лекаря, он склонился к Друзилле. Нашёптывал в изящное розовое ухо нежные слова, свойственные для влюблённых: о том, как она прекрасна именно сегодня; о том, как свеж и прозрачен октябрьский воздух; о том, как утончённо пахнут осенние цветы; о том, как занимательно крокодилы рвут на части живую человеческую плоть…

XVII

Темнело. Над Альбанской горой собирались дождевые тучи. Соблюдая установленный порядок, сменилась охрана в Палатинском дворце. Трибун Кассий Херея, придерживая рукой короткий меч, подошёл к императору.

— Цезарь! Назови пароль на сегодняшнюю ночь!

Калигула усмехнулся уголком рта. Тонкий голос широкоплечего солдата снова позабавил его.

— Женщина! — заявил он, невозмутимо разглядывая гладковыбритый подбородок трибуна.

— Как прикажешь, цезарь! — Херея гулко ударил себя кулаком в грудь, прикрытую кожаным панцирем, и отошёл.

— Пароль — «женщина»! — сообщил он преторианцам, стоящим на страже.

Солдаты насмешливо переглянулись. Пароль показался им странным, даже неуместным.

— Что за глупые улыбки?! — строго глядя на подчинённых, нахмурился Херея. — Император назвал пароль, который ему угоден! Наш долг — беспрекословно подчиняться!

Скрывая раздражение, трибун шёл по длинному переходу к другим постам. «Пароль и впрямь глуп!» — подумал он. Херея не подозревал, что странный пароль вызван его собственным физическим недостатком.

— Будет дождь… — Друзилла выглянула в окно.

Гай подошёл к сестре и прижался всем телом к её спине.

— Идём в купальню, — вдыхая запах распущенных волос сестры, предложил он.

— Зачем? Мне и здесь хорошо! — Друзилла выразительно прищурилась и лениво кивнула на разобранную постель.

— Идём!.. — Калигула настойчиво потянул её за руку. — Я хочу увидеть тебя купающейся. Как тогда, на бабкиной вилле…

В купальне мягко горели светильники. Над тёплой водой висело облако пара, неуловимо быстро меняющее очертания. И, словно на кампанской вилле, плавали по водной глади зажжённые свечи, установленные на деревянных блюдцах. Друзилла сбросила пеплум и с наслаждением нырнула в бассейн. Тонкий слой воды, подсвеченный огнями, призрачно дрожал и переливался на медовом теле.

Калигула прикусил губу: никогда никая женщина не сравнится с Юлией Друзиллой! И дело не в её красоте: в Риме много красавиц, способных посоперничать с императорской сестрой. Но ни одна из них не вызывает в Гае умиление, сладко сжимающее сердце.

Гай осторожно погрузился в воду. Тепло приятно обволакивало тело. Преодолевая сопротивление воды, он подошёл к Друзилле. Не плыл, потому что не умел плавать. Император никому не признавался в этом. Неумение плавать расценивалось римлянами, как недостаток, достойный осмеяния. Лишь Друзилле известно, что Гай не умеет плавать, не умеет метать копьё в цель, слаб в коленях, боится грома и смерти… С какой неповторимой нежностью она умеет сочувствовать ему!

Первые капли дождя забарабанили по кровле дворца. Порывы ветра стучали в слюдяное окно купальни. Любовники не слышали шума стихии. Плеск воды в бассейне заглушил его. Позабыв обо всем, Гай самозабвенно целовал податливое тело Друзиллы.