Лицо под маской (ЛП) - Файфер Хелен

— Так ты думаешь, что тот, кто это сделал, знал жертву? Я имею в виду, это довольно жестокое преступление, и обычно такое насилие творит тот, кого жертвы хорошо знают. Известно ли о наличии у нее отношений или о том, что они недавно закончились?

Уилл покачал головой.

— Если быть откровенным до конца, то я ни черта не знаю. Я раздумывал над тем, что не обнаружено следов взлома. Похоже, что Полина могла знать своего убийцу — если только она регулярно не впускала в свой дом незнакомцев.

— Что мы вообще знаем о Полине?

— На данный момент немного. Я надеюсь, что после вскрытия мы сможем получить больше информации по ее домашнему адресу. Соседка очень любезно предложила провести опознание. Я хочу побеседовать с ней, как только мы закончим здесь. Она не думает, что у Полины много родственников — говорит, что она жила одна.

— А теперь она мертвая и голая на холодной плите, и ее собираются разделывать на глазах у нескольких совершенно незнакомых людей.

***

Адель дрожала. От одной мысли о морге ей становилось плохо. Стыд от того, что придется терпеть вскрытие в комнате, полной незнакомых людей, не из самых приятных. Несколько дней это будет сниться ей в кошмарах, но она ничего не сказала Уиллу. Не хотела, чтобы он думал, что она не может справиться с этим, потому что могла. Просто мысль о том, как все это крайне печально, не давала Адель покоя.

Чем старше она становилась, тем больше задумывалась о собственной смертности. Иногда она мечтала вообще никогда не становиться полицейским, но потом чувство гордости, которое Адель испытывала, раскрывая самые ужасные преступления и убирая с улиц жестоких преступников, делало все это стоящим. Все стало гораздо хуже, когда у нее появились собственные дети. Когда они были маленькими, она слишком опекала их и с трудом позволяла обрести самостоятельность.

Некоторые из друзей ее дочери играли на улице и ходили в магазин на углу одни с шести лет. Адель часто задавалась вопросом, о чем, черт возьми, думали их родители. Но им не приходилось иметь дело с пропавшими детьми, которых похищали из их собственных садов и возвращали в мешках для трупов. Слава богу, что был Стив. Он работал по обычному графику с девяти до пяти и присматривал за детьми, когда она наконец согласилась, что они могут выходить на улицу и обрести самостоятельность.

Уилл выключил двигатель, и она вынырнула из своих отстраненных мыслей — пора сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом. Пришло время сделать то, что положено для Полины Кук, и найти ублюдка, который так с ней поступил. Отличный вариант провести первый день в новом участке. Адель надеялась на пару простых дел, ничего сложного, чтобы потихоньку втянуться в работу.

Они вышли из машины, которую Уилл втиснул в самую маленькую щель, какую она когда-либо видела, рядом с портативным аппаратом МРТ на больничной парковке.

— Черт возьми, времена настали тяжелые, если приходится делать МРТ на парковке.

Уилл рассмеялся и направился внутрь через маленькую дверь, которая вела в никуда. В маленьком вестибюле стояло только одно прохудившееся кресло и находился лифт.

— Что это за место?

— Понятия не имею, но если ты не против пройтись по нижнему этажу больницы и выглядеть так, будто знаешь, что делаешь, никто не обратит на тебя внимания. Ты видела, как заполнена парковка? Повезет, если удастся найти место на ней с утра, но в это время суток шансов точно нет.

Он нажал на серебристую кнопку вызова лифта. От гула и грохота тяжелых механизмов, когда лифт начал спускаться, у Адель чуть глаза не выскочили на лоб.

— Эм, я не очень люблю лифты, а этот звучит не слишком безопасно. Неужели нет другого способа попасть в больницу?

Уилл покачал головой.

— Не переживай, я постоянно им пользуюсь.

Двойные двери открылись, и он шагнул внутрь. Адель колебалась, размышляя, стоит ли ей просто пойти и найти другой способ войти, когда двери начали закрываться, и Уилл приподнял бровь.

— Тебе понадобится целая вечность, чтобы дойти до главного входа.

Адель покачала головой и шагнула внутрь, спрятав руки за спину, чтобы он не видел, как она скрестила пальцы. Лифт покачнулся, издал визжащий звук, а затем начал двигаться вверх. Уилл рассмеялся. Не успели они начать движение, как лифт снова остановился, и двери с грохотом распахнулись.

— Видишь, что я тебе говорил?

***

Уилл провел Адель через двойные двери по небольшому коридору, где находились различные комнаты, заполненные аппаратами и медсестрами. В самом конце располагался зал ожидания, полный людей. Он толкнул следующую двойную дверь, и в ноздри ударил запах жареного бекона и поджаренного хлеба. Уилл застонал.

— Ты не против, если мы заскочим в столовую? У меня похмелье, и я отчаянно нуждаюсь в жирной еде.

— Нет, конечно.

— Отлично.

Уилл старался не думать о тех временах, когда они со Стью приходили в больничную столовую, чтобы позавтракать. Все еще было слишком тяжело. В столовой толпился персонал госпиталя и посетители, а вдоль задней стены длинным рядом сидели офицеры службы реагирования, поглощая завтрак с тарелок. Уилл поднял руку, и его приветствовал хор «Доброе утро, сержант». Остальные обедающие повернулись посмотреть, и Уилл почувствовал, что его щеки начинают краснеть.

Адель хихикнула.

— Похоже, тебя поймали с поличным.

— Да, вот эти люди, которые должны защищать простых граждан.

— Мы все должны есть.

Настала ее очередь вскинуть на него бровь, и Уилл усмехнулся. Он заказал сосиску, бекон, жареное яйцо и булочку с грибами. Достав из холодильника бутылку оранжевого «Глюкозада», Уилл спросил, что она желает.

— Черный кофе.

— Они делают латте. Не хочешь ничего съесть?

Адель не хотела подвергать свой желудок испытанию, съев жирную булочку с жареными вкусностями за несколько минут до посещения вскрытия. Она покачала головой.

— Я уже поела, спасибо.

Уилл заплатил и отнес поднос к столику в противоположном конце столовой, подальше от шумной компании полицейских, которые над чем-то громко смеялись.

— Я, наверное, пожалею об этом через двадцать минут, но все, о чем могу думать, это еда.

Адель засмеялась.

— Ну, лучше ты, чем я. Мой желудок твердый, но не настолько.

Лето 1950 года

Горди всякий раз тратил не меньше часа на подготовку к выступлению. Он не любил торопиться в самой важной и лучшей части процесса. Он мог долго разглядывать свое белое лицо в зеркале. Ему нравилось следить за тем, чтобы каждый сантиметр его кожи покрывала густая белая жирная краска. Его короткие черные волосы прятались под чулком телесного цвета. Горди начал подкрашивать глаза густой черной краской. Должно получиться то, что нужно. В противном случае он даже не решился бы выйти на публику.

Он услышал позади себя сухой, надсадный кашель и остановился. Последние три дня Колин очень много работал, но сегодня он начал сильно кашлять. Его кожа приобрела почти тот же цвет, что и лицо Горди. А на его лбу весь день блестела тонкая пленка пота, несмотря на то, что температура воздуха сегодня намного ниже, чем вчера.

Горди надеялся, что парень не подхватил что-нибудь заразное. Меньше всего ему хотелось, чтобы он слег и выбыл из строя из-за какой-нибудь болезни. Он предполагал, что если Колин будет плохо себя чувствовать, то не станет сопротивляться, когда придет время, но Горди, если честно, не хотел причинять ему боль сейчас. Колин можно сказать приглянулся ему — чего Горди никак не ожидал. Он был трудолюбивым парнем, и, судя по его рассказам, с этой сукой-матерью его ждала не самая лучшая жизнь.

Горди подумал, что это его шанс сделать что-то хорошее, чтобы загладить вину за плохое. К тому же, лежа в постели прошлой ночью, он подумал о том, чтобы использовать Колина для осуществления своих планов. От Колина так и веяло ребячеством. Казалось, дети стекаются к нему больше, чем к Горди, даже когда он облачается в клоунский костюм. Как будто маленькие ублюдки могли понять, что он хочет с ними сделать — а может, и могли.