Все, способные держать оружие… - Андрей Лазарчук

08.06. Около 09 час

Турбаза «Тушино-Центр»

Живцов положили в коттедже, где жили Панин и Кучеренко. Вся операция прошла гладко, если не считать огрехом то, что самолюбивая Сашенька обошлась-таки без «лонжи», и Крупицыным осталось лишь перетащить ничего не понимающих грузин в другой коттедж. Тут они и лежали рядышком на сдвинутых кроватях и спали — усатые младенцы. Саша уколола их аббрутином — сильнейшим психомиметиком; в малых дозах он разгружает подкорку, и его раньше использовали для ускорения адаптации; в больших дозах — парализует волю, начисто отключая лобные доли. Часто этот эффект остается необратимым…

— Просыпайтесь, — сказал я негромко.

Они одновременно открыли глаза. Аббрутин мы между собой называем «буратин».

Сделай из него Буратино. Делаю, начальник.

— Садитесь.

Они сели. Они улыбались мне. Искренние улыбки детей, еще не знающих, что мир не слишком добр. Я подал одному из них блокнот, ручку, сказал:

— Пиши по-русски: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет…» — я продиктовал две строфы. — Передай блокнот соседу…

Улыбка — он сделал мне приятное. У соседа тоже улыбка — он готов сделать мне приятное., «Буря мглою небо кроет…» Передай… Улыбки…

— «Буря мглою…» Дай ручку и блокнот мне…

Шквал улыбок. Так… делая поправку на «буратин»… вот этот.

— Вот этот, — сказал я Панину.

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Тенгиз, — очень легкий акцент.

— А фамилия?

— Моя фамилия — Гурамишвили.

— Хорошо, Тенгиз. Меня зовут Сергей. Я твой лучший друг. Лучший друг. Ты должен делать все, что я тебе скажу. Запомни меня. А теперь отдыхай.

— Отдыхайте все, — сказал я.

Они улеглись и закрыли глаза.

Мы вышли на застекленную веранду. Дверь в комнату Крупицыных была приоткрыта. В душе обильно лилась вода.

— Очень внушаем, мягок, послушен, — сказал я. — Неплохая мышечная реакция.

Прекрасная память, легко обучаем. Наверное, круглый отличник. Чем они там занимались?

— Не знаю, — сказал Панин. — А зачем это? Я пожал плечами.

— Так, может, обойдемся без проволоки? — предложил Панин. — Раз такая хорошая внушаемость…

— Не стоит рисковать, — сказал я.

Наверное, Панин хотел возразить. По крайней мере, воздуху набрал. Возразить было что: введение проволоки вручную было никак не меньшим риском, а следовательно — переводом материала. Внушение же под аббрутином давало результаты немногим худшие, чем с проволокой. Однако в нынешнем нашем положении лучше было истребить без пользы десять живцов, чем промахнуться в решающий момент. А кроме того, Панин, наверное, вспомнил «Самсон» — вспомнил и решил не связываться с таким говном, как я. Я бы на его месте поступил так же.

Вода в душе перестала литься, дверь открылась, и предстали Дима Крупицын и Валечка, мокрые и очень веселые. Помахали нам ручками и побежали вытираться.

— А где Серега? — спросил я Панина.

— С Командором.

— Что — не появлялись еще?

— Нет, и не звонили. Впрочем, мы и не договаривались… Ха! Вон они идут.

От реки шли, почти бежали, перебрасываясь на ходу мячом — нет, не мячом, каким-то тючком, — Командор и Серега Крупицын. Сзади шел Гера.

— Долго жить будешь, — сказал я Сереге, когда он вошел.

— Вспоминали уже?

— Вспоминали. Ну, что? Все в порядке?

— Да, осталось только маячки и сирены пришабашить.

— Ну, это в багаже.

— Знаю.

— Слушай, Сережа. «Зоннабенд» ты брал?

— Я брал. А что?

— Я его гробанул вчистую. Уже на свалку увезли.

— Ну, Пан! — Серега с уважением посмотрел на меня. — Ты и силен! Не напасешься на тебя…

— Держи, — я подал ему копию заключения дорожной полиции об аварии не по вине водителя. — Пусть оформят списание и дадут подмену.

— Ладно, — сказал Серега. — Я хоть переоденусь… В дверях он притиснул выходящую Валечку. Валечка хихикнула и тут же повисла на мне.

— Пан, как тебе наши красавцы? — спросила она, жмурясь. — Неужели за таких мальчиков тебе жалко поцелуя, Пан?

— Мне для тебя ничего не жалко… никогда… и ничего… о-о-о… — я изобразил последний вздох. Валечка отхлынула, глаза у нее были пьяные. — Все, спать, спать, — погнал я ее. — До обеда даже не просыпаться. Нужна будет твоя снайперская точность. Поняла?

— Будем вставлять им проволоку?

— Да, и потому…

— Поняла, поняла. Я уже паинька. Так можно? — она потупилась, сложила ручки на животике и ножкой заковыряла пол.

— Так можно. Беги.

Из коттеджа напротив вышел Командор, осмотрелся — будто бы любовался пейзажем.

Увидел Валечку, пошел ей навстречу. О чем-то спросил, кивнул, так же неторопливо продолжил путь.

— Какой будет объект? — деловито спросил Панин.

— Скажу — нэ повэриш, дарагой, — я достал из кармана пачку открыток с видами Москвы, нашел нужную, протянул ему.

— Ни хрена себе… — протянул Панин. — По крупной играем…

— По крупной, — согласился я.

Вошел Командор. Свежий, как майская роза. Не представляю, как нужно укатать Командора, чтобы чуть-чуть помять ему морду. Даже небритый он выглядит элегантно, как мушкетер на балу.

— Телевизор не смотрели? — с порога спросил он. — Зря. Интереснейшие вещи творятся. Побоище в редакции «Садового кольца». Шесть человек убито. Потом — перестрелка с патрулем, ранено два солдата. А?

— Имена убитых не говорили? — Нет, а что?

— Надо как-нибудь узнать. Валерий Кононыхин, обозреватель.

— Прямо сейчас?

— Как получится. Когда это было?

— В шесть тридцать. Обещали подробности в дневном выпуске.

— Поздновато… Гривенник у тебя есть?

— У меня есть, — сказал Панин. Я набрал номер Кристы. После дюжины звонков она сняла трубку.

— Да?

— Доброе утро, Криста. Это я, Игорь.

— Ты? Разве ты еще не здесь? Вот здорово, а кто же тогда спит с Анни?

— Понятия не имею.

— Подожди, сейчас посмотрю…

— Ради всего святого, Криста! Пусть они спят. Посмотри лучше, нет ли где под столами Валерия, из газеты.

— Нет, он ушел ночью, это точно.

— А как мне его найти?

— Позвони в редакцию, он оттуда почти не вылазит.

— Я, наверное, неправильно записал телефон…

— Да? Знаешь что, мне лень искать телефонную книжку, а в памяти аппарата его номер есть — давай, я ему позвоню и скажу, что нужно. Что именно?

— Мы должны были встретиться сегодня — пусть уточнит время и место.

— Понятно. Перезвони мне минут через десять.

— Спасибо, Криста.

— Да что ты, не за что. Зря ты так рано сбежал…

Я дал отбой и по бесплатному номеру позвонил в полицейский участок.

Представился, назвал обстоятельства. Да, да, сказал приятный женский голос, к сожалению, результатов пока нет, по этому же делу работает бригада крипо, следователь хотел бы побеседовать с вами, позвоните ему, пожалуйста, номер такой-то…

Так. Ответ, можно сказать, есть. Теперь крипо…

Трубку взяли с полузвонка.

— Следователь Зайферт слушает, — голос звонкий, четкий.

— Инженер Валинецкий. Как я понимаю, по делу…

— Да. Не нужно по телефону. Давайте встретимся и поговорим.

— Давайте. Где?

— Тот полицейский участок, где вы были ночью, подойдет?

— Вполне.

— Тогда там, скажем, в одиннадцать часов.

— Хорошо.

Я повесил трубку, посмотрел на часы. Через пять мигнут звонить Кристе…

— Так что произошло, Пан? — спросил Командор. Я начал рассказывать.

Год 1961. Зден

31.08. Около 14 час

База «Саян»

Я в этой жизни тонул дважды. Второй раз уже взрослым, и это почти не запомнилось. Не рассчитал силы, вот и все. Началась судорога. Сообразил, как можно отдохнуть… В общем, проза. Зато мой первый раз запомнился навсегда. Дед решил научить меня плавать. Для этого он отвез меня в лодке на середину своего пруда (дед был мельником) и бросил за борт. И я послушно пошел на дно. Был солнечный день, вода в пруду, вся пронизанная лучами, скорее напоминала воздух на кухне в момент большой выпечки пирогов и булок. Дно пруда, песчаное, галечное, очень чистое, надвинулось быстро, и я встал на него и оттолкнулся…

Днище лодки казалось черным островом посреди зеркального моря. Я устремился к острову и ударился головой. Толстые рыбы подплывали ко мне и с интересом смотрели в лицо. И что-то еще происходило: трубили трубы, зеркало изнанки воды вдруг изогнулось, я будто бы смотрел в глубокие недра граммофонной воронки… А потом вышло, что я лежу в траве на боку, и толстая гусеница медленно ползет, изгибаясь крутой аркой. Ничего важнее этого не существовало…

Дед сидел надо мной. Белые его усы висели вниз, и с них стекала вода.

Я помнил что-то огромное, что-то неимоверно важное, но не было ни слов, ни образов, чтобы это описать.